Конечно, он не сдался, но и она ещё держалась.
Побившись ещё минут двадцать, он оставил её, плачущую, и, словно в истерике трясущую головой, и всё ещё отказывающую, одну.
Ничего, явственно читалось на его туповато-упёртом лице, скажешь, голубка, я очень терпелив, у нас ещё обед, ужин, и два дня…
6
Два дня не потребовались. После обеда, «вняв» его аргументам и мольбам хотя бы «показать», она взяла с него торжественную клятву (на его же распятии) никому и никогда… Даже детям своим! (попутно она таким образом выяснила, что их пока нет).
То, что у него нет жены, или ещё кого-то, её устраивало лучше всего. Значит, никто от него не зависит, и не пострадает, если она его… Хм. Скомпрометирует.
А вот того, что он такой настойчивый, она стала потихоньку опасаться – как бы он, выведав то, что его сейчас интересовало больше жизни, не поспособствовал её…
Назовём это – преждевременной кончиной.
Рожа у него уж слишком хитрая.
Однако тут она могла быть спокойна – конец шоу будет не совсем таким, как он, вероятно, своим подленько-практичным умишком рассчитывает. Ведь вначале – он должен увидеть. Понять. Научиться. Закрепить навыки…
Когда часа через два после обеда он опять пришёл, она «в последний раз» попыталась его уговорить и образумить… Но ни имя Господа, ни обращение к Богородице не вразумили его.
Что ж, она «сняла» грех со своей совести, выбор был за ним – она так и сказала.
Радовало только то, что все слова и движения давались ей теперь легко и просто, словно они смогли наконец, слиться в гармонии – она и это… новое тело. Словно договорились – победить общего врага!
О серьёзности же его намерений можно было судить и по факелу – то он довольствовался светом из коридора, не закрывая её дверь. Возможно, что расстояние до дежурного было большим, и он не боялся быть услышанным.
Теперь же он принёс факел с собой, укрепил его в держаке у двери, внутри камеры, а входную дверь притворил – тихо и плотно. Правильно: свидетели ни к чему…
И ей это только на руку.
– Вы принесли, то, что я просила? – она, хоть и несколько отрешённо, но перешла к деловому тону. Раз у него нет сомнений, то и она готова показать. Она предупреждала, но он не внял – следовательно, ответственность за его судьбу и жизнь лежит на нём самом!
– Да, сударыня! – плохо сдерживаемая дрожь в голосе. Он явно боится – ну, как же! Почти колдовство. Да ещё и неизвестные последствия… в будущем.
Впрочем, будущего-то он точно не боится. Он уже всё решил – и про неё, и про себя. Если сейчас не «нейтрализовать» его, без опасения за свою жизнь кушать будет нельзя.
– Покажи. – она протянула белую точёную руку, двигая ею мягко, медленно.
Монету он протягивал на вытянутой руке, глаза горели сдерживаемым лихорадочным блеском, словно у золотоискателя, заглядывающего в чужой промывной лоток. Но он ещё контролировал себя – об этом говорило ритмичное и ровное дыхание.
С видом скорбящей о неразумном дитяте матери, она взяла её кончиками пальцев, аккуратно. Посмотрела. Поводила около лба (пусть удивится), и… Вернула обратно.
Напряжённая пауза.
– Да, подойдёт. Серебро соглашается меняться легче и быстрей всего остального… Только протри её немного. Нужно убрать с поверхности грязь и следы пальцев людей.
Ого, с каким остервенением он принялся тереть её! Лишь бы дыру не протёр. Дышал он теперь прерывисто, с каким-то присвистом. Ну, достаточно – она блестит.
– Довольно. Давай. – она сама протёрла монету ещё раз подолом своего когда-то шикарного, а сейчас, в свете близкого факела, непрезентабельно-обтрепанного по подолу платья. Однако бархат – он бархат и есть: монета сияла – лучше некуда.
Придерживая её через материю, она поставила судьбоносный металлический кружок на лежак, прислонив к каменной стене. Чуть повернула. Отошла. Вздохнула.
– Я должна делать всё так, как положено. Чтобы мне было легче, я должна попросить у неё прощения, и настроиться… на её душу. – она опустилась на колени в двух шагах от монеты, поерзала на неровных камнях. Ещё раз вздохнула. – Видишь? Вначале – издали…
– А… мне что делать? – несколько растерянно спросил он, переводя взгляд с неё на монету, и переминаясь с ноги на ногу.
– Ах, не важно. Ну хочешь, стань рядом, – она равнодушно указала на пол рядом с собой, приглашая его опуститься на колени в шаге от лежака, – Я хочу, чтоб ты понял – у всего на свете есть своя… ну, душа, что ли… И прося её, – кивок в сторону монеты, – измениться, я должна прежде всего понять и попросить прощения у её… души.
Похоже, эта мысль оказалась слишком сложна для его отягчённого жаждой обогащения ума, но он, сопя и покряхтывая, опустился на колени рядом с ней.
Её расчёт оказался верным – блеск от монеты отражался почти точно ему в лицо.
Факел горел пока ровно, и можно было начинать. Декорации расставлены, актёры на сцене. Давай, Ирина, ход за тобой.
– Посмотри, – медленно и раздумчиво начала она, – Вот эта монета. Она тоже живая, живёт своей жизнью. Если ты постараешься думать о ней, как о живом существе, и понять её, она ответит тебе взаимностью. Поможет. Сама пойдёт навстречу. Посмотри!
