лагоденствует Игорь, который так часто чувствует себя несчастным.
«Как они не боялись жить?» — это и был главный вопрос, который задавал себе Игорь, снова и снова читая листки, хранящиеся в старой папке.
Среди предков Игоря было много обычных людей — крестьян и инженеров, металлургов и учителей, которые своими трудами, а то и жизнями платили за то, чтобы общество держалось на плаву.
Его прадедушки и прабабушки в те лихие годы были моложе, чем он сейчас. Они вынесли на себе всю тяжесть двадцатого века, которая была больше, чем может выдержать человеческая спина и судьба.
И погибали они часто молодыми.
Как же они не боялись жить?
Игорь возвращался домой. На лавочке у подъезда сидел очень старый и очень маленький человек, косился на апрельскую зелень, выбивающуюся из почек палисадниковых кустов, и что-то бормотал себе под висячий нос.
Игорь зашёл в лифт и увидел в нём сверстницу и соседку Машу. Они поздоровались. Игорь знал её с детства и в какое-то весеннее время был даже влюблён в неё. Но у Маши со школы был мальчик-романтик. Стихи ей писал:
Утомлённый дальней дорогой,
Тёплый ветер прилёг на лугу…
А потом у них появились двое карапузов и много проблем. И сейчас мальчик-романтик стал толстым и мрачным, он много пьёт и страшно ругается с Машей. Но карапузы растут — и Маша терпит. Прошло много лет, а она всё красивая. Только глаза стали тоскливыми.
В тесной кабине лифта Игорь стоял лицом к лицу с Машей и вдруг осмелел:
— Ты очень красивая, Маша… Желаю тебе счастья.
Маша вздрогнула и подняла на Игоря глаза.
Лифт закрыл между ними двери — будто челюсти сжал, и тронулся вверх. А Игорю сквозь створки послышались глухие рыдания.
Он зашёл в свою квартиру и тяжело сел на первый попавшийся стул.
Нам не нравится этот мир.
И он нас не любит!
Что же мы делаем в ответ?
Разрушаем себя какой-нибудь душевнобольной, психоубийственной химией — алкоголем или наркотиками. Я вам не нужен? Так сейчас я это оформлю до логического конца!
А кому ты нужен, если и себе не нужен?
Или уходим в тесную коробочку из соломы, прутьев или хрусталя. Создаём микроатмосферу и выживаем в ней. Все силы жизни тратим на отрубание щупалец мира, которые цедятся сквозь солому, проникают в прутяные щели, свистят в хрустальных дырах.
Но ведь можно по-другому: не нравится твоя жизнь — измени её! Крупно, вразмах. Не нравится то, что тебя окружает, — уезжай. Хочешь или можешь жить только здесь? И как жить, если неостановимо душит ненависть? Тогда остановись, сядь на тихую скамейку в сквере, жёлтом от упавших листьев, белом от свежего снега, мокро-зелёном от весеннего дождя.
Сядь и подумай — какого чёрта?
Сядь и придумай, как всё изменить. Или хотя бы бороться за это.
Выпустить листовку: «Люди, быстрее любите друг друга, завтра — Страшный суд!»
Написать стихи, которые проймут даже самые гнилые души, пробьют их до донышка — и на освободившемся месте проклюнется росток чистых чувств и помыслов.
Напечатать книгу о том, как честно жить и как достойно умирать.
Открыть новый медицинский способ улучшения мозгов, лиц и сердец.
Сделать так, чтобы никто и никогда не посылал и не обрекал на смерть ни ребёнка, ни взрослого.
Откуда мне знать — что ещё можно придумать. Это твой город, твоя страна, твоё время. Надо думать и делать. Только не стонать. Не травить себя, не ненавидеть всех. Ненависть ничего не рождает. Она — пустыня, и рождает только пустыню.
Совсем ничего не придумать? Тогда можно просто вырастить умных детей, которые придумают это за тебя. Дети рождаются любовью и рождают любовь. И надежду.
Но первым делом — надо перестать бояться жить. Снаружи жизнь не изменить. Это можно сделать только изнутри.
Игорь быстро подошёл к столу и вытащил старую папку с документами. Читать не стал — он и так всё помнил. Но эта папка всё ещё хранила ненайденный ответ на главный вопрос.
Игорь ощущал сильное беспокойство. Он словно стоял перед какой-то очень важной дверью, но не знал, как её открыть.
Он вытащил из папки несколько листков и разложил их на столе. Глаза Игоря скользили по многочисленным именам детей, холодным датам смерти и скупым строчкам обстоятельств жизни.
«Как они не боялись так тяжело жить и так рано умирать?»
И вдруг дверь открылась.
Игоря пронзило понимание. Яркое и очевидное, всё осветившее.
Его предки жили ДРУГ ДЛЯ ДРУГА.
А когда живёшь для другого, то ничего не боишься.
В одиночестве смысла нет. Абсолютно одинокий человек пуст, как старая скорлупа. Для осмысленной жизни у него нет точки опоры в виде другого человека.
Сердце Игоря билось, словно после бега по крутой дороге. Он почувствовал, что произошло нечто очень важное, от чего вся его жизнь и работа пойдёт по-другому.
Он достал пластинку т-фона и решительно набрал давно известный номер.
