Слезы скапливались в ее больших глазах, а губы дрожали.
— Тебе это не понравится.
— Но ты хочешь рассказать мне, — произнес он, идя на поводу у инстинкта. Теперь он мог видеть это по ее лицу — это как-то связано с ним. Неизбежность этого была написана на ее лице в тот момент, когда она увидела его сегодня вечером, и ее лицо побледнело.
Внезапно, когда она не стала отрицать этого, ему стало страшно. Ведь он собирался отступить, собирался уйти от этой женщины, которая уже заставила его вести себя так странно, когда она посмотрела на него снизу вверх.
Одинокая слеза скатилась по ее щеке, и она резко вытерла ее.
— Я отказалась от своей новорожденной дочери тринадцать лет назад. Я… — Эни глубоко вздохнула, каким-то образом сдерживая громкие всхлипы, которые грозили разорвать ее на части. — Я никогда не думала, что увижу ее снова. Я даже не осознавала, пока не увидела ее четыре дня назад, что она все еще часть моего сердца. То, что я носила с собой эту любовь к ней, здесь. — Она прижала руку к груди.
Ее горе и откровение обрушились на него как удар. Он отступил назад, его мысли превратились в бессвязный хаос.
— Ты увидела Миру на репетиции.
Эни кивнула, ее грудь тяжело вздымалась, но она не плакала.
— Да. Эта отметина у нее над левой бровью… Я бы узнала ее во сне. Она была со мной некоторое время, прежде чем ее увезли.
Саймон сделал шаг назад, чувствуя, что земля исчезает у него из-под ног.
— Ты знала, кто я? Ты знала, что она моя дочь? — спросил он холодным тоном, который был так не похож на его обычный голос.
Она вздрогнула, и он понял, насколько диким было его предположение. Из его уст вырвалось отчаянное проклятие, и он провел рукой по волосам.
— Извини! — Саймон пнул столб, как юноша, пытающийся совладать с нервами. — Прошу тебя, извини. Конечно, ты не знала. Вот почему ты выглядела так, как будто тебя нокаутировали, когда мы вошли вместе.
Да, он не должен был приезжать сюда с Мирой. Не стоило возвращаться в то место, где кто-то мог узнать ее. Но именно Рани занималась процессом удочерения, и он не возражал, пока она была счастлива. Пока у них есть ребенок, которого они любят.
Подростковая беременность, вот и все, что им сказали. Подросток… Он обернулся и снова посмотрел на женщину, которую считал такой хрупкой.
— Ты… ты должна была быть такой молодой тогда.
— Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я родила.
Да ведь она была всего на несколько лет старше Миры, когда забеременела, еще девочка. Кто мог воспользоваться подростком?
— Что случилось с биологическим отцом Миры?
— Он был охотником за состоянием, на девять лет старше, одаривал меня вниманием, в котором я так нуждалась. Видишь ли, у меня всегда была депрессия, даже в детстве, и в подростковом возрасте она усилилась. Светская жизнь моих родителей, постоянное внимание со стороны прессы, статьи и интервью, в которых обсуждался вопрос, не была ли я бездарностью… Все это сделало меня подходящей целью для него. Все, что ему нужно было сделать, — это прошептать несколько пустых обещаний, и я сдалась.
— Никто не может обвинить тебя в его поступках. Даже ты сама.
Что-то странное мелькнуло в глазах Эни, и Саймону захотелось обнять ее. Вместо этого он ждал в тишине, зная, что она хочет сказать больше.
— К тому времени, когда я должна была родить, мое психическое здоровье было в самом худшем состоянии. Не говоря уже о том, что я была слишком слабой и слишком худой. Я не могла доверить родителям свою плюшевую игрушку, не говоря уже о ребенке, — сказала она без злобы. — Викрам работал день и ночь, пытаясь вытащить нас из финансовой ямы и не дать Вирату выйти из-под контроля. Моя бабушка пыталась сохранить мой разум. Я… я так много боролась с собой тогда, но я бы причинила Мире больше вреда, если бы оставила ее себе. Я не подходила для роли матери.
— Ты не должна ни мне, ни кому другому что-то объяснять, Эни. Ты не должна оправдываться, что приняла такое трудное решение в столь юном возрасте.
— Я хочу, чтобы ты знал, что я бросила ее, потому что хотела для нее лучшей жизни, — сказала она уверенно. — Не потому, что я ее не любила.
Саймон кивнул, проглотив боль от ее признания, застрявшую у него в горле. Но что бы Эни ни пережила, все осталось в прошлом. Как бы больно и ужасно это ни звучало, это была не его проблема. Не он должен был справляться с чужим горем. Он сам только что пережил смерть жены.
Он был ответствен за Миру и ее благополучие. А не эта свирепая, но хрупкая женщина.
— Твой выбор означал, что она стала нашей дочерью, моей и Рани, — сказал Саймон, не глядя на женщину, в глазах которой отражалась вся боль мира. И тем самым ослабил свою решимость. — Рани обожала Миру и от многого ради нее отказалась. Мира ее дочь, я думаю, даже в большей степени, чем моя.
— Конечно, — раздался голос Эни, решительный и спокойный. — Я не сомневалась в этом ни на секунду.
