— Слушаю, Нина, слушаю.
— Утром соседка постучалась в окно и видит — Мария Павловна лежит на кровати, не раздеваясь, — видно, прилегла на минутку. А лицо у нее такое спокойное и совершенно умиротворенное. Она не мучилась, а встретила смерть смиренно, как подобает христианке, и слышала пение ангелов…
Оказывается, когда Мария Павловна совсем разболелась и почувствовала, что ее смерть близка, она написала завещание, в котором передавала все свое небольшое имущество, а главное — дом, Андрею Берестову. И никто до его возвращения не должен был входить в дом или что-нибудь в нем менять. Завещание это было воспринято скептически, потому что никто не верил в возвращение Андрея. Но оспаривать его не стали — у тети не было других наследников, да и наследство ничего не стоило. Правда, ключ от дома пришлось передать в полицию, потому что Андрей продолжал оставаться в бегах. Если он возвратится, то должен будет получить ключ в полицейском участке.
Потом Мария Павловна призвала к себе Нину и отдала ей вторые ключи от ворот и дома для Андрея, чтобы, вернувшись, Андрей мог без помощи полиции прийти в свой дом…
Нина достала ключи из нижнего ящика комода, где хранила их под бельем, но сейчас, когда уже стемнело, не было смысла идти к себе домой. Дом промерз за зиму, там холодно и темно. А свечу не зажжешь — сразу заметят соседи и могут позвать полицию. Так что визит домой лучше перенести на утро. На чем и порешили.
Нина рассказала, что Коля переехал в Севастополь, — оттуда он написал ей поздравление ко дню ангела, но обратного адреса не оставил, потому что находится на секретной службе. Андрей улыбнулся — он понял, что Коле просто не хотелось, чтобы Ниночка нагрянула к нему — наверное, он своим коллегам и товарищам рассказал, что его сестра — баронесса ослепительной красоты, а теперь не желал, чтобы объявилась эта баронесса в потертом мамином салопе.
Сидеть здесь весь вечер и слушать скучные рассказы Нины Андрей был не в силах. Он сказал, что пойдет погулять.
— Я с тобой, — сразу сказала Нина.
— Нет, — возразил Андрей. — Если меня кто-нибудь узнает, то придется убегать, а ты не умеешь бегать.
— Но мы погуляем здесь, подальше от центра.
— Именно в центре мне и хотелось побывать.
Нина замолчала. Ее никогда не приглашали гулять, она привыкла к этому, но все равно каждый раз обижалась.
— Шла бы ты в монастырь, — не очень деликатно сказал Андрей, натягивая тужурку. — Там и дело, и забота, и не скучно.
— Мне нельзя, — возразила Нина, — у меня хозяйство, дом. К тому же я замуж пойду. Я буду хорошей хозяйкой, не веришь?
— Верю.
Провожая, Нина умоляла Андрея, чтобы он не ходил темными переулками — там грабят. Она даже стала рассказывать, кого и когда ограбили, но Андрей уже не слушал.
Он оглянулся от угла — Нина стояла у ворот и смотрела ему вслед. Господи, подумал Андрей, до чего же ей одиноко!
Фонарей в городе стало втрое меньше, да и те, что были, горели плохо. Прохожих было мало — и только мужчины. На Пушкинской, у витрины — Андрей запомнил этот момент — ему вдруг стало страшно в этом чужом обреченном городе, и он поспешил обратно.
Нина ждала его за калиткой. Вернее всего, она так и простояла за калиткой те полтора часа, что Андрей гулял. Увидав вопрос в глазах Андрея, она быстро сказала:
— Прости. Мне стало так скучно, что я вышла тебя встретить. Минуту назад.
Она шла рядом с ним, говоря монотонным высоким голосом:
— Знаешь, Андрюшенька, когда я обыкновенно живу, приду со службы и от усталости буквально валюсь — нарочно так, чтобы не скакать. А сегодня ты приехал и сидел, чай пил, а я поняла, что завтра ты уедешь, и такое одиночество на меня напало, ты просто не представляешь.
— Представляю, — искренне сказал Андрей. — Тебе замуж пора.
— Ох, кто меня возьмет, я же некрасивая, — сказала Ниночка. — Сам же мне монастырь предлагал. Я понимаю.
— Это неправда, — сказал Андрей почти убежденно, — для того чтобы выйти замуж, быть счастливой и сделать счастливым другого человека… — Андрей перевел дух, словно говорил с амвона перед онемевшей аудиторией старых дев, — не нужна яркая красота. А ты привлекательная и умеешь вести дом…
— Я всю жизнь мечтала о горничной, я ненавижу мыть пол. Кто мыл пол, тот никогда не станет богатым.
— Прекрати эти пустые речи! — сказал Андрей. — Я тебе даю слово, что ты еще найдешь свое счастье. Вот посмотри, я сам не такой уж красивый, а ведь не расстраиваюсь.
— Вот и возьми меня замуж, — сказала громко Нина, и после длинной неловкой паузы она покраснела, пальцами стала поправлять завязки пелерины и сказала: — Ты только не воображай, что я серьезно, я просто тебя поймала на лжи. Ты солгал мне.
— Нет, — сказал Андрей, — я не лгал. Но мое сердце обещано другой девушке. Я не могу ее обмануть.
— И где же она? — спросила Нина со злостью. С такой неожиданной злостью, что Андрей, не понимая, против кого она направлена, осекся. Потом сказал:
— Вот если у нас с ней не получится, я приеду к тебе и женюсь.
