будет приглашен на День Благодарения, который будет через три месяца).
Мой кузен Хит — адвокат, и он тоже здесь. Он будет вместе с Лией в кабинете, когда она признается, что сбила Мэгги.
— Ты готова, Лия? — спрашивает Деймон, становясь на колени перед моей сестрой.
Сегодня утром он пришел в наш дом и спокойно объяснил, что самым легким способом было бы сделать заявление под присягой в полицейском участке. Таким образом Лия начнет процесс в судебной системе. Деймон подчеркнул, что все зависит от решения государственного обвинителя, будут или нет предъявлены Лии обвинения в официальном порядке, поскольку авария все еще в пределах трехлетнего срока исковой давности. При любом раскладе с меня судимость будет снята.
Мое колено дрожит. Я смотрю на Мэгги, которая выглядит столь же нервозной. Она могла бы не приходить, но она пришла.
Черт, если бы я был ею, я, скорее всего, потребовал бы, чтобы Лия была отправлена за решетку на тот же срок, что и я или даже больше.
Но Мэгги не я. У нее добрая, всепрощающая душа. Просто находясь рядом с ней, я стремлюсь быть лучше.
Деймон велел моим родителям и мне написать письма в защиту Лии, ручаясь за ее добропорядочность. Он сказал приложить их к заявлению, таким образом, государственный обвинитель или судья, назначенный на слушание дела, примет их во внимание при вынесении приговора.
— Я готова, — говорит Лия, слабо улыбаясь.
Это не может быть легко для нее, конечно. Но она сильнее, чем я когда-либо думал о ней.
Сегодня утром, когда она спускалась по лестнице, на ней не было ничего черного. Она надела белые брюки и желтую блузку. Она выглядела настолько другой, настолько… яркой.
— Доброе утро, солнышко, — сказал отец, увидев ее.
Когда мама позвонила вчера вечером и сказала, что она хочет уйти из реабилитационного центра и поехать с нами в полицейский участок, я почувствовал, что Бекеры начинают исцеляться. Мы просто должны преодолеть это последнее препятствие.
Хит и Деймон жестом вялят Лии следовать за ними.
— Подожди, — говорит Деймон, останавливаясь. — У вас готовы те письма, чтобы я мог приложить к ее заявлению?
После того как мы отдаем их, Мэгги вытаскивает лист бумаги из своей сумочки и отдает его Деймону.
— Лия, я знаю, ты делаешь это не ради меня, тем не менее… спасибо.
Теперь это — хьюфест[9], мы все надеемся, что наша сила передастся Лии перед ее признанием. Даже Ленни встает, чтобы обнять мою сестру, а потом поворачивается и обнимает меня.
— Я твой должник, — говорит он мне. — Я больше, чем твой должник, на самом деле. Ты дал мне семью, чего у меня не было давно.
Я киваю. Хотите — верьте, хотите — нет, но около меня взрослый Ленни.
Лия все еще обнимает Мэгги.
— Я никогда не хотела причинить тебе боль, ты знаешь это, верно?
— Ты извинилась почти миллион раз, — говорит Мэгги, со слезами на глазах. — Никогда больше не говори это, хорошо? Я прощаю тебя. Так сложилось, это была ошибка.
Они снова обнимаются, а потом моя сестра направляется к большой металлической двери. С другой стороны этой двери она признает себя виновной. Затем она будет зарегистрирована в комплекте с отпечатками пальцев и фотопортретом.
— Эй, Лия, — неожиданно выкрикивает Хулио. Лия оборачивается — Запомни то, что я тебе сказал, — говорит он и подмигивает ей. Она держит голову высоко и улыбается ему. Потом она кивает Хиту и Деймону:
— Давайте сделаем это.
Когда она уходит, становится жутко тихо. Пока Ленни не поворачивается к моему отцу и не говорит:
— Дерните меня за палец.
Глава 38Мэгги
Спустя пять мучительных часов мы вернулись домой. Они выпустили Лию под залог в пять тысяч долларов, так что мы были все вместе. Сегодня я так беспокоилась о Лие, но казалось, что у нее все в порядке. Она говорит, что на самом деле возможность говорить наконец-то правду дает чувство свободы, что странно, потому что за это она может сесть в тюрьму. Деймон сказал, что собирается поговорить с прокурором и попытается уговорить его не обвинять Лию. Мама Калеба решила вернуться домой, так что все довольны, но определенно на грани.
Калеб, Ленни и Хулио переезжают в дом миссис Рейнольдс в конце недели. Парни собираются работать у дяди Калеба, у которого строительная компания. Он говорит, что собирается получить свою GED[10] и вернуть жизнь в прежнее русло.
Ночью, перед моим отъездом в Испанию, мы с Калебом идем в парк и стоим под большим дубом. Наше время вместе истекает минута за минутой, и я нервничаю.
— Я бы хотела, чтобы ты мог поехать со мной.
Он издает короткий смешок.
— Я тоже.
— Прежде чем ты уедешь, я должен рассказать то, что у меня на душе, — он отходит назад, проводит рукой по волосам и начинает ходить туда-сюда. — Послушай, я и в правду чертовски напуган твоим отъездом. Извини за ругательство, но это так. Хотя я знаю, что смогу продолжать жить без тебя, но, черт, я не хочу этого. Я привык, что ты есть в моей жизни, и без тебя она не будет такой же.
