рится об уничтожении дома на Эйлзбери-Роуд, то он сможет опротестовать документ в суде на вполне оправданном основании, что Амос Туттл был психически ненормален. Я указал ему, что в таком случае ему пришлось бы выступать против нас с доктором Спрогом, но в то же самое время я отдавал себе отчет, что сама нелепость требования могла столь же хорошо сыграть и против нас; помимо этого, и сам я расценивал данный пункт завещания как до удивления вздорный в том, что касалось уничтожения здания, и не готов был оспаривать предполагаемый протест по столь незначительному поводу. Однако если бы я мог предвидеть, если бы я мог хотя бы помыслить об ужасе, который вслед за этим наступит, я выполнил бы последнюю волю Амоса Туттла вне всякой зависимости от каких бы то ни было решений суда. Тем не менее, ответственность за это упущение лежала не на мне одном.
Мы с Туттлом отправились к судье Уилтону и изложили ему суть деда.
Он согласился с нами, что уничтожение дома представляется: бессмысленным, и неоднократно намекнул на свое согласие с уверенностью Пола Туттла в том, что его покойный дядюшка был сумасшедшим.
– Старик был тронутым сколько я его помню, – сухо сказал судья. -
Что же касается вас, Хаддон, то можете ли вы встать перед судом и поклясться, что он был абсолютно нормален?
С тягостью на душе вспомнив о краже «Некрономикона» из
Мискатоникского Университета, я вынужден был признать, что сделать этого не могу.
Так Пол Туттл вступил во владение особняком на Эшлзбери-Роуд, а я вернулся к своей юридической практике в Бостоне, не то чтобы разочарованный тем, как все вышло, но, однако, и не без какой-то затаенной тревоги, источника которой я не мог определить не без незаметно подкравшегося ощущения надвигающейся трагедии, в немалой степени питаемого воспоминанием о том, что мы увидели в гробу Амоса
Туттла прежде, чем запечатать его и закрыть в вековом склепе на
Аркхамском кладбище.
II
Через некоторое время мне снова довелось увидеть мансарды под двускатными крышами заклятого ведьмами Аркхама и его георгианские балюстрады, когда я приехал в город по делу одного клиента, чтобы помочь защитить его владения в древнем Иннсмуте от непрошенных вторжений правительственных агентов и полиции, которые полностью взяли в свои руки этот осажденный призраками городок, отпугивающий от себя людей, хотя прошло уже несколько месяцев со времени таинственного уничтожения зданий в кварталах у самого моря, а также взрыва Дьявольского Рифа, над которым, казалось, постоянно висело облако ужаса. Эта тайна с тех пор тщательно охранялась и скрывалась от публики, хотя я знал о какой-то газетке, претендовавшей на то, что только из нее можно узнать подлинные факты об Иннсмутском
Кошмаре – в ней была напечатана рукопись какого-то частного лица из
Провиденса.
В то время проехать в Иннсмут было невозможно, потому что люди из
Тайной Службы перекрыли все дороги; тем не менее, я представился нужным лицам и получил заверения, что собственность моего клиента будет полностью защищена, поскольку его владения располагаются на достаточном удалении от береговой линии. Поэтому я приступил к другим, более мелким делам в Аркхаме.
В тот день я отправился обедать в небольшой ресторанчик неподалеку от Мискатоникского Университета и, войдя во внутрь, услышал, что ко мне обращается чей-то знакомый голос. Я поднял голову и увидел доктора Лланфера, директора университетской библиотеки. Казалось, он был чем-то расстроен, и лицо его явно выдавало эту озабоченность. Я пригласил его отобедать со мной, но он отказался, однако сел за мой столик, примостившись как-то боком на краешке стула.
– Вы уже видели Пола Туттла? – отрывисто спросил он.
– Я собирался навестить его сегодня днем, – ответил я. – Что-то случилось?
Доктор Лланфер чуть-чуть покраснел, как мне показалось, немного виновато.
– Этого я не могу сказать, – осторожно ответил он. – Но в Архкаме распускаются какие-то мерзкие слухи. И «Некрономикон» снова исчез.
– Боже праведный! Но вы, конечно же, не можете обвинить Пола Туттла в том, что это он его взял? – воскликнул я удивленно и весело одновременно. – Я даже не могу себе представить, для какой цели ему может понадобиться эта книга.
– И все же она у Туттла, – настаивал доктор Лланфер. – Не думаю, однако, что он украл ее, и мне бын е хотелось быть понятым таким образом. Мне кажется, ему выдал ее на руки один из наших служителей, а теперь боится признаться в столь огромной своей ошибке. Как бы то ни было, книга не возвращена, и я боюсь, что нам придётся самим идти за ней.
– Я мог бы спросить его об этом при встрече, – предложил я.
– Если вы это сделаете, то я заранее вам благодарен, – ответил директор с некоторой горячностью. – Насколько я понимаю, вам ничего не известно о тех слухах, которым сейчас здесь несть числа.
Я покачал головой.