— Слово? — спросила Нина.
— Слово, — сказал Андрей.
Они вернулись в скрипучий паутинный дом.
Ниночка достала чистое белье и постелила Андрею в комнате Коли. Они говорили о разных людях — больше о тех, кого уже нет, — так получилось, что вокруг обоих была пустота. Но если Андрей мог увидеть и понять одиночество Нины — оно было на виду, на глазах, то Нина многого не знала об Андрее. И разговаривала с ним как со старшим — а Андрей уже стал моложе ее.
Нина спала в маминой комнате.
Андрей сел на Колину кровать, узкую и скрипучую, и увидел, какой толстый слой пыли на письменном столе и какая густая паутина в углу комнаты. Он хотел было сказать Нине, что если ее и не возьмут замуж, то из-за этой паутины и пыли, но потом подумал — она обидится. Ведь она думает, что эта пыль и запущенность от бедности.
— Я хотела сдавать, — сказала Нина из-за перегородки — Андрей уже погасил лампу у себя, дверь в соседнюю комнату была открыта, и была видна длинная тень Нины, которая ходила там, раздевалась, что-то еще делала, порой заглядывала в комнату к Андрею. — Сейчас в Симферополе довольно много приезжих — с севера едут, тут теплее и сытнее, можно сдать, но как-то даже на вокзале предложила одной паре — милые такие люди, но им не понравилось: они сказали, что представляли все каким-то горным, южным, а здесь почти подвал. Больше я не сдавала, не предлагала. Впрочем, мне много не нужно — на хлеб хватает, и Бог с ним… — Последние слова звучали совсем уж по-старушечьи.
Андрей ничего не сказал.
— Ну что ж, будем спать, — промолвила Нина. Заскрипели пружины ее кровати. Потом, как шуршание бумаги, — ее шепот — она молилась.
За окном было синее небо и на нем — как нарисованная — луна. Точно такой же вид был и из его окна — окна их выходили в одну сторону.
«Вот сейчас в соседней комнате лежит девушка, которая мучается от того, что она одинока, и никто не хочет ее обнять, целовать, сделать женой. И может быть, она даже ждет, что я приду к ней, — ведь она оставила дверь открытой. А совсем недавно я сам мучился — я хотел, чтобы меня целовала Глаша, — и Глаши нет давным-давно. У меня еще не зажила царапина на пальце, а Глаша уже превратилась в прах».
Заскрипела кровать в соседней комнате.
— Ты не спишь, Андрюша? — спросила Нина.
Андрей не хотел было отвечать, а потом подумал, что этим он может обидеть Нину.
— Нет, не сплю, — сказал он.
— А какая она, твоя девушка? Я ее знаю? Она здешняя?
— Нет, она из Ялты.
— Коля мне говорил о ней?
— Может быть. — Андрей не стал спорить, но он знал, что Коля никогда не делился с сестрой своими тайнами. И относился к ней снисходительно, а порой и с презрением.
— Ты любишь ее как женщину или платонически?
— По-разному, — сказал Андрей. — Когда как…
— А вы были… вы были с ней близки?
— Нет, — сказал Андрей и удивился собственному ответу — об этом он не думал.
— Если ты был близок с другой девушкой, ты бы ей не изменил?
— Не знаю, — сказал Андрей.
Кровать Нины заскрипела резко, как будто она подпрыгнула на ней. Но тут же зашлепали шаги — оказывается, Нина пошла на кухню. И слышно было, как журчит вода, — она наливала себе из чайника.
— Ты хочешь пить? — спросила Нина громко.
— Спасибо.
— Так принести или нет?
— Спасибо, принеси.
Нина вошла, подобная привидению. Нечто белое, высокое, грациозно плывущее в воздухе, чуть касаясь земли.
Она была в одной рубашке. Волосы были распущены.
Луч лунного света, упавший на нее, высветил голубизну лица и ослепительно вспыхнул в стакане с водой.
Андрей привстал — неловко принимать от дамы воду лежа, если ты не болен, но, привстав, он замер, так как понял, что совсем обнажен и его движение может быть неправильно истолковано.
Нина присела на край кровати, и жидкие пружины сжались так, что Андрей съехал к краю, навалившись бедрами на Нину, но та словно не заметила этого и, наклонившись, подложила ладонь под затылок Андрея, приподняла его голову, чтобы удобнее было пить, — от этого движения висок Андрея коснулся ее груди — от Нины исходил такой жгучий жар, что Андрею почудилось: вода сейчас окажется горячей. Но вода была прохладной.
— Пей, — шептала Нина, — пей, мой милый…
И в шепоте было столько страсти, словно Андрей пил не воду, а амброзию, после чего должен кинуться в вакхические пляски…
Парадокс этой сцены был в том, что Андрей даже в горячей, шипучей темноте отлично знал, что на постели, прижимаясь к нему бедром и грудью, сидит сестра Коли, существо некрасивое, доброе и обделенное жизнью. Он отлично понимал, что Нина ждет от него ласки, что ей страшно и одиноко в этом пыльном паучьем доме, но Андрей не мог соответствовать ей.
— Ты напился? — спросила Нина.
— Спасибо.
Нина молчала. Андрей слышал, как она дышит, — легко, но часто, как собака, учуявшая хозяина.
— А ты Колю давно видела? — спросил Андрей.