Заставить врагов выполнить за тебя грязную работу – что может быть приятней?
Более того, стараниями Ножа Хозяин Теней лишился изрядной части авторитета у подданных. Целые провинции сдавались без малейшего сопротивления.
А теперь Нож вывел из игры четверть отборных войск Длиннотени. В Анналах нет даже намека на нечто хотя бы отдаленно сравнимое со столь грандиозным обманом. Костоправ до всего додумался сам. И теперь, надо полагать, он всласть потешается над Могабой, которому и в голову не мог прийти столь непредсказуемый ход. Ведь Могаба был уверен, что Старик и шагу не ступит, не сверившись наперед с Анналами.
25
Я расстался с Копченым. Поблизости от фургона не было никого, кроме матушки Готы и Тай Дэя. Я присоединился к ним. Ни тот ни другая не сказали ни слова. Я тоже молчал. Поел, напился, забрался в фургон и проспал очень долго. Мне снились не слишком приятные сны. В них появлялась Душелов, веселая и довольная собой. Не иначе, оттого, что устроила нам какую-нибудь пакость, ведь это ее любимое развлечение.
Проснувшись, я снова накинулся на жратву, даже не сообразив, что уминаю препротивнейшую стряпню матушки Готы, а уж воду хлестал так, словно не видел ее по меньшей мере неделю. Тай Дэй поглядывал на меня с беспокойством. Я хотел понять, в чем тут дело, но никак не мог сосредоточиться.
Было уж довольно поздно. Вокруг царила тишина. Войска находились на поле боя, но по лагерю рыскали бдительные караульные, предупрежденные о том, что на стороне противника душилы. Задерживаясь у костров погреть руки, часовые тихо переговаривались. Кое-где копошилась обозная шваль, сумевшая улизнуть с поля сражения. Эти бедолаги собирали свои жалкие пожитки, торопясь смыться, покуда их не изловили и снова не погнали в атаку. На высотах продолжались ожесточенные схватки, Могаба решил отстаивать каждую пядь земли.
Не всем прихлебателям удалось унести ноги. На фланге Госпожи вновь зачадили костры, и наш лагерь стало затягивать дымом. Неужто у Капитана в запасе еще какая-то дьявольская хитрость?
Об этом я его и спросил, когда он наконец появился. Костоправ не удержался от усмешки:
– Надеюсь, что и они ломают голову над этим же вопросом. Мне хочется, чтобы Могаба всю оставшуюся жизнь шарахался от каждой тени и на каждом шагу боялся угодить в ловушку. Возможно, в конце концов окажется, что делал он это не зря. – Капитан снова рассмеялся.
У большого костра, сооруженного точь-в-точь как гуннитский праздничный, собирались старшие офицеры. Политически нейтральные жрецы всех культов свершили благодарственные обряды. Явилась и Госпожа в сопровождении своих верных помощников и почитателей. Выглядела она как полубогиня, куда более реальная, чем любое таглиосское божество, кроме внушавшей ужас Кины. Кажется, в нынешнюю эпоху одна лишь Кина интересуется мирскими делами. Но у нее личный интерес.
Трудно сказать, кто из собравшихся лукавил больше. Нож пристроился возле Старика. Он по-прежнему ухмылялся и болтал без умолку со своим старым другом Лебедем. Жаль, что Корди Мэзер остался в Таглиосе с Бабой. Ему бы тоже понравилось.
Я не видел Ножа несколько лет. В прежнее время он отличался сдержанным цинизмом. Не то что теперь. Может, потому, что Одноглазый еще не успел привести его в нормальное состояние.
Нож что-то проорал Костоправу. Тот заревел в ответ.
– Не обращай на них внимания, – сказал мне Лебедь. – Ребята никак не могут нарадоваться встрече.
И неудивительно, ведь они столько лет прикидывались злейшими врагами.
– А завтра, – молвил Старик, проигнорировав слова Лебедя, – мы вспомним старую добрую поговорку «Атака натиск любит». Удар в лоб – последнее, чего ждет от меня Могаба. Князь, за тобой первый ход. Посмотрим, чего стоят твои парни.
Я глотнул воды, жалея, что Одноглазый не приготовил на сегодняшний вечер чего-нибудь посущественней. Впрочем, здесь бы такой номер не прошел. Все таглиосские секты осуждают употребление хмельного, да и Госпожа с князем едва ли желают, чтобы их солдаты перепились. Но с другой стороны, не пойман – не вор. Надо бы предложить Одноглазому, чтобы не сидел сложа руки.
– Ты никак решил рассказать, что у тебя на уме? – удивился я.
В глазах Костоправа промелькнула усмешка.
– Еще чего. – И он наклонился ко мне. – Но кое-что я скажу, и пусть это останется между нами: не хочу, чтобы солдаты расслабились. К нам теперь не подсылают Теней. – И ткнул пальцем в сторону перевала, куда полетел огненный шар.
Последнее время Госпожа не баловала нас эффектным колдовством.
– А почему?
– Не иначе как решили их приберечь. – Он снова ухмыльнулся, и эта ухмылка предназначалась всем, кто нас окружал. – Ладно, ребята, все вы знаете, что нам предстоит. Ступайте отдохните.
С чего он взял, будто мы знаем, что предстоит? Лично я из его слов ни черта не понял.