– Весьма вероятно они – не больше, чем порождение чьего-то творческого воображения, – продолжал он, но весь вид его говорил о том, что он не желает или не может принять столь прозаическое объяснение. – Все это выглядит так, будто люди, проходящие поздно ночью по Эйлзбери-Роуд, постоянно слышат странные звуки, которые совершенно очевидно доносятся из дома Туттла.
– Какие звуки? – спросил я, не без возникшего тут же дурного предчувствия.
– Отчетливо слышатся звуки шагов; однако, насколько я понимаю, никто не может с определенностью сказать, что это звуки именно шагов, если не считать одного молодого человека, который охарактеризовал их как
«влажные» и еще сказал, что они звучат так, словно «что-то огромное идет поблизости по грязи и воде».
К этому времени я уже позабыл о странных звуках, которые мы с Полом
Туттлом слышали в ночь после смерти старого Амоса, но тут ко мне целиком возвратилось воспоминание о том, что я сам тогда слышал.
Боюсь, я чуть-чуть себя выдал, поскольку директор библиотеки заметил мой внезапный интерес. К счастью, он предпочел истолковать его в том смысле, что до меня в действительности дошли какие-то местные слухи
– вопреки моему предыдущему утверждению. Я предпочел не исправлять его заблуждения и одновременно испытал острейшее желание более ничего об этом деле не слышать. Поэтому я не стал расспрашивать его о дальнейших подробностях, и он, в конце концов, поднялся из-за стола и отправился по своим делам, еще раз напомнив о моем обещании спросить у Пола Туттла о пропавшей книге. Его рассказ, каким бы пустячным он ни казался, зазвенел во мне сигналом тревоги. Я не мог не припомнить многочисленных мелочей, которые удерживала память: шаги, что мы слышали, странный пункт в завещании Амоса Туттла, жуткие метаморфозы его трупа. Уже тогда в моем мозгу зародилось слабое подозрение, что во всем этом начинает проявляться некая зловещая цепь событий. Мое естественное любопытство возросло, хотя и не без известного привкуса отвращения к сознательного желания отступиться. Я почувствовал возвращение старого подспудного ощущения надвигавшейся трагедии, но все же был полон решимости увидеть Пола
Туттла как можно скорее.
Дела в Аркхаме заняли у меня всю вторую половину дня, и только лишь в сгустившихся сумерках я оказался у массивных дубовых дверей старого дома Туттлов на Эйлзбери-Роуд. На мой довольно-таки повели» тельный стук вышел сам Пол: он остановился в дверях, подняв лампу и вглядываясь в надвигающуюся ночь.
– Хаддон! – воскликнул он, распахивая дверь пошире. – Входите же!
В том, что он действительно был рад меня видеть, я нисколько не сомневался, ибо нота энтузиазма в его голосе исключала какие-либо иные предположения. Сердечность его приветствия также утвердила меня в намерении не передавать ему тех слухов, которые до меня дошли, и перейти к расспросам о «Некрономиконе», лишь когда представится удобный повод. Я вспомнил, что незадолго до смерти дяди Туттл работал над филологическим трактатом, касающимся развития языка индейцев племени сак, и решил сперва поинтересоваться этой работой, как будто ничего более важного в настоящее время не происходило.
– Вы уже поужинали, я полагаю, – сказал Туттл, проводя меня через вестибюль в библиотеку.
Я ответил, что поел в Аркхаме. Он поставил лампу на стол, заваленный книгами, отодвинув при этом на край кипу каких-то бумаг. Пригласив меня сесть, он опустился на то место, которое, очевидно, покинул, чтобы открыть мне дверь. Теперь я заметил, что вид у Туттла был несколько несвежий и что он давно не брился. К тому же, он еще больше прибавил в весе, что, без сомнения, явилось следствием его усидчивых научных занятий, вынужденного постоянного пребывания в четырех стенах и недостатка физических упражнений.
– Как движется ваш трактат о саках? – спросил я.
– Я отложил его, – коротко ответил он. – Возможно, я снова вернусь к нему попозже. В настоящее время я занялся кое-чем гораздо более важным, насколько важным, я пока даже не могу сказать.
Я стал замечать, что разложенные вокруг книги были отнюдь не теми научными томами, которые я видел на его рабочем столе прежде; с легкой опаской я обнаружил, что это были книги, приговоренные к уничтожению в подробнейших инструкциях дяди Туттла, а чтобы понять это, достаточно было одного взгляда на полки, зиявшие пустотами именно в тех местах, о которых говорилось в завещании.
Туттл как-то слишком нетерпеливо повернулся ко мне и понизил голос, словно боясь, что его могут подслушать:
– Дело в том, Хаддон, что предмет моих настоящих занятий колоссален
– гигантское буйство воображения. Вот только я уже не столь уверен, что это действительно воображение – на самом деле все гораздо серьезнее. Я долго ломал голову над этим пунктом в дядином завещании: никак не мог взять в толк, почему он хотел, чтобы дом непременно уничтожили. Я совершенно справедливо допустил, что причина должна скрываться где-то на страницах тех книг, что он так тщательно наметил к уничтожению. – Он доказал рукой в сторону древней инкунабулы, лежавшей перед ним. – Поэтому я изучил их и теперь могу вам сказать, что обнаружил там вещи неве