Тон не должен быть слишком напористым. Динамика нарастает постепенно. Давить и наседать сразу нельзя, и действовать словом нужно мягко. И хорошо, что она избавилась от хрипоты, и голос льётся, словно медовый…
– Она желанная… Она красивая и блестящая. Думай о ней, старайся быть к ней ближе.
Пойми её. Смотри. Смотри на неё внимательней. Смотри. Сконцентрируйся на ней, только на ней! Это – богатство. Это – успех. Это – радостное и светлое будущее!
Пойми её! Смотри! Смотри внимательней! Всеми мыслями – приблизься к ней! – её нежный и мягкий голос постепенно крепчал, по мере того, как она замечала нужные ей признаки, но не останавливалась и не форсировала, – Смотри только на неё!
Какая она красивая! Тёплая. Чувствуешь, как от нее идет тепло – прямо к тебе? Тебе тоже становится тепло. Тебе тепло и спокойно. Внимательно смотри на неё. Ты ощущаешь тепло, покой и счастье. – её мягкому, но уверенному и напористому голосу противиться просто невозможно, – Ты расслабляешься. Тебе тепло. Ты полностью спокоен и расслаблен!
Ты спокоен и тебе тепло. Ты полностью расслаблен.
Пожалуй, всё, иначе можно упустить момент его расслабления:
– ТЫ РАССЛАБЛЕН! ВСЕ МЫШЦЫ МЯГКИЕ И РАССЛАБЛЕННЫЕ!
ТЫ СПИШЬ!!!
ТЫ КРЕПКО СПИШЬ! Спать! СПАТЬ! Ты не проснёшься, пока я тебе не прикажу!
Бережно придерживая обмякшее тело, она попыталась было взгромоздить его на лежак. Не тут-то было. Пришлось опустить его тут же, на вонючем полу. Да, тяжело. Килограмм девяносто…
Ладно, будем надеяться, не простудится.
7
Он лежал тихо. Дыхание ровное и спокойное. Тело и правда, так расслаблено, словно в нём и суставов-то нет. Спит, словно ребёнок. «Невинный» такой ребёнок.
Вот она и сделала это. Сделала!
Хотя раньше она никогда не пробовала загипнотизировать человека. Ну, тут он сам ей подыграл – муха сама сплела свою паутину…
Впрочем, разве она его не предупреждала? Предупреждала: нельзя так любить золото…
Нет, она всё же постарается сохранить ему жизнь… и свободу. Но, разумеется, без ущерба для себя. Пусть всё идёт по плану.
Конечно, ей очень повезло. Если бы не совершенное владение языком, голосом и телом, наверное, этот путь освобождения был бы ей заказан.
Ничего, что-нибудь другое нашлось бы – кто хочет, найдёт тысячу способов (а кто не хочет – тысячу причин!).
Как, однако, его высокопреосвященство смог предвидеть, что бояться надо именно её языка? Ничего, даст Бог, она и с ним встретится. И… разберётся.
Ладно, времени в обрез, займёмся делом.
Распустив, наконец, тугой узел волос на затылке, стянутый тряпицей, оторванной от подола, она с большим облегчением потрясла головой. Ф-ф-у-у…
Этот имидж своё дело сделал. Какое наслаждение!
Помассировав затёкшую кожу, она яростно почесалась, шипя сквозь зубы.
Проклятые вши! Как они мешали ей сосредоточиться! Ну, ничего – придёт, даст Бог, время, она избавится и от них. Не может же не быть в любую эпоху какого-то народного средства, типа керосина (впрочем, нет – керосина тут явно нету!)… Ну, или отвара – типа крапивы…
Пусть даже обезьянка на шею – знатная дама может себе позволить и не такое…
Так, стоп. Куда это её понесло. Рано ещё расслабляться и радоваться. Всему своё время.
Ведь не выполнена пока главная задача – освобождение. Вот и займёмся.
Узнать предстоит очень многое, а время поджимает. Продолжим работу.
– Ты крепко спишь! – уверенный и наполненный внутренней силой голос, – Ты слушаешься только меня! Что бы не случилось, ты не можешь проснуться без моего приказа! – он лежал на спине, такой умиротворенный и спокойный, что даже не верилось, что это именно он недавно был таким злобным, циничным и презрительным.
Подозрительный до крайности, и ещё дополнительно предупреждённый и проинструктированный, как же он стал её жертвой? Её будущим послушным орудием? Сможет ли она так манипулировать другими? Или…
За дело: с другими разберёмся, когда дойдёт их черёд.
– А сейчас, не переставая спать, ты честно и подробно, ничего не утаивая, ответишь на мои вопросы. Ты понял, что ты сейчас сделаешь? Отвечай!
– Да, я понял. Я отвечу на все ваши вопросы, – голос тихий, и… безжизненный, – сударыня. Я ничего не скрою и отвечу честно и подробно.
– Кто я? Как меня зовут?
– Вы, ваша милость, графиня Катарина Изабелла де Пуассон, в девичестве графиня де Буа-Трасси. По смерти мужа вы единственная хозяйка и наследница угодий и замка Шато Пуассон в Шампани.
Вот как. Значит, пока она – землевладелица. А после смерти? Кто был бы её наследником? Ладно, не горит.
– Какой сейчас год?
– Одна тысяча триста третий от Рождества Христова, ваша милость.
– Не называй меня больше «ваша милость», просто отвечай на вопросы. Сколько мне лет?