Посетительница. Да.
Инспектор. Потрясающе!
Посетительница. Мне кажется, я боюсь этого мужчину больше, чем откровенного насильника.
Инспектор. Ого?!
Посетительница. Я пытаюсь быть с вами откровенной.
Инспектор. Но только на словах. На деле же вы хотите, чтобы вами восхищались. Однако, мы полагаем, что, скорее всего, вы сошли с ума.
Посетительница (после паузы). Мне надо идти.
Инспектор. Вопрос в том, сможем ли мы изыскать средства, чтобы содержать полицию, чье время и энергия уходят на поиски насильников и таких женщин, как вы. Особенно сейчас, в период кризиса.
Пауза. Посетительница подходит к Мужчине.
Посетительница. Вы должны попытаться спастись.
Инспектор. Ха-ха!
Посетительница. Хотя бы попытаться.
Инспектор. На этих каблуках вы выглядите просто по-идиотски.
Посетительница. Посмотрите на меня, посмотрите же.
Инспектор. Его это не трогает. Он лишь смущен, как был бы смущен любой на его месте — в присутствии умалишенной.
Посетительница. Посмотрите же на меня! (Бьет его по лицу.)
Мужчина. Она меня ударила.
Пауза. Посетительница подходит к столу, облокачивается на него.
Посетительница. Вам хочется, чтобы я была сумасшедшей. А на деле, это вы сошли с ума.
Инспектор. Разве? Разве это я ношу дурацкие каблуки? Или одежда у меня тесная настолько, что мне в ней не по себе? Возьмите зеркало, загляните в него и спросите сама себя: кто здесь сошел с ума? Взгляните в эти глаза, обведенные сажей, и задайте себе вопрос: кто здесь сумасшедший?
Посетительница (после паузы). Вы заставляете меня стыдиться того, чего стыдиться я не должна.
Инспектор. Мы только хотим, чтобы вы поняли.
Пауза. Посетительница резко поворачивается, идет к двери и выходит из комнаты. Раздается стук каблуков по каменным ступенькам лестницы.
Непредвиденные последствия патриотического акта
Действующие лица
Юдифь
Служанка
Женщина
Через год после убийства Олоферна Юдифь возвратилась к себе в деревню.
Юдифь. Поскольку израильтяне не смогли одержать победу над врагом, чья изобретательность исключала возможность взять над ними верх силой оружия, они и послали меня соблазнить его. Ведь я была самой красивой женщиной своего времени. Это оказалось нетрудно. Я пришла к нему в лагерь вместе со своей служанкой и соблазнила его. А когда он заснул, отрезала ему голову.
Служанка. Мы положили голову в мешок, и, когда проходили мимо часовых, они спросили: «Что у вас в мешке?» — «Будущее Израиля», — ответили мы. Через неделю Юдифь потеряла дар речи.
Юдифь. Восемь месяцев я не могла говорить.
Служанка. Это явилось ударом для всех — ведь она была героиней Израиля, а выглядела совсем неважно. Но кому, скажите, нужны больные герои? Поэтому ее отослали в деревню, и здесь она родила. С появлением ребенка речь к ней вернулась.
Входит Женщина-горожанка.
Женщина. Ты выглядишь такой счастливой.
Служанка. Она счастлива здесь.
Женщина. По ней видно. Однако нельзя ставить свое личное счастье выше всего прочего. Никому еще это не удавалось, увы.
Служанка. А вдруг?
Женщина. Юдифь, ты подала такой пример всем нашим женщинам! На всех фронтах мы гоним врага — далеко за пределы страны. Теперь у нас новые границы.
Служанка. И новые враги.
Женщина. Все это — только благодаря тебе. Возвращайся в город.
Юдифь. Я люблю тишину.
Женщина. Ты принесла жертву ради народа. Теперь он должен иметь возможность выразить тебе свою благодарность.
Служанка. Увы.
Женщина. Не следует скрываться — тебе не к лицу ни эта добровольная ссылка, ни прогулки в одиночестве: этим ты принижаешь величие своего свершения и обесцениваешь нашу гордость. И ребенка привози. Народ примет его, доказав тем самым, что готов к миру даже с племенем Олоферна.
Служанка. Но мы еще не собрали маслины.
Женщина. Юдифь, я обращаюсь к тебе от имени народа.
Служанка. Ой, не надо нам этого.
Женщина. С какой стати этому существу позволяется открывать рот? (Пауза.) Прошу прощения, я сплюну: слюна накопилась. Извини.
Юдифь. Я достаточно сделала для народа.
Женщина. Ты уверена?
Юдифь. Да. Вполне достаточно. Даже слишком.
Женщина. Ты принесла жертву, возможно даже, величайшую жертву, которую способна принести женщина.
Юдифь. Согласна.
Женщина. Ты переспала с мужчиной против своей воли. А ты не стыдишься этого?
Юдифь. О нет.
Женщина. Не чувствуешь себя униженной и?..
Юдифь. Нисколько. Я часто совокуплялась с мужчинами, которых не любила. Часто, уверяю тебя. И мне никогда не было стыдно.
