– Без сознания ты пробыла три дня. Сначала из-за травмы головы, а потом в результате наркоза. Тебе сделали операцию.
На мгновение она умолкает, после чего снова поворачивается ко мне.
– Ничего страшного, если ты не помнишь про этот наезд. Память вернется к тебе постепенно. Ты помнишь, как все произошло?
Я пытаюсь заговорить.
– Просто кивни или покачай головой.
Я с трудом качаю головой.
– Это нормально. Беспокоиться тут не о чем.
Я киваю.
– Как я уже сказала, о деталях твоей травмы и операции мы поговорим позже, когда ты немного придешь в себя. Но есть одна вещь, о которой тебе стоит узнать прямо сейчас.
Я внимательно смотрю на нее.
– Ты была беременна, – говорит она. – Когда тебя сбила машина, ты была беременна.
Она смотрит мою медицинскую карточку.
– Да, что-то около десяти недель. Ты знала об этом? Кивни или покачай головой.
Внутри все сжимается. Я медленно качаю головой.
Врач сочувственно кивает.
– Такое тоже не редкость. Если не пытаешься специально забеременеть, на этом сроке все может остаться незамеченным.
Я смотрю на нее, не в силах поверить услышанному.
– Увы, все закончилось выкидышем. В подобной ситуации это тоже не редкость.
Она смотри на меня в ожидании реакции, но как тут можно отреагировать? В голове странная пустота. На душе тоже.
– Мне очень жаль, – говорит она. – Я знаю, это слишком много для одного раза. Но есть и хорошие новости… если ты, конечно, готова принять их. Пройдет совсем немного времени, и твое физическое состояние вернется в норму.
Я отвожу взгляд, но затем все-таки киваю.
Я не ослышалась? Она сказала, что я потеряла ребенка?
Я потеряла ребенка?
– Тут много желающих повидаться с тобой, – продолжает врач. – Они давно ждут, когда ты придешь в себя.
Я медленно закрываю глаза.
Мой ребенок.
– Я знаю, некоторым пациентам требуется время, чтобы собраться с мыслями. Они не готовы вот так сразу увидеться с родителями, подружками или сестрой.
– С родителями? – пытаюсь произнести я, но вместо голоса раздается невнятный хрип.
– Это из-за трубки, которая была у тебя в горле. Говорить поначалу будет трудновато, но со временем все пройдет. Начинай с малого – одного, двух слов вполне достаточно.
Я киваю. И тут же добавляю:
– Они здесь?
В горле и правда саднит.
– Да, твои мама с папой. Еще сестра. Габби, верно? Или… Сара? Прошу прощения, Сара – сестра, а Габби – подружка. Так ведь?
Я киваю и чувствую, как по лицу у меня расплывается улыбка.
– Так что, хочешь побыть одна или с близкими? Если одна, подними правую руку. С близкими, левую.
Несмотря на боль, моя левая рука взмывает вверх.
Я открываю глаза.
Голова у меня тяжелая. Мир понемногу приходит в фокус.
Я улыбаюсь. Широко и от души. Ведь прямо на меня смотрит Итан Хановер.
Легонько потянувшись, я снова зарываюсь лицом в подушку. До чего же мягкая у него кровать! Даже вылезать не хочется. Да я особенно и не стараюсь.
– С добрым утром, – улыбается Итан.
– С добрым утром, – откликаюсь я. Голос у меня со сна хриплый, будто простуженный.
– За все то время, что ты была здесь, тебе не довелось съесть ни одной булочки с корицей, – говорит Итан. – Три дня, потраченных впустую.
Волосы у него всклокочены, щетина на лице грозит перерасти в бородку. И еще кое-что не проходит незамеченным.
– У тебя пахнет изо рта, – с шутливым негодованием замечаю я.
Не сомневаюсь, что и мое дыхание свежим не назовешь.
– Нам обоим не помешает почистить зубы. – Я прикрываю ладошкой рот.
Итан пытается отнять мою руку, но я прячусь с головой под одеяло. Из одежды на мне – футболка Итана и трусики. Вчера я быстренько заскочила к Габби за бельем, а так мы не выбирались из дома с самой субботы.
Но Итан не сдается. Он снова хватает меня за руки и убирает их от моего лица.
– Я хочу поцеловать тебя, – сообщает он.
– Ну уж нет! Сначала мне надо почистить зубы.
– Ну что ты переживаешь из-за ерунды? От тебя воняет, от меня воняет. Будем вонять вместе.
– Прекрасно. – Я набираю в грудь побольше воздуха и выдыхаю ему в лицо.
– Фу-у, – морщится он. – Просто отвратительно.
– А если от меня будет пахнуть так каждое утро? Ты и тогда не захочешь расстаться со мной?
– Ни за что. – Он все-таки целует меня. – Ты не очень-то сильна в этой игре.
Мы придумали это развлечение еще в воскресенье. Что такого должно случиться, чтобы потушить ту искорку, которая вспыхнула между нами?
Мы перебрали немало вариантов. Оказалось, даже если я начну подражать Элвису и заставлю Итана ходить на все свои выступления, он и тогда не бросит меня. Если я заведу в качестве домашнего питомца змею (и дам ей имя Бартоломей), то Итан и тут не захочет сбежать из нашего дома. Халитоз[2] его, судя по всему, тоже не напугает.