Мое сердце забилось чаще, я взяла его за руку.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, что люблю тебя, Мэгги. — он наблюдает за мной кристально-чистыми ясными глазами. — Я сдерживался и не говорил, потому что не хотел, чтобы ты думала, что это какая-то уловка, чтобы заставить тебя не встречаться с парнями в Испании.
— Я не хочу встречаться с другими парнями.
— Все так говорят, пока какой-то смазливый испанский парень не подкатит к тебе и не нашепчет какое-нибудь романтичное испанское дерьмо тебе в ушко и попросит тебя.
Я смеюсь.
— Я не понимаю, что происходит.
— Что, если это случится? Что, если ты встретишь какого-то парня и решишь навсегда остаться в Испании?
— Могу сказать то же самое, Калеб. Не о том, что я останусь в Испании, но что если ты встретишь какую-то девушку, пока меня здесь не будет?
— Такого не будет, — говорит он, повторяя мои слова.
Я знаю, он не хочет заставлять меня быть связанной обязательствами с ним. По правде говоря, я хочу, чтобы он был свободен следующий год. Если мы сможем пройти через это, я знаю, что мы будем достаточно сильны, чтобы сохранить это навечно, если захотим.
— Я предлагаю вот что, — произношу я. — Мы пообещаем не искать кого-то еще, но если это случится, то мы будем честными друг с другом на счет этого.
— Договорились. Теперь давай перестанем говорить об этом, пока я не решил уговорить тебя остаться в Рае.
— Что ты хочешь делать? — спрашиваю я. — Целоваться?
— О, да. Я хочу целоваться.
Он тянет меня к себе, и я чувствую его теплое тело рядом с собой. Калеб заставляет меня чувствовать себя счастливой и защищенной, и любимой, и все это одновременно. Он целует меня, его полные мягкие губы заставляют мое тело содрогаться от волнения. Я не могу представить себе ничего приятнее этого.
— Это прекрасно, — говорю ему.
Он нежно проводит губами вдоль моих губ.
— Это чертовски близко.
Девять месяцев спустя.
— Добро пожаловать в международный аэропорт Чикаго О’Хара. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки самолета.
Мое сердце так сильно бьется в груди, что я удивлена, что другие пассажиры не слышат его. Когда самолет останавливается, я собираю свой рюкзак и быстро хромаю к зоне выдачи багажа, не обращая внимания на боль в негнущейся ноге.
Калеба нет здесь. Правда, моя мама тут. Она бросается ко мне и крепко меня обнимает.
Луи приехал с ней, так что я надеюсь, что это хороший знак. Она не носит его кольцо, но в последнее время, когда я разговаривала с ней, она спрашивала меня, что я думаю насчет зимних свадеб. Мой отец гостил у меня в Испании на новый год, и мы прояснили множество спорных вопросов. Я думаю, наши отношения улучшились, и хотя он никогда не будет заботливым отцом, я довольна, что мы начали работать над этим.
— Хорошо долетела? — спрашивает Луи. — Бьюсь об заклад, ты изголодалась по кое-каким отличным американским блюдам.
— Я совершенно точно хотела бы съесть на ужин один из пирогов Ирины. — говорю ему и улыбаюсь в ответ. Все любят пироги Ирины, и я была ее вкусовым тестером с тех пор, как моя мама начала там работать.
Когда мы получили мой багаж и въехали в Рай, моя мама выспрашивает как моя нога. Я отвечаю ей, но все о чем я могу думать — где Калеб?
В последнем письме от него говорится, что он встретится со мной сразу же, когда я приеду домой. Хотя, это было почти три недели назад. Многое могло измениться за три недели.
Я говорю себе, что есть и другие вещи для размышлений. Тьфу, терпеть не могу быть в неизвестности.
— Ты слышала о Калебе? — спрашиваю я, стараясь не показать, как мне не терпится услышать ответ.
— Он приходил сегодня днем и оставил записку в твоей комнате, — говорит мама.
Записку. Записка — это плохо. Записка — это не может быть хорошо.
— Он что-нибудь сказал, когда оставил записку?
Мама качает головой.
— Нет. Он только спросил, может ли он оставить записку, и я сказала «хорошо». Он пробыл в доме меньше двух минут.
Хочу, чтобы дорога не занимала больше часа. За время полета я успела представить сотни различных сценариев нашего воссоединения. Ни один из них не включал в себя записку.
У дома, я выбираюсь из машины и направляюсь внутрь после того, как Луи настаивает отнести мой багаж наверх.
Наверху моя спальня такая же, как я ее оставила. Кровать заправлена и на большом стеганом одеяле лежит конверт. На нем рукой Калеба написано одно слово «Мэгги».
Беру дрожащими пальцами конверт и вскрываю. Медленно разворачиваю записку.
Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, затем открываю их и читаю:
«Ты помнишь старый дуб? Иди туда и жди меня». Что? Старый дуб в парке Рая?
Говорю маме, что вернусь позже. Она не спорит, вероятно потому, что я практически вышла за дверь до того, как закончила предложение.