Саймон покачал головой. Но в ее глазах было только спокойное согласие, которое успокоило его собственное учащенное сердцебиение.
Его восхитило самообладание Эни и спокойное поведение. В ней чувствовалась удивительная внутренняя сила. И все же ее горе было подобно потрескиванию электричества в воздухе — оно, как щит, держало всех на расстоянии от нее. Он не сомневался, что она не поделилась новостью о своем открытии ни с кем другим. Ни с братьями, ни с невестками, ни с друзьями.
Но все же она сказала об этом ему.
Как ни странно, ее доверие насторожило его.
— Что вам нужно от меня, мисс Рааваль?
Если ее и задело то, как формально и кратко он задал свой вопрос, она этого не показала. Он начал понимать, что был для нее временным спасением, да. Но не более того. Ее влечение к нему и все, что произошло между ними, значило очень мало на фоне такого события, как обнаружение ребенка, от которого она когда-то отказалась.
— Ничего. Я ничего не хочу. Мира очаровательна, забавна, талантлива, уравновешена и счастлива, и прежде всего она твоя дочь. Я бы никогда не сделала ничего, что могло бы поставить под угрозу ее счастье, ее чувство безопасности.
Он кивнул, пораженный силой воли, с которой она взяла себя в руки.
— Но? Ведь зачем-то ты мне это сказала? — спросил он с ноткой гнева в голосе.
Но Саймон злился на себя, а не на нее.
Неужели он уже был влюблен в эту женщину? Неужели впервые за многие годы его чувства были так обострены?
Рани всегда дразнила его, говоря, что он совершенно не умеет читать между строк и не видит очевидного. Что он заметит слона на дороге только тогда, когда упрется в него. И все же с этой женщиной он чувствовал и понимал все свои эмоции.
Хуже того, он не мог не восхищаться ею.
— Я ничего этого не планировала, — сказала Эни, и теперь в ее собственном тоне проскальзывали стальные нотки. — Я не сидела и не думала, как себя поведу, если встречу ребенка, от которого отказалась тринадцать лет назад. Буду ли я просто наблюдать за ней, не выдавая, кто я для нее? Или… хм… не усугублю ли я ситуацию еще больше, если займусь сексом в соседней комнате с ее седовласым красавцем-отцом? Хм… давай выберем второй вариант, потому что моя жизнь очень скучная.
Эни закончила свою тираду, ее грудь вздымалась и опускалась, а красивые карие глаза горели гневом.
Саймон рассмеялся. Так громко, что пара птиц, сидевших на подоконнике, улетела.
Она ошеломленно посмотрела на него.
— Седовласый красавец-отец?
Он никогда не умел флиртовать, и вот что услышал.
Ее щеки порозовели, и она хмуро посмотрела на него.
— Я рада, что кто-то из нас находит это забавным, — произнесла она с внезапной чопорностью. Затем вздохнула: — Ты должен поверить мне, что я не…
— Не надо, Эни, — сказал Саймон, и ее имя так легко сорвалось с его губ. — Ты не должна извиняться. Ни передо мной, ни перед кем-либо.
Он провел рукой по волосам, все еще чувствуя себя не в своей тарелке.
— Я ни на секунду не забываю, как это должно быть тяжело для тебя. Но все же…
— Могу я попросить тебя только об одном? — сказала Эни мягко.
Саймон кивнул, зная, что он согласился бы на самое возмутительное ее требование, если бы она и дальше смотрела на него своими большими карими глазами и с таким серьезным и каким-то свирепым выражением лица.
— Пожалуйста… не меняй свои планы из-за меня. Не забирай ее отсюда потому, что я тоже здесь. Не позволяй тому, что произошло между нами… все изменить. Все, чего я хочу, — это — она подняла взгляд, словно в небе были все ответы, — просто видеть девочку в течение нескольких месяцев съемок. Я… я была бы довольна, если бы видела ее во время съемочного процесса. Я уже… Я так рада и счастлива, что она любима в семье. Я не могла бы желать лучшего дома для нее.
— Благополучие Миры важнее всего для меня. Во-первых, я был недоволен тем, что она здесь. Мне… мне не нравится, как эта индустрия охотится за каждым молодым и невинным, а потом может просто выкинуть его, как ненужную вещь.
— Я буду за ней присматривать, — сказала Эни, и ее бледные щеки залились румянцем. — Не выдавая себя, обещаю. Производственная группа моего брата — самое безопасное место для нее, и я буду работать там в течение следующих нескольких месяцев в качестве художника по костюмам. Никто не сочтет мое присутствие рядом с ней странным. Если это поможет, ты даже можешь сказать Мире, что попросил меня присмотреть за ней. Таким образом, мы не обманем ее насчет моего интереса к ней.
— Ты сможешь справиться с такой психологической нагрузкой?
Она кивнула головой:
— Я бы предложила свою помощь любой молодой девушке, которая пришла в индустрию, если бы могла. Помнишь, меня использовали в своих интересах в подростковом возрасте. И это несмотря на то, что я вела себя в основном сдержанно. Викрам до сих пор сожалеет, что не смог защитить меня лучше. Находясь сегодня по другую сторону, я могу понять его боль после всех этих лет.