Женщина (после паузы). Ну что ж, может быть и так. Бывает.
Юдифь. Да и насилие я совершаю не впервые. Но его голову, как известно, мне пришлось распилить и разрубить на части — вот это был ужас! Этот звук я не забуду до конца моих дней. Впрочем, это неважно.
Пауза. Женщина пристально смотрит на нее.
Женщина. Тогда я что-то не понимаю…
Юдифь. Это было преступление.
Женщина (после паузы). А война, которую Олоферн развязал против нашего юного государства, разве не преступление? А то, что он поклялся истребить наш народ и рассеять его по миру, — разве не преступление? Да, ты совершила преступление, но мелкое, крошечное: преступление-насекомое, преступление-микроб. Вернись в Иерусалим. И дай нам возможность выразить тебе наше восхищение за твое преступление. Я обязана тебе жизнью моих внуков. Дай я тебя поцелую, преступница. (Целует ее.)
Юдифь. Я отдавалась ему со страстью. Она свидетельница. Ты же слышала, как я?..
Служанка. Еще бы. Даже я…
Юдифь. Даже она возбудилась, а уж он — тем более.
Служанка. А сначала, когда она разделась, он взглянул на нее и отодвинулся.
Женщина. К чему мне такие подробности?
Служанка. Обнаженные и непереносимо прекрасные, они сидели и смотрели друг на друга. Любовались друг другом, впитывали друг друга. Воздух загустел от их взглядов.
Женщина. Может, хватит?
Юдифь. Видишь ли, в тот момент я искренне вожделела его.
Женщина. Вот это да! Так это не было притворством с твоей стороны?!
Юдифь. Ни в коем случае. Конечно же нет.
Женщина. Что ж, все мы люди, и в чем-то — животные.
Юдифь. А израильтяне… в тот момент я напрочь забыла о них.
Женщина. Не верю.
Юдифь. Я сгорала от желания, я распалилась всерьез.
Женщина. Говорят, он был красивым мужчиной.
Юдифь. Нет, совсем нет.
Женщина. Нет?
Юдифь. Я была готова вдыхать с ним один воздух, принять его в себя целиком, вобрать в себя его голову, его плечи — если б только смогла…
Женщина (после паузы). Что ж, наверное, это весьма приятно — получить истинное удовольствие при выполнении государственной миссии.
Юдифь. Ненавижу подобные удовольствия.
Женщина. Послушай, я здесь не для того, чтобы меня угощали подобными…
Служанка. Заткнись. Она рассказывает именно тебе.
Женщина (после паузы). И тебе тоже.
Юдифь (после паузы). Мне было тогда все равно — убей он моего отца, разбей головы детям, покори хоть весь Израиль…
Женщина. Ты потеряла рассудок. Что, по-моему, еще больше увеличивает в цене твой подвиг. Высшее напряжение воли, триумф патриотического чувства, квинтэссенция трагедии. Пойдем в город, и ты всем расскажешь об этом. Я буду рядом с тобой. (С улыбкой.) Юдифь! (Протягивает ей руку.) Моя дорогая!
Юдифь выхватывает из-под одежды кинжал и отсекает ей руку.
Служанка. О! Ты это сделала!
Женщина. А-а!
Служанка. Ты все-таки сделала это.
Юдифь. Я отсекла жест любви и доверия. Предала, наконец-то предала.
Женщина. Скорее, отведи меня к ортопеду.
Служанка подхватывает ее и выводит.
Рука!
Служанка возвращается, поднимает отрубленную руку, заворачивает ее в кусок ткани и убегает.
Философски настроенный лейтенант и три деревенские женщины
Действующие лица
Лейтенант
Первая женщина
Вторая женщина
Третья женщина
Прапорщик
Жаркий летний полдень. Лейтенант сидит в шезлонге с закрытыми глазами. Входят три деревенские женщины в местной крестьянской одежде. Опускаются перед ним на колени.
Лейтенант (не открывая глаз). Я знаю, что вы здесь — встали на колени, уткнулись лбами в грязную землю, не обращая внимания, что пачкаете одежду: она уже в пыли и потемнела от грязи. А ведь утром вы достали ее из сундуков, постирали и выгладили, набрали цветов на склоне холма и пришли сюда. Со дня ваших свадеб вы не выглядели такими чистыми и аккуратными. (Открывает глаза.) Это что: ваши национальные костюмы? Я и не знал, что крестьянки здесь так одеваются. Встаньте. Я лейтенант артиллерии, а не Бог. Хотя, в глубине души, и мог бы считать себя таковым по причинам, которые вас не касаются.
Женщины поднимаются с колен.
Я собираюсь уничтожить вашу деревню. И все девственницы на свете, все нижние юбки, вместе взятые, — как бы прекрасно они ни были вышиты, — не помешают мне сделать это. Однако вы можете просить. Я не настолько бессердечен, чтобы запретить вам умолять меня. Хотя не изменю свое решение ни на йоту.