В 2008 году ушел из жизни командир Б-130, капитан 1-го ранга в отставке Николай Шумков. Уже нет в живых многих офицеров и мичманов с подводных лодок Б-36, Б-59, Б-4, Б-130. Вот почему так важно ныне любое письменное свидетельство участников того легендарного и засекреченного похода. По счастью, некоторые из них все же успели оставить свои записи.
…И когда в ярко-синих волнах Саргассова моря всплыла под дулами американских крейсеров черная, в кровавых подтеках сурика рубка подводной лодки, все, кто был наверху увидели без биноклей, как из люка вылез неимоверно худой — в одних трусах, изрезанных на ленты, — человек, бледный, как картофель из погреба, весь в странных зеленых пятнах, шатаясь под ветром, он с трудом поднялся на мостик и, опираясь на древко, развернул бело-синее полотнище Военно-морского флага СССР. Это был помощник командира Б-36, капитан 3-го ранга Анатолий Андреев.
Из походного дневника капитана 3-го ранга Анатолия Андреева:
У этих желтых ломких тетрадных листков вид древнего папируса. Бумага так иссохла в пекле лодочного отсека, что состарилась раньше времени на несколько веков. Я разворачиваю листки с осторожностью археолога. Передо мной редчайший документ XX века — письмо с того света Оно бы было таким, если бы кануло в океанскую бездну, но, по великому счастью, этого не произошло и многостраничное послание попало к своему адресату. Помощник командира подводной лодки Б-36, капитан-лейтенант Анатолий Андреев писал его любимой женщине как некий мужской походный дневник без особых надежд, что она его прочтет. Женщину звали Софья. И она была его молодой женой. Опасный поход впервые разлучил их так надолго.
«Софочка, родная моя!
Пишу тебе это письмо, хотя не представляю, когда и как я тебе его отправлю, но так хочется побыть с тобою вместе, хотя вот так — мысленно… Нелегко сейчас, еще труднее будет потом, но я знаю, что если я все это пройду, я снова буду с тобой..
Тревога! Нас зовет тревога,
И сны срывает с якорей…
..Трап загудел под каблуками.
Люк громыхнул над головой…
А что в пути случится с нами,
Еще не знает шар земной.
Вот уже пятый день, как мы в море. Погода чем дальше, тем хуже. Штормит нещадно. Но очень красиво на ночных всплытиях, когда стоишь на мостике. Сейчас время свечения воды, особенно в Норвежском море, и когда эта вода обрушивается на тебя, она стекает сверкающим каскадом. Зрелище завораживающее! Мне бы так хотелось, чтобы в этот момент под ногами была палуба белого лайнера, а рядом — не рулевой-сигнальщик в резиновом костюме, а стояла бы ты в легком платьице, и слегка бы продрогла, и я бы обнимал тебя, спасая от холода и этого мокрого фейерверка…
У нас выбыл из строя Алик Мухтаров (офицер-минер. — Н.Ч.). Он проворонил большую волну, и его крепко приложило о планширь. Перелом двух ребер. Только не говори его жене. А в остальном жизнь вполне сносная…
Идут десятые сутки, а мы еще не знаем, куда держим путь. Правда, сегодня командир официально сообщил экипажу, что идем к месту нового базирования — на Кубу. Думаю, ты узнала это раньше меня по "сарафанному радио".
Перевели стрелки сразу на четыре часа, и все стало с ног на голову. Теперь завтракаем в полдень, обедаем в ужин..
Ночью было чистое небо и я прежде всего отыскал твои звезды в созвездии Ориона (помнишь эти три звезды?). Ты находи их тоже, и будем передавать через них друг другу приветы. Хорошо? — . Вижу тебя во сне постоянно и, просыпаясь, говорю тебе “доброе утро”, хотя у вас, в Полярном еще глухая ночь.
В моей каюте разместились сразу три семейства* под настольным стеклом фото жены и дочери флагмеха, на переборке — жена и двое детей Толи Потапова и, конечно же, в рамочке ты с Лялей. Как видишь, на трех квадратных метрах разместились десять человек, и все живут довольно мирно и дружно» Прости, любимая, пора на вахту! Надо еще облачиться в резиновые доспехи, а это довольно хлопотное дело-.
Уже полмесяца, как беспрестанно качает. Все впали в некое странное состояние* мы уже не укачиваемся, мы просто устали от качки. Даже ночью как следует не отдохнешь — лежишь и держишься, чтобы не выбросило из койки.
Немного болят глаза — они полны соли, ведь не от каждой волны отвернешься.
Целый час возле лодки шли тунцы. Откуда в них такая сила? Ведь они только на секунду погружаются в воду и мощным толчком выныривают вновь. Залюбуешься.-
Моей вахте “везет” на встречи с самолетами и кораблями. Иной раз приходится погружаться два-три раза за вахту. Правда, нынешней ночью испугался, как говорится, собственной тени. Только зашло солнце, и вдруг с востока — быстро движется мигающий в небе огонек Реактивный самолет?
— Срочное погружение!
Потом всплыли, а сигнальщик снова кричит: “Самолет!”
Я посмотрел повнимательнее и увидел, что он показывает на звезду Сириус
А мы все идем и идем, давно пересекли меридианы Москвы, Ленинграда, Сталинграда, Крыма. Справа — северная граница США, где-то слева проплывают не видимые нам берега Франции, Испании, Португалии…
Почему люди не умеют ценить счастье близости? Почему это счастье осознается, когда между ними пролегают тысячи миль?
А полумесяц здесь висит здесь, не как у нас, а рогами вверх, дном вниз, как маленький кораблик.
Океан штормит, но он чертовски красив при этом. Весь в крупных барашках, он действительно — седой. Помнишь — "над седой равниной моря"? Все так и есть… Только местами проглядывает голубая-голубая вода, как в озерах по дороге на Рицу. Помнишь? А какие волны! Они не только высоки, но длинны. Так и кажется, что перед тобой встает горный хребет. Наша лодка — как букашка у подножия. Но ночью вся красота исчезает. Остается только мрачная чернота, полная всевозможных каверз…
Ты знаешь, какой запах я теперь ненавижу? Запах резины. Все время наверху в мокром резиновом гидрокостюме. Даже воздуха по-настоящему не чувствуешь…
Мы снова в походе. Мы сбились со счета
Тревог, погружений и вахт ходовых.
Подводная лодка Мужская работа.
А штурман, в отсеке всхрапнувший уютно,
И двое матросов — ночных рулевых
Опять не увидят, как новое утро
Погасит созвездье огней ходовых.
Океан все же успокоился. Наверху — просто чудо. В лодке — ужас. Волны вокруг ярко-синие, с фиолетовым отливом. Вода теплющая — 27 градусов! То и дело выскакивают летучие рыбы. Они совсем небольшие, темно-зеленые, в крапинку…
В эту ночь мне удалось засечь сразу два искусственных спутника Земли. Один — наш, другой — американский.
А в лодке страшная жара В самом прохладном — носовом — отсеке 35 градусов. Изнываем… Ты же знаешь, я "люблю" жару так же, как ты — холод… Сегодня наш милый доктор продемонстрировал свое искусство хирурга Одного из прикомандированных офицеров прихватил аппендицит. Витя мастерски вырезал воспаленный отросток. Это в таком-то пекле, когда пот льет ручьями.
Завтра тяжелый день — до захода солнца будем идти под водой, в лютый лодочный зной. Но что поделаешь — на то мы и подводники.
Милая моя, иду на вахту. Четыре часа буду крутить перископ. Это единственное, что связывает нас с поверхностью, с тем миром, в котором живете вы с Лялей. Но без меня.
Да, крепко прихватили нас наши “друзья”, американцы: носа не дают высунуть даже ночью. В такой обстановке у командира начинают сдавать нервы. Хожу у него во “врагах народа”. Дело в том, что жара начинает сказывать на работе холодильной установки. Температура в провизионке, где хранится мясо, уже под 8° выше нуля. Мясо портится, и я приказал выдавать его большими порциями, пока все не протухло. Командир решил, что я нарочно порчу продукты. “Слишком часто ходите туда, холод выпускаете!” Приказал закрыть камеру на ключ.
Двое суток никто в камеру не лазил Потом открыли замок. В нос ударила вонь тухлятины. А ведь могли бы хоть часть мясных запасов спасти…»
«От жары, пота, грязи у всех пошли по коже гнойнички. Доктор смазывает их зеленкой. Ходим раскрашенные, как индейцы. Я перешел на "тропический рацион": в обед — только стакан компота. На ужин какую-нибудь молочную кашу и компот. Вечерний чай — только стакан долгожданной влаги. Никакая еда в рот не лезет.
Вот сейчас подвсплыли под РДП (работа дизеля под водой, через поднятую воздухозаборную трубу. — Н.Ч.). Чуть-чуть повеяло свежим воздухом. Люди хватают его, как рыбы в зимний мор — широко открытыми ртами.
Вижу в перископ американские корабли. Они остановили для досмотра два наших транспорта. Не стесняются. А нас самолеты снова загоняют на глубину.
Мир втиснут в сумрак боевых постов.
Мы тыщу лет на солнце не глядели…
— Центральный! Слева… Справа… шум винтов!
Акустик побледнел, считая цели.
Припали операторы к планшетам.
Меняем скорость, курс и глубину, —
Не может быть, чтоб наша песня спета!
Когда поймем — нет никаких надежд,
И все-таки надежды не утратим —
Прорвем противолодочный рубеж
И будем в срок в назначенном квадрате!
Бедный доктор. Он даже не может измерить температуру больного — в отсеках нет места, где температура была бы ниже +38. У всех термометров глаза лезут из орбит. У нас тоже…
Четвертые сутки нам не дают даже подвсплыть под перископ. От духоты раскалывается голова. Прошел по отсекам — никого, кроме вахтенных. Все в первом, где чуть прохладнее. Там уже надышали так, что углекислоты выше всякой нормы. Но никто не уходит. Лег и я в обнимку с торпедой. Ее железо чуть холодит. А может, просто кажется…
Пошел второй месяц нашего плавания… Сегодня снова упали в обморок от перегрева трое матросов. Трудно писать. На бумагу капает пот, но стирать его со лба, с лица, с груди совершенно нечем. Использованы все рубашки, простыни и даже, пардон, кальсоны… Бриться невозможно — все обросли бородами. Ходим, как дикари. Посмотрела бы ты на нас…