Но эта философская традиция несостоятельна. Она рассыпалась в прах после Второй мировой войны. Разочаровавшись в своих коллективистских идеалах, американские интеллектуалы отреклись от интеллекта. Политическая система, которую мы имеем сейчас, не капитализм, а смешанная экономика, взрывоопасная смесь свободы и контроля — это их наследие. Несправедливость, неуверенность, замешательство, война групп влияния, которую ведут все против всех, безнравственность и пустота случайных, прагматических, сиюминутных политических решений — совместное произведение смешанной экономики и философского вакуума.
В обществе действительно существует огромное недовольство, но новые левые не являются его рупором; многие испытывают чувство горечи, непонимания и бессильного негодования, величайшее беспокойство за морально-интеллектуальное состояние страны, отчаянную потребность в философском руководстве, которое ориентированные на церковь и традицию консерваторы никогда не могли предоставить народу и от которого отказались либералы.
Не имея противников, новые левые выползают из-под интеллектуальных руин. Они устраивают антииндустриальную революцию, бунт первобытной дикости — нет, не против капитализма, но против его корней, против разума, прогресса, технологий, достижений, реальности.
Чего хотят эти активисты? Ничего. Их не влечет какая-либо цель, а толкает панический безумный ужас. Жестокость, ненависть, разрушение ради разрушения — их способы сиюминутного спасения. Это отчаявшееся стадо, жаждущее фюрера.
Они не стремятся к установлению какой-то конкретной политической системы, потому что не могут заглянуть за пределы «сейчас». Но в головах у разного рода мелких фюреров, использующих их в качестве пушечного мяса, имеется определенная система: тоталитаризм с коммунистическими лозунгами и фашистской политикой. Это их последняя лихорадочная попытка выиграть, сыграв на интеллектуальном вакууме.
Есть ли у них шанс на победу? Нет. Но они могут ввергнуть страну в слепую, безнадежную гражданскую войну, и никто не будет противостоять им, кроме продуктов той же антирациональности вроде Джорджа Уоллеса.
Можно ли это предотвратить? Да. Самое разрушительное влияние на мораль нации оказывают не юные головорезы, а цинизм публикаций в уважаемых изданиях, где этих головорезов называют идеалистами. Иррациональность — это не идеализм; наркомания — это не идеализм; теракты в общественных местах — это не идеализм.
Стране необходима философская революция, бунт против кантианской традиции во имя самого первого из наших отцов-основателей — Аристотеля. Это подразумевает восстановление превосходства разума и всего, что из этого следует: индивидуализма, свободы, прогресса, цивилизации. Какой же общественный строй должен быть установлен в результате? Тот, которого еще не было: подлинный laissez-fair-капитализм. Но для этого потребуется нечто большее, чем борода и гитара.
9. «Политические» преступления
Сегодня в нашу культуру проникает одна очень вредная идея. Первоначально она была представлена как собственная противоположность, в форме, казавшейся обратной ее истинному значению и логическим последствиям. Эта форма — симпатия к преступникам, которые объявляют мотивы своих действий политическими; сама идея — законодательно утвержденная категория «политических преступлений».
При американской законодательной системе не может быть никаких политических преступлений. Так как у каждого гражданина есть право иметь и проповедовать любые идеи по своему выбору (в том числе, естественно, и политические), правительство не может вмешиваться в это; оно не может ни наказывать, не поощрять его за идеи; никакая идеология не может стать причиной юридического разбирательства.
Исходя из того же принципа, правительство не может как-то по-особому относиться к человеку, совершившему преступление, руководствуясь некой идеей.
Преступление — это насильственное (или мошенническое) нарушение прав других людей. В свободном обществе преступлением может считаться только применение физической силы в отношении других людей, если оно не является самообороной (в этом отличие уголовного преступления от административного нарушения). В свободном обществе никакие идеи не могут считаться преступлением, равно как и не могут служить оправданием совершенному преступлению.
Если ясно представлять себе нравственно-юридический контекст (и иерархическое происхождение) любого политического принципа, то очень легко применить его к любому конкретному случаю. Например, американские граждане имеют право на свободу вероисповедания; однако, если некая секта начнет исповедовать верования и приносить человеческие жертвы, это будет считаться убийством. Совершенно ясно, что это не является вмешательством в религиозные установки членов секты; это адекватное применение принципа, согласно которому первичным является право на жизнь, и нарушающие его не могут требовать защиты своих интересов, то есть права на нарушение права.
Совершенно аналогичным образом и по тем же самым причинам отвратительные мелкие обдолбанные чудовища, прибегающие к насилию и перешедшие, не встречая практически никакого сопротивления, от студенческих сидячих забастовок к поджогам и терроризму, должны по закону считаться преступниками, а не политическими недовольными.
С моральной точки зрения они хуже, чем обычные уголовники: те по крайней мере не вторгаются в сферу идей и не выставляют себя защитниками прав, закона и свободы. Но закон должен быть одинаков и для тех и для других. Там, где в дело вступает оружие, идеям места нет.
Моральное банкротство сегодняшней либеральной верхушки (в том числе и его прямое следствие — разрушение концепции личных прав) — это основная причина поступков, совершаемых малолетними бандитами. Они становятся все более активными потому, что их называют «диссидентами» и «идеалистами». Экономическое оправдание, которое они находят для своих насильственных действий, — бедность — могло бы быть непростительным злом, если бы было правдой; но в свете растущего количества свидетельств того, что у этