Так или иначе, в присутствии Дщери Ночи мне было очень неуютно, хотя в действительности нас разделяли две сотни миль. Я предпочел убраться оттуда и поискать Ревуна, но прочно сесть ему на хвост не удалось. Колдун метался туда-сюда на рваном, как его задница, ковре, прикрываясь самыми мощными чарами. Мне на глаза он попадался лишь изредка, когда в спешке обгонял собственную защиту.
Интересно, от кого он так старательно прячется? Уж не проведал ли обо мне?
Следующей на очереди была Радиша, к которой я не наведывался уже давненько. Она совещалась со жрецами – настоятелями главных храмов города. Речь, разумеется, шла о войне и о кощунственной, атеистической, антиклерикальный позиции тех, от кого зависит безопасность Таглиоса. Прежние иерархи упорно грешили местничеством, но пришло новое поколение жрецов, и теперь секты грызутся между собой гораздо меньше.
– Не приходится сомневаться в том, – заявил Радише жрец Рави-Лемны, богини братской любви, – что Освободитель использовал войска, набранные среди праведных, для сведения счетов с Ножом. – (Новости с театра военных действий еще не достигли Таглиоса.) – Он даже не пытается скрыть этого, но ваши люди подчиняются ему.
– А что нам остается? – проворчал святоша в ярко-алом одеянии. – Ведь Хозяин Теней обещал отдать здешние земли в управление Ножу. Для всех нас это означает смерть. Или Нож погибнет, или мы.
– И мы снова оказались в тупике. Несмотря на то что мой брат приобрел достаточный воинский опыт и обзавелся дельными командирами, ни народ, ни войско не верят в возможность победы над Хозяином Теней без Черного Отряда. Мы по-прежнему вынуждены позволять Тьме сражаться с Тьмой, надеясь на то, что победу одержат союзные нам силы зла и мы сможем контролировать дальнейшее развитие событий.
Рави-Лемна слыла рассудительной богиней, и ее приверженцам не пристало ковать крамолу. Но гуннитский пантеон насчитывал добрую сотню богов, богинь и божков, и многие из них не отличались подобной терпимостью.
– Мы должны убить их без промедления! – заорал какой-то святоша. – Они куда более опасны для нашего образа жизни, чем какой-то там чародей, угнездившийся в восьмистах милях отсюда!
В Таглиосе хватало людей, которые не служили в армии и не бывали на юге, а потому не знали, какой след оставили в своих бывших владениях Хозяева Теней. А правдивым рассказам не верили, потому что предпочитали верить чему-то другому.
Эта свара началась очень давно, и вполне может случиться, что она не закончится на моем веку. Идет война, и, пока она не выиграна нами, призыву «убить их немедленно» внемлет лишь незначительное меньшинство. Но вот мнение о необходимости «убить их потом» разделяется многими.
– Их же пятьдесят, от силы шестьдесят, – привела аргумент Радиша. – Неужели нам будет трудно избавиться от них, когда отпадет нужда в их службе?
– Боюсь, что чертовски трудно. Во всяком случае, Хозяевам Теней это не удалось. И обманникам.
– В этом направлении делаются определенные шаги.
Интересно! Мы-то пока никаких шагов не заметили. Стало быть, есть смысл заглянуть в прошлое.
Покинув собрание, я переместился назад во времени. Как семилетняя девочка подкрадывается на цыпочках к замочной скважине, так и я медленно, час за часом, подкрадывался к тому моменту, когда в последний раз посещал Бабу.
Дело было глубокой ночью. Ничего важного мне узнать не удалось. Корди с ходу отвергал каждое новое предложение Радиши, и, похоже, чем категоричнее было неприятие Мэзера, тем привлекательнее идея казалась самой Бабе.
Куда больше меня заинтересовал тот факт, что она пыталась определить местонахождение Копченого, пусть еще и не организовала систематические поиски. Корди твердил одно: они наверняка заботятся о Копченом – по крайней мере, голодом его не уморят.
– Но они ненавидят его, дорогой. Ведь Копченый всеми силами старался вредить Черному Отряду.
– Они найдут, как с ним поквитаться, когда сумеют привести его в сознание, чтобы он мог испытывать страх и боль.
Корди буквально вторил моим мыслям. Конечно, сукин сын заслужил смерть от голода, но лучше бы ему подохнуть, пребывая в сознании. Хотя, возможно, очухаться и обнаружить, что он в наших руках, – уже достаточное наказание. Кровавый понос мерзавцу обеспечен.
Я проверил весь промежуток между двумя посещениями Бабы, но ничего существенного не выявил. Однако не мог отделаться от ощущения: что-то затевается.
Радиша Дра умеет держать язык за зубами. В самом раннем детстве она поняла, что каждое ее слово, каждый ее шаг может стать известен людям, вовсе не желающим ей добра.
Я вернулся в сегодняшний день, но не услышал ничего, что заставило бы меня поспешить с докладом к Старику.
Ничего, вот дойдут сюда новости с Чарандапраша, то-то будет шуму! Утратив осторожность и рассудительность, кто-нибудь обязательно проговорится. И в этот момент я буду рядом.
Перед возвращением в свое тело я заглянул в тайное убежище Копченого. Старые Анналы лежали там, куда я их спрятал. Но вот что любопытно: когда я уходил, над всем дворцовым комплексом роилось воронье.
