Александр ШалимовВОЗВРАЩЕНИЕ ПОСЛЕДНЕГО АТЛАНТАПовесть
«Все, что поэт может сделать, это предостеречь»…
Эту удивительную историю рассказал дон Антонио Сальватор ди Ривера — старый лингвист и хранитель музея в Порто-Альтэ на острове Мадейра. Где в ней кончается правда и где начинается вымысел, предоставляю судить самим читателям.
Портрет датирован 1889 годом, то есть написан задолго до появления известной работы Альберта Эйнштейна об относительности времени. Кроме того, торопливость, с которой настоятель монастыря поспешил овладеть ключами от подземелья… А впрочем, начну по порядку.
Мы проводили океанографические исследования в Атлантике по программе Международного геофизического года. В Бискайе попали в сильнейший шторм. Ураган повредил рулевое управление и угнал легкую шхуну далеко на юго-запад. В Фуншал мы зашли ремонтироваться и проторчали там более двух недель.
Моя специальность — геология моря. Очутившись на Мадейре, я старался не потерять времени даром. Целые дни бродил по скалистым кряжам, сложенным вулканическими породами. Радовался, что могу поближе познакомиться с кусочком океанического дна, превращенным движениями земной коры в небольшой гористый остров.
Влажный полуденный зной заставил меня однажды изменить маршрут. Я спустился с гор к прибрежному селению, черепитчатые крыши которого выглядывали из густой зелени над тихой голубой бухтой.
В маленьком кафе полуголый кельнер-метис с шапкой курчавых черных волос и большой серебряной серьгой в левом ухе объяснил на смеси французского и испанского, что селение называется Порто-Альтэ, что здесь живут рыбаки, виноделы и рабочие консервных заводов, что осенью в Порто-Альтэ приезжают туристы из Европы и Америки.
— Масса туристов, сеньор, — тараторил кельнер, наливая в граненый бокал мутноватое местное вино. — Музей, сеньор. Другого такого нет на свете. Каждому интересно поглядеть. Атлантида, сеньор. Подлинная, без малейшей подделки. Мсье слышал? Милосердный господь прогневался на Атлантиду и послал всемирный потоп. Все утонули, кроме самых ловких пройдох. Они спаслись на нашем острове. Мсье не верит? Провались я вместе с таверной, если вру. Это случилось давно. Тогда не было ученых, которые описали бы все это. Только кое-что попало в Библию. Мсье захочет посетить музей и сам убедится. Еще бокал вина, сеньор?
Я поблагодарил, расплатился и вышел на набережную под неподвижные кроны остролистых пальм. В стороне от разноцветных домиков поселка, тесно сбившихся на крутом прибрежном склоне, виднелось небольшое здание из серого пористого камня. За густым, запущенным парком, окружающим здание, белели башни монастыря. В полуразрушенной ограде парка была калитка. Возле нее надпись по-английски и по-португальски — «Исторический музей».
Воздух был горяч и неподвижен. Я лениво подумал, что пройдет еще не менее трех часов, пока жара начнет спадать. Серое здание снова привлекло взгляд. Что, если зайти в этот музей? Там под каменными сводами в непроницаемой тени старого парка могла сохраниться прохлада…
От калитки к зданию музея вела дорожка, вымощенная осколками белых мраморных плит. Из щелей между кусками мрамора пробивалась трава. У входа никого не было. В сумрачном круглом холле царила прохлада. В углу дремал старик-привратник. Я снял шляпу. Вытер платком мокрый лоб. Старик продолжал дремать. Я осторожно тронул его за плечо. Он поднял голову, взглянул на меня красными, слезящимися глазами, молча взял монету и жестом пригласил войти.
В залах было тихо, пахло мышами. Поскрипывали старые половицы. На стенах висели выцветшие морские карты времен Васко да Гамы, обрывки пергаментов. По углам поблескивали рыцарские доспехи. В запыленных витринах рядом с осколками греческих амфор лежали грубые изделия из слоновой кости. Возле старинной подзорной трубы красовались коллекция ярких бабочек с Амазонки и причудливые ветви белых кораллов. Все, вместе взятое, было похоже на запущенный антикварный магазин, хозяин которого давно потерял надежду продать что-нибудь из этого залежалого хлама.
Пожелтевшие этикетки объясняли на нескольких языках, какие сокровища выставлены для обозрения. «Подлинный боевой меч Фердинанда Кортеса, щедро принесенный в дар музею преподобным отцом Алонзо, настоятелем монастыря пресвятой девы; год 1798». «Коллекция кристаллов и руд, собранных на островах Южной Атлантики И. Форстером, натуралистом и спутником прославленного капитана Джемса Кука; год 1775». «Канделябр, принадлежавший Людовику XIV, переданный в дар музею его превосходительством графом…» Дальше надпись была засижена мухами и не читалась.
Мое внимание привлекла мастерски выполненная модель старинного судна. Надпись гласила, что это модель каравеллы Христофора Колумба, сделанная руками его спутника корабельного плотника Диего Сантиса в 1496 году. Разглядывая изящную игрушку, я заметил едва различимое клеймо на медной обшивке киля. Карманная лупа помогла без труда разобрать надпись: «Роттердам. Прейс и Сын. Фабрика моделей. 1928 год».