Костоправ посмотрел на изнуренную до полуобморочного состояния Госпожу, но обратился не к ней, а к Лебедю:
– А ты, Лебедь, задержись. Мне надо с тобой потолковать.
Мне, стало быть, вежливо дают понять, что мое дальнейшее присутствие у костра нежелательно. Что ж, воспользуюсь разрешением и вздремну – я не гордый.
26
Меня и правда тянуло в сон. Я устал, хоть и не занимался физическим трудом. Вернувшись в фургон Одноглазого, сразу улегся, однако заснуть никак не удавалось. Снаружи, сетуя на невзгоды, занудливо причитала матушка Гота. Впрочем, мне в ее жалобах отводилась отнюдь не главная роль. Виновниками всех бед объявлялись дядюшка Дой и Хонь Трэй. Досталось и Сари – то ли за то, что приняла сторону Хонь Трэй, то ли за то, что привлекла Хонь Трэй на свою сторону. Обе они ведьмы, считала матушка Гота.
Тай Дэй говорил не больше, чем обычно. Может, он и хотел вставить слово-другое, но такого шанса ему не выпадало.
Впрочем, я уже настолько привык к этому нытью, что почти не обращал на него внимания. Разве что подумывал: можно ли обидеть матушку Готу так сильно, чтобы она заткнулась?
Но ее болтовня напомнила о женщине, которую я любил. Боль накатила с новой силой. А я-то боролся с ней, бежал от нее, силился освободиться. Но не предаю ли я таким образом Сари?
Пришлось напомнить себе, что я взрослый, привычный к суровой жизни мужчина, которому не пристало поддаваться наваждению, каким бы сокровищем ни была его жена.
Из состояния, промежуточного между сном и бодрствованием, когда еще можно менять возникающие в мозгу картины, я вдруг провалился в прошлое. Взрыв смеха и голос, насмешливо спросивший, где я пропадал, словно протолкнули меня сквозь время. Я не ждал ничего подобного – ведь этого не случалось уже так долго, – но все же не был захвачен врасплох. Кое-что в этих фокусах я уже понимал: блуждая с духом, приобрел необходимый запас стойкости.
Не удивившись и не растерявшись, я решил действовать так, словно путешествую с Копченым.
Окружавшая меня веселая аура сменилась недоумевающей. Я мгновенно развернулся в пространстве – и успел заметить главного подозреваемого. Душелов.
Она стояла на коленях у костра, где-то на поросших утесником подступах к Чарандапрашу, и хлопотала над разнообразными предметами явно колдовского назначения. Мой черед удивляться. Но пусть я не контролирую ситуацию, зато знаю теперь, кто мной манипулирует.
Как бы сделать следующий шаг и выяснить почему?
Меня окатило хохотом ворон. Как будто мое открытие было ничтожным, бесполезным.
Как же это похоже на Душелов – Анналы Костоправа описывают ее именно такой. Это сила, служащая хаосу, и плевать ей на происходящее с высокой башни.
Я попытался вспомнить, где сейчас эти Анналы. Было бы не худо узнать о Душелов побольше. А может, стоит потолковать по душам со Стариком? Так, как он знает Душелов, ее не знает никто, даже родная сестра. Не думаю, что Госпожа нынче способна понять ход сестриных мыслей. А может, ей все равно.
Впрочем, что проку гадать? Много я знаю о ходе мыслей Госпожи? За последние три года мы и сотней слов не обменялись. А прежде наши разговоры касались главным образом сведений, достойных занесения в Анналы.
Вороний гомон обернулся смехом Душелов.
– Пожалуй, сегодня мне не до игр.
Невидимая рука сгребла меня и швырнула в ветреную тьму. И я, бесплотный взор, крутился, точно брошенный грецкий орех.
Затем попытался восстановить контроль над собой, как в путешествиях с Копченым, и отчасти это удалось. Во всяком случае, вернулось ощущение времени и пространства, а заодно и способность видеть.
Правда, видел я не слишком хорошо. Смутно, и только на близком расстоянии. Что-то похожее описывал Крутой, рассказывая, как ухудшилось с возрастом его зрение.
Так или иначе, я находился в джунглях. Были ли они мне знакомы? Черт его знает: я бывал в джунглях несколько раз и твердо усвоил, что отличить в них одно место от другого весьма затруднительно. Особенно если не видишь дальше чем на двадцать шагов.
Чащобу оглашали крики множества птиц. Парочка из них оказалась в поле моего зрения. Весь этот курятник явно переполошился из-за меня.
Я развернулся и убедился в том, что эти проклятые джунгли не страдают от нехватки воды. Мерзкого вида черный пруд начинался в считаных дюймах от того места, где, будь я во плоти, находились бы мои пятки.
Над головой, перескакивая с ветки на ветку, визгливо переругивались с птицами обезьяны. Меня они, похоже, не видели, по крайней мере на таком расстоянии. Но когда одна проскочила всего в футе от моего носа, она меня заметила. И перепугалась так, что сорвалась с ветки и плюхнулась в черный пруд. И завопила от ужаса, потому что ее едва не схватил крокодил. Ей удалось выскочить из воды на миг раньше, чем щелкнули челюсти. Близость зубастой пасти кому угодно прибавит прыти.
Неудачная попытка поживиться привлекла к крокодилу внимание охотников. В следующее мгновение они материализовались невесть откуда, и в пруд полетели зазубренные копья.
Жизнь – суровая штука.