Да, он уйдёт из литбригады и создаст философское эссе, которое никакой кибер написать не может и которое потрясёт всех, взорвёт мучительно бессмысленный и привычный круговорот жизни миллионов людей. Или хотя бы одного человека.
А может, Игорь осмелится и начнёт учить детей — тому, чему успел научиться сам.
Но сейчас он немедленно хочет увидеть Дюймовочку, свою давнюю сетевую собеседницу, с которой Игорь мечтал и боялся встретиться, потому что реальность — она всегда хуже мечты.
«Дюймовочка? А вдруг она выше тебя ростом? И некрасива?»
Да, наверное, реальная Дюймовочка будет некрасивой, но на самом деле это неважно. Некрасивые имеют право на счастье, а ум — это тоже красота.
«Плевать, чёрт побери, она всегда будет для меня Дюймовочкой, самой умной и нежной!»
Он поможет написать ей ту книгу, о которой она мечтает.
Она, очевидно, не будет сказочной маленькой феей, но и он — не книжный Мушкетёр.
Он рискнёт, потому что больше не может жить один.
Это слишком страшно и бессмысленно.
Глава 23Эта Карина
Принцессе Карине снова приснилась звезда Вега. Принцесса плавно и привычно нырнула в самый центр звезды, где её встретил углеродно-азотный термоядерный цикл, персонифицированный в бородатом гноме с геологическим молотком в толстом шершавом кулаке.
— Я решил поменять свой катализатор, — брюзгливо сказал гном. — Мне надоели алмазы, хочу попробовать изумруды.
Он указал мозолистым когтистым пальцем на любимое берилловое ожерелье принцессы.
— Снимай свой Be-3-Al-2-Si-6-O-18!
— Алмазами обойдёшься, попрошайка! — отмахнулась принцесса и оглянулась по сторонам. Почему здесь так прохладно?
Термоядерное энерговыделение в каждом грамме звёздных недр очень мало — пара дюжин эрг в секунду. Если с помощью энергии, выделяющейся из грамма звезды, попробовать нагреть грамм воды в идеальном термосе, то придётся ждать несколько лет, пока вода закипит.
Удельное выделение тепла в сердце звезды сопоставимо с теплом от кипы гниющих листьев, но, в отличие от кучи листьев, космическое светило огромно и выделившуюся энергию никуда не выпускает, пока не раскалится добела и не засветится как звезда.
Принцесса легко оттолкнулась и стала всплывать к поверхности водородно-гелиевого шара.
— Эта Карина такая вертихвостка, — проворчал вслед карлик с лицом, перепачканным сажей, — порхает тут без всякого результата…
Карина летела и оглядывалась по сторонам — всё ли нормально?
Протон-протонная реакция вела обычную семейную жизнь: вот пара протонов неспешно соединяется, рождая в результате нейтрино, позитрон и дейтерон — ядро дейтерия.
Нейтрино, нелюдимая фифочка крохотного росточка и криминальных наклонностей, родилось — и дёру из звезды. Пролетит по всему светилу, но ни с кем не поздоровается; энергии много утащит, но ни с кем не поделится.
Позитрон — дружелюбный простак, немедленно находит себе в пару электрон и — хлоп! — аннигилирует с ним, рождая жаркие гамма-кванты.
Прожорливый толстяк дейтерон существует всего четыре секунды, жадно проглатывает любой зазевавшийся протон и, удовлетворённо отрыгнув гамма-квант, раздувается до статуса лёгкого изотопа гелия.
Эти изотопы гелия — нелюдимые аутисты. Несмотря на жаркое давление в центре звезды, которое изо всех сил старается их сблизить, они четыреста тысяч лет присматриваются друг к другу, прежде чем слиться в нормальный гелий и породить пару шустрых, как ошпаренных, протонов, которые возвращаются в начало семейной саги.
Вся история неторопливого протон-протонного цикла занимает в среднем пятнадцать миллиардов лет.
Гном углеродно-азотного цикла работает гораздо быстрее. Сначала он молотком-протоном упорно тюкает свой катализатор — ядро обычного углерода — и переводит его в азот. Потом гном быстро, за семь минут, ржавым штопором выдёргивает позитрон из ядра азота, превращая его в тяжёлый изотоп углерода.
Снова протонным молоточком: тюк-тюк! — и из тяжёлого углерода гном выковывает тяжёлый изотоп азота. Тем же молоточком гном делает из азота кислород, а из кислорода, с помощью любимого штопора, — ещё более тяжёлый азот.
Из-под молотка гнома то и дело вылетают искры гамма-квантов и маленькие урки с злобными лицами — нейтрино. Работа непростая: гном при перековке одних элементов в полторы минуты укладывается, а другие ему триста миллионов лет приходится долбить.
Вот бородатый гном ловко — тюк-тюк! — раскалывает азот на обычный углерод и ядро гелия. Цикл завершён — гном создал из протонов ядро гелия, вернул себе углерод-катализатор и наклепал множество гамма-квантов, полезных для обогрева звезды.
Мощные кванты собираются в стаи и пробуют вылететь из звезды. Тысячи лет они пробиваются из огненных недр наружу, раскалываясь вдребезги о встречные атомы, поглощаясь и переизлучаясь. Ещё не добравшись до поверхности, они устают и ослабевают до видимого света, для которого вещество звезды уже непрозрачно.