— И он пошел бы, — сказал Гэндалф. — Не будьте в своем горе несправедливы. Боромир потребовал, чтобы дело поручили ему, и не потерпел бы другого решения. Он был сильным человеком и добивался того, чего хотел. Я долго путешествовал с ним и хорошо узнал его. Но вы говорите о его смерти. Вы знали о ней до нашего прихода?
— Я получил это, — сказал Денетор и, положив жезл, поднял с колен предмет, на который смотрел. В каждой руке он держал по половинке большого рога, сломанного посередине, — рога дикого быка, окованного серебром.
— Это рог, который всегда носил с собой Боромир! — воскликнул Пиппин.
— Верно, — сказал Денетор. — И я в свое время носил его, и так делали все старшие сыновья нашего дома еще с древних времен, до ухода короля, когда Эарендил, отец Мардила, охотился за диким быком в далеких Полях Руна. Тринадцать дней назад я услышал голос этого рога, доносившийся с северных границ, и потом Река принесла мне его обломки. Больше он не зазвучит никогда.
Денетор прикрыл глаза, наступило тягостное молчание. Неожиданно он взглянул на Пиппина:
— Что вы скажете на это, халфлинг?
— Тринадцать, тринадцать дней, — заикаясь, проговорил Пиппин. — Да, по-моему, так и есть. Да, я был рядом с ним, когда он трубил в свой рог. Но помощь не пришла. Только множество орков.
— Итак, — сказал Денетор, пристально глядя Пиппину в лицо, — вы были там? Расскажите мне! Почему не пришла помощь? И как случилось, что вы спаслись, а он — нет, он, такой могучий человек, с которым было не справиться ни одному орку?
Пиппин вспыхнул и забыл свой страх.
— И самого могучего человека можно убить одной стрелой, — сказал он, — а Боромира пронзила не одна. Когда я последний раз видел его, он прислонился к дереву и вырвал у себя из груди стрелу с черным оперением. Потом я потерял сознание и оказался в плену. Но я преклоняюсь перед его памятью, потому что он был настоящим храбрецом. И умер, спасая нас, меня и моего родича Мериадока, окруженных в лесу солдатами Темного Лорда. И хотя ему не удалось нас отбить, моя благодарность не становится от этого меньше.
Тут Пиппин взглянул старцу в глаза. Презрение и подозрительность, сквозившие в его холодном взгляде, подхлестнули гордость хоббита.
— Конечно, такому великому повелителю людей халфлинг из далекого Саутфартинга может сослужить лишь невеликую службу, но все же я ее предлагаю.
Откинув серый плащ, Пиппин выхватил свой маленький меч и положил его к ногам Денетора.
Бледная улыбка, подобная блеску холодного солнца в зимний вечер, скользнула по лицу старца. Он склонил голову и отложил обломки рога.
— Дайте мне оружие!
Пиппин поднял меч и протянул его рукояткой вперед.
— Откуда он? — спросил Денетор. — Печать глубокой древности лежит на нем. Несомненно, в далеком прошлом этот клинок принадлежал нашим родичам с Севера.
— Он из могилы на границе моей страны, — ответил Пиппин. — Но теперь там обитают лишь злые духи, и мне не хочется говорить о них.
— Я вижу, удивительные истории сплетаются вокруг вас, — заметил Денетор, — и мне известно, что внешность человека или халфлинга может оказаться обманчивой. И все же принимаю предложение. Ибо вас не устрашить словами, вы вежливы и речь ваша учтива, хотя и непривычна для слуха южан. Нынче мы нуждаемся в храбрых воинах, велики они ростом или малы. А теперь поклянитесь мне в верности!
— Возьмись за рукоять, — подсказал Гэндалф, — и повторяй за повелителем, если твое решение твердо.
— Твердо, — сказал Пиппин.
Денетор положил меч себе на колени, а Пиппин взялся за рукоять и медленно произнес вслед за наместником слова клятвы:
— Клянусь верно служить Гондору, повелителю и наместнику королевства, говорить и молчать, делать и предполагать, приходить и уходить, в горе и радости, в войне и мире, в жизни и смерти, начиная с этого часа и до тех пор, пока мой повелитель не освободит меня, или пока меня не постигнет смерть, или пока не придет конец света. Так говорю я, Перегрин, сын Паладина, из Шира, халфлинг.
— А внимаю сказанному я, Денетор, сын Эктелиона, повелитель Гондора, наместник Высокого Короля, и я не забуду этого и не забуду воздавать вам за содеянное: награждать за верность любовью, за доблесть почестями, а нарушение клятвы карать возмездием.
Пиппин получил свой меч и вложил его в ножны.
— А теперь, — сказал Денетор, — мой первый вам приказ: говорите без утайки. Расскажите мне все, что можете, о моем сыне Боромире. Садитесь и начинайте!
Он ударил в маленький серебряный гонг, стоящий рядом с креслом, и тут же появилось несколько слуг. Пиппин понял, что они все время стояли в нишах с обеих сторон, невидные ему и Гэндалфу.
— Принесите вина, еды и сиденья для гостей, — велел Денетор, — и пусть в течение часа нам никто не мешает. Это все, что я могу вам уделить: нынче приходится заниматься очень многим, — пояснил он, обращаясь к Гэндалфу. — Многим, наверное, более важным, хотя что для меня может быть важнее нашей беседы? Но, вероятно, к концу дня нам удастся еще раз поговорить.