– А вдруг все белье, которое я отправлю в машинку, сядет при стирке?
И это уже не из области фантастики.
– Ничего страшного. – Итан выбирается из-под одеяла. – Я привык сам стирать свою одежду.
Он поднимает с пола джинсы и принимается натягивать их. Потом швыряет мне мои брюки. Я тоже встаю и начинаю одеваться.
– Куда мы идем? – спрашиваю я. – С какой стати мы вообще вылезли из постели?
– Я же сказал, все дело в булочках. Ты уже три дня не ела булочек с корицей.
Итан кладет в карман бумажник и направляется к двери. Я хватаю сумочку и спешу за ним. Мы спускаемся в гараж, и Итан распахивает передо мной дверцу машины.
– Ты стал настоящим джентльменом, – говорю я. – В прежние годы тебе бы и в голову это не пришло.
– Чего ты хочешь от подростка? – пожимает он плечами. – С тех пор я успел повзрослеть. Ну что, в путь!
– За булочками, – киваю я. – И чтоб побольше глазури!
Улыбнувшись, Итан выезжает за ворота.
– Твое желание для меня закон.
Папа сидит справа от меня и сжимает мою руку. Мама пристроилась у меня в ногах. Сара стоит у капельницы с морфием.
Габби тоже заглянула, но буквально на минутку. Обняв меня, она сказала, что вернется позже. По тому, как она украдкой вытерла глаза, я поняла – ей нужно время, чтобы прийти в себя.
Кажется, выгляжу я не лучшим образом.
Родители, да и Сара, смотрят на меня слегка остекленевшим взглядом. Похоже, они уже не раз сегодня принимались плакать. Все трое выглядят бледными и утомленными.
Мы не виделись с позапрошлого Рождества. В кои-то веки они сами прилетели в Лос-Анджелес. В последний раз мы собирались здесь вчетвером еще в то время, когда я училась в школе. После этого мне приходилось самой регулярно наведываться в Лондон.
Настал их черед выбраться в мой мир, в мою страну. В город, который когда-то был нашим.
– Доктор сказала, что ты уже скоро начнешь ходить. – Сара проводит пальцем по спинке кровати. – Что, как я понимаю, можно отнести к хорошим новостям. Не знаю… просто не знаю, что сказать.
Я ободряюще улыбаюсь ей.
На Саре черные джинсы и стильный свитер кремового цвета. Светлые волосы свободно падают ей на плечи. От природы у нее, как и у меня, волосы темно-каштановые, но я могу понять, почему Сара перекрасилась. Белый ей очень идет. Я тоже как-то поиграла в блондинку. Но кто ж знал, что каждые шесть недель надо наведываться в салон, чтобы подкрашивать корни! Где, скажите на милость, взять столько времени и денег.
Саре двадцать шесть. Фигура ее могла бы выглядеть более женственной, не танцуй она по многу часов в день. Благодаря танцам Сара стала мускулистой и в то же время очень гибкой. Держится она до того прямо, что может сойти за робота.
Моя сестра из тех, кто во всем придерживается правил. Еще ей нравятся модные вещи и высокое искусство. И она, разумеется, завсегдатай дорогих ресторанов.
Несколько лет назад она подарила мне на Рождество сумочку от Бёрберри. Разумеется, я поблагодарила Сару и даже сделала все возможное, чтобы не привести ее подарок в негодность. Но уже к марту сумочка благополучно потерялась. Я немного попереживала, но одновременно испытала что-то вроде облегчения. Ну о чем она думала, когда дарила мне такую дорогущую сумку?
– Мы принесли тебе кое-что почитать, – говорит Сара. – Хорошие британские журналы. Попади я в больницу, мне бы точно захотелось полистать что-нибудь интересное.
– Я… мы так рады, что с тобой все в порядке. – Голос у мамы слегка дрожит. Кажется, еще немного, и она снова расплачется.
– Ну и напугала же ты нас, – добавляет она.
Из всей семьи только у мамы волосы светло-русые. А вот у отца шевелюра жгуче-черного цвета. Волосы у него густые и такие блестящие, будто напомаженные. В детстве я часто шутила насчет того, что он мог бы работать в рекламе гелей для волос. И только в колледже до меня дошло, что он и правда мог пользоваться одним из таких гелей.
В подтверждение слов моей мамы отец еще крепче сжимает мою руку.
Я киваю и улыбаюсь. Признаться, я чувствую себя немного неловко, ведь мне совсем нечего сказать им. Да, это близкие мне люди, и я люблю их, но особого тепла между нами нет.
– Мне хочется спать, – говорю я.
– Конечно, – тут же откликается мама. – Мы пока уйдем, чтобы ты смогла поспать.
Я киваю.
– Я оставлю это тут. – Сара достает из сумки стопку журналов и кладет их на столик у кровати.
Я улыбаюсь.
Потом они уходят.
Наконец-то я могу побыть одна.
Я была беременна.
Была.
Я потеряла ребенка, о существовании которого даже не догадывалась. Ребенка, который был мне совсем не нужен.
Ну как можно оплакать такое? Как можно горевать по тому, о чем ты даже не знал? Чего ты совсем не хотел… но что не становится от этого менее значимым?
Ребенок, которого больше нет.
Впервые за все время на мои глаза наворачиваются слезы.
Я потеряла ребенка.