Я продолжил осмотр, уже не обращая внимания на витиеватые пояснения, каллиграфически начертанные на нескольких языках.
В последней комнате висели потемневшие от времени картины. Я прошелся еще раз по тихим безлюдным залам. Ни единого предмета, который мог быть связан с исчезнувшей культурой атлантов! Зачем кельнер так нагло надул меня?
Признаться, я не ждал ничего особенного: несколько черепков, какая-нибудь плита, выброшенная океаном. Но чтобы совсем ничего!
Чуть раздосадованный, я возвратился в холл. Сторож продолжал дремать в своем углу.
— Атлантида, — громко сказал я, подходя. — Где Атлантида?
Он, не открывая глаз, молча протянул высохшую темную ладонь.
— Уже заплачено, — возразил я, — но Атлантиды там нет.
Старик медленно приподнял красные, без ресниц веки, внимательно поглядел на меня слезящимися глазами, что-то пробормотал вполголоса.
Я молча ждал.
Он кряхтя приподнялся, с трудом распрямил сгорбленную спину. Он был очень стар и сам походил на музейный экспонат. Клочья седых волос торчали на высохшем черепе. Длинный горбатый нос уходил к острому подбородку. Тонкие бескровные губы были плотно сжаты. Заношенный черный костюм измят и покрыт пятнами.
Он ступил несколько шагов, не оглядываясь спросил что-то по-португальски.
— Не понимаю, — сказал я по-французски. — Может быть, вы говорите еще на каком-нибудь языке?
Старик насмешливо хихикнул.
— Еще на каком-нибудь языке! — повторил он, копируя мой акцент. — Ты не француз, конечно. Откуда ты?
— Я — русский… Из Советского Союза.
Он обернулся и некоторое время молча глядел на меня, чуть приподняв веки.
— Ага, — сказал он наконец, — ты, наверно, с той шхуны, которая стоит в Фуншале. Несколько лет назад здесь был один русский… Зачем тебе Атлантида?! — вдруг закричал он, зло глядя на меня. — Что ты знаешь о ней? Ее надо искать там, там, понимаешь? — он указал костлявым пальцем в открытую дверь, за которой синела гладь океана. — Вы, русские, могли бы… Надо только верить. Верить и хотеть.
— Простите, — сказал я, делая шаг к выходу.
— Куда же ты?! — снова закричал старик. — Ты хотел видеть Атлантиду? Идем!
Мне стало не по себе, и я невольно отступил.
— Не бойся, — сказал он, словно читая мои мысли. — Я еще не окончательно спятил. Я зову тебя не на дно океана. Ты хотел видеть Атлантиду. Иди, смотри…
Он отворил маленькую дверь в стене. За дверью наклонный коридор вел в тускло освещенные красноватым светом залы.
Я колебался, почти не сомневаясь, что имею дело с безумцем.
— Иди, иди, — повторил старик. — Ты хотел видеть Атлантиду. — И он тихонько рассмеялся.
Потом заковылял к своему креслу, сел в него и закрыл глаза.
Я шагнул в коридор со смешанным чувством любопытства и раздражения, уверенный, что снова окажусь одураченным.
Дойдя до середины коридора, оглянулся. Старик дремал в своем кресле. Коридор вывел меня в полутемную комнату с низко нависающим сводом. Окон в ней не было. Тусклый свет проникал через широкую арку дверей из соседнего зала. Слева от входа, прямо на каменном полу, лежала часть огромной мраморной колонны с резной капителью, испещренной ходами моллюсков-камнеточцев. Справа в стену была вделана массивная мраморная плита, покрытая надписями. Я подошел ближе. Боковое освещение придавало необыкновенную рельефность буквам, высеченным на белом мраморе. Надпись была на двух языках — латинском и греческом.
С трудом вспоминая смысл давно забытых латинских слов, я скорее догадался, чем прочел:
«Кто бы ты ни был, пришелец, проникнись трепетом, ибо стоишь на пороге величайшей тайны Мира, в котором рожден. Все, что увидишь здесь, возвращено океаном, поглотившим могущественнейшую державу Земли. История народов и стран была бы иной, если бы ее продолжали писать атланты. Но они исчезли, и из крупиц оставленных ими знаний выросли науки и искусства Нового мира».
Далее шли пространные цитаты из Платона, впервые рассказавшего людям об Атлантиде.
«Египетские жрецы поведали греческому мудрецу Солону, читал я, — что эллины — свежий цветок на древе человечества. И задолго до них в Элладе существовали сильные государства и жил просвещенный народ… Записи говорят, что народ этот некогда столкнулся с грозной силой, идущей на всю Европу и Азию со стороны Атлантического моря. Там, за столбами Геракла, тогда находился остров, больший чем Ливия, и от него открывался доступ к иным островам и к материку. На этих землях, называемых Атлантидой, сложилась великая и грозная держава. Она владела Ливией до Египта и Европой до Тиррении. Она готовилась поработить и Элладу и весь мир. Однако великие несчастия обрушились на страну атлантов. Разверзлась земля, и заколебались горы, и вулканы начали выбрасывать огненную лаву, и в один день и бедственную ночь вся Атлантида погрузилась в море вместе со своей воинской силой, народом и богатейшими городами».