— Надеюсь, что раньше, — уверенно сказал Гэндалф. — Я не для того примчался сюда из Исенгарда, преодолев полторы сотни лиг со скоростью ветра, чтобы доставить вам маленького воина, пускай даже и необычайно вежливого. Разве для вас ничего не значит, что Теоден выиграл большое сражение, что Исенгард разрушен и что я переломил посох Сарумана?
— Для меня это значит немало. Я понимаю, насколько эти деяния важны для моего противостояния угрозе с Востока. — Он взглянул на Гэндалфа, и Пиппин уловил их сходство и почувствовал между ними напряжение: словно огненная линия связала два взгляда.
Денетор, в сущности, гораздо больше, чем Гэндалф, походил на могущественного мага: более величавый, красивый и властный. И выглядел более старым. Но Пиппин чувствовал, что Гэндалф обладает гораздо большей силой и более глубокой мудростью, обладает могуществом, до сих пор не проявившим себя. И он старше, гораздо старше наместника. «Сколько же ему лет?» — задумался Пиппин и отметил про себя, что никогда прежде не задавался этим вопросом. Древобородый что-то говорил о волшебниках, но тогда Пиппин не принял Гэндалфа в расчет как одного из них. Кто такой Гэндалф? Когда и где явился он в мир и как скоро покинет его? На этом его размышления прервались. Он заметил, что Гэндалф и Денетор всё еще смотрят в глаза друг другу, словно читают потаенные мысли. Денетор первым отвел взгляд.
— Да, — сказал он, — хоть палантиры и утрачены, говорят, что повелители Гондора по-прежнему обладают более острым зрением, чем обычные люди, да и знают побольше. Прошу вас, садитесь!
Слуги принесли кресло и маленький ослон, потом один из слуг явился с подносом, на котором были серебряный кувшин, чашки и белый хлеб. Пиппин сел, но не мог оторвать взгляда от старого повелителя. Было ли это на самом деле или только померещилось ему, но, сказав о камнях, Денетор со странным блеском в глазах взглянул на Пиппина.
— Теперь расскажите мне свою историю, мой верный вассал, — сказал Денетор отчасти добродушно, отчасти насмешливо. — И можете не сомневаться: слово того, с кем так подружился мой сын, будет встречено с пониманием.
Пиппин на всю жизнь запомнил этот час в тронном зале под проницательным взглядом повелителя Гондора: и задаваемые им время от времени коварные вопросы, и ощущение присутствия Гэндалфа, который смотрел, слушал и — Пиппин чувствовал это — сдерживал нарастающий гнев и нетерпение. По прошествии отведенного времени Денетор снова ударил в гонг, Пиппин почувствовал себя выдохшимся. «Теперь не может быть больше девяти часов, — подумал он. — А я мог бы съесть три завтрака подряд».
— Отведите Митрандира в приготовленные для него покои, — распорядился Денетор. — Его спутник может находиться с ним, если пожелает. Но да будет известно, что он принес клятву служить мне верой и правдой, а стало быть, Перегрин, сын Паладина, должен быть обучен малым паролям. Сообщите капитанам, что они должны ждать меня здесь после третьего часа. А вы, Митрандир, можете приходить, когда захотите. Никто не смеет и не станет препятствовать вашим посещениям в любое время, кроме кратких часов моего сна. Не гневайтесь на глупого старика.
— Глупого? — удивился Гэндалф. — Нет, мой повелитель: выжив из ума, вы сразу умрете. Даже свое горе вы умеете использовать как завесу. Вы думаете, я не понял, с какой целью вы битый час расспрашивали того, кто знает меньше меня?
— Если вы это поняли, то будьте довольны, — заметил Денетор. — Действительно, глупостью было бы отвергать в трудном положении совет и помощь. Но вы предлагаете дары на свой лад и вкус. Отныне повелитель Гондора не будет оружием в чужих руках, пусть и вполне достойных. И для него нет доли более высокой, чем польза Гондора. И править Гондором буду я, и никто другой, кроме короля, если он вернется.
— Если король вернется? — переспросил Гэндалф. — Ну что ж, господин наместник, в этом ваша задача, о которой теперь мало кто вспоминает: сохранить власть, чтобы передать ее возвратившемуся королю. В этом я окажу вам всю возможную помощь. Но должен сказать следующее: я не правлю никаким королевством — ни Гондором, ни иным, ни великим, ни малым. Однако защита всего доброго в нашем мире — это и моя забота. И даже если Гондор исчезнет, я буду выполнять свои задачи, чтобы в грядущем хоть что-нибудь могло расти, цвести и плодоносить, потому что я тоже наместник. Вы не знали этого?
С этими словами он повернулся и зашагал к выходу. Пиппин побежал за ним.
Гэндалф, пока они шли, не смотрел на Пиппина и не сказал ему ни слова. Провожатый вышел с ними из зала, провел по двору с фонтаном и по узкой улочке между высокими каменными зданиями. После нескольких поворотов они подошли к дому рядом с северной стеной цитадели, вблизи отрога, связавшего холм с горой. Миновав первый этаж, поднялись по широкой ровной лестнице и очутились в прекрасной комнате, полной воздуха и света, с красивыми занавесками, расшитыми тусклым золотом. Мебели здесь почти не было — лишь маленький стол, два стула и скамья. Но с обеих сторон видны были занавешенные альковы, а в них — кровати со всем необходимым, кувшины и чаши для умывания. Три узких высоких окна выходили на север, за ними виднелась большая дуга Андуина, все еще затянутая туманом, ползущим к Эмин-Муилу и далеким водопадам Рауроса. Пиппин влез на скамью, а с нее — на широкий каменный подоконник.