Когда я пришел в себя, Одноглазый все еще ругался. Вернее, снова ругался, понял я, высунувшись из фургона. Мы проехали несколько миль, и теперь застряло другое колесо. Я чувствовал себя совершенно иссохшим. В бурдюке Одноглазого осталось совсем немного воды, да и ту нельзя было назвать свежей. Но я выпил все до капли, после чего обогнул фургон и подошел к Одноглазому, поносившему очередную группу нерадивых помощников.
– Кончай лаяться, шмакодявка. Нечего оскорблять парней, которые пытаются тебе помочь, а не то они запихнут твою дерьмовую шляпу тебе в глотку, а мне придется топать пешком. Скажи-ка лучше, где Старик?
35
– Разлеталось воронье, а? – задумчиво пробормотал Костоправ. – Интересно. Ну что ж, это меня не удивляет.
– Ее птички?
Вороны вились и вокруг нас. Что естественно. Старик не позволил бы Госпоже отогнать их.
– Вероятно.
– Наши недруги теперь заодно?
– Будем считать, что это так, – избежим неприятных сюрпризов. Расскажи-ка мне о Длиннотени.
Последняя фраза не была произнесена вслух. Костоправ воспользовался пальцевой речью, которой Отряд научился у глухонемой Душечки, более известной как Белая Роза. Мы прибегали к этому языку нечасто, и мне не приходило в голову, что с его помощью можно обманывать ворон. Пусть вороны все видят – пальцев у них нет, и воспроизвести эти знаки перед своей хозяйкой они не смогут.
Никто из нас не верит, что эти птицы разумны. Они способны лишь точно повторять звуки.
Мои пальцы утратили былую ловкость. Втолковать Костоправу, что Длиннотень совершенно переменился и обрел здравомыслие вкупе с решимостью, оказалось непростой задачей.
– Интересно, – пробормотал он, вглядываясь в перевал, где шедшие в авангарде войска князя нарвались на тенеземскую засаду.
Основная колонна смялась. Дело принимало серьезный оборот.
Окинув взглядом вздымавшиеся по обе стороны прохода хребты, я подумал, что, будь у Могабы там, наверху, побольше людей, он задал бы нам перцу.
– Нет, не сможет, – пробормотал Костоправ, словно прочитав мои мысли.
– Ох и жутко же ты выглядишь.
Он был облачен в причудливые доспехи Вдоводела, с которыми в последнее время почти не расставался. Так же как и с воронами – редко случалось, чтобы у него на плече не сидела одна. Костоправ всегда имел при себе лакомства для пернатых любимцев и вроде уже научился их различать.
– Когда приходится играть роль, я стараюсь в нее вжиться. – Он снова перешел на язык глухонемых. – Хочу, чтобы ты нашел Гоблина. Это очень важно.
– Что-что?
Костоправ вздохнул.
– Я бы и сам этим занялся, да времени нет. – Затем он произнес вслух: – Этот перевал слишком узок, и всякое наше промедление работает на Могабу.
Костоправ повернулся и зашагал к голове застопорившейся колонны. Сейчас Прабриндра Дра получит выволочку, как желторотый рекрут.
Вдруг Старик оглянулся и спросил:
– Где твои свойственники, Мурген?
– А?
– Где они? Что затевают?
Он воспользовался разговорным таглиосским, давая понять, что ему наплевать, слышит ли Тай Дэй. Или даже специально это сделал, чтобы тот понял.
– Не знаю. Давно их не видел. – Я глянул на Тай Дэя, но он только покачал головой. – Может, решили домой вернуться?
– Не думаю. За ними тогда увязались бы все остальные, разве не так?
Я не был в этом уверен и не видел смысла, но спорить с Костоправом не имело смысла. Рядом с нюень бао ему всегда будет неуютно. Пообещав ему сообщить, если что-нибудь выясню, я пошел к фургону Одноглазого и наткнулся на Дрему:
– Привет, приятель. Как дела?
Я не видел Дрему с той ночи в Таглиосе, когда дал ему поручение. Он работал в паре с Бадьей, помогал готовить особые отряды. Вымотался бедняга изрядно, но все же еще не повзрослел настолько, чтобы считаться заправским солдатом.
– Я устал и проголодался и уже спрашиваю себя, стоило ли дерьмовую жизнь у моих дядьев менять на эту хренову службу.
Любой, кто пережил то же, что и Дрема, и сохранил при этом чувство юмора, в моих глазах парень что надо. Интересно, вернется ли страдалец на родину, чтобы прикончить обидчиков? Мне это представлялось сомнительным. Но для этой диковинной южной культуры такое в порядке вещей.
– Ты еще не разговаривал с Капитаном? – спросил Дрема.
– Я с ним часто разговариваю. Летописцу положено.
– Я насчет должности знаменосца. Помнится, ты намекал…
Нетерпение паренька меня потешало. Но знаменосцем назначают того, кто, по мнению начальства, способен принести Отряду большую пользу. И нередко знаменосец становится летописцем. Летописцу, поскольку он вечно отирается около начальства и в курсе всего происходящего, – прямая дорога в Лейтенанты. А Лейтенант почти всегда становится Капитаном, если открывается вакансия.
Случай с Костоправом был аномалией эпических масштабов. Его избрали Капитаном, когда в Отряде оставалось всего семеро братьев и никто другой не обладал достаточными познаниями, да и просто не взялся бы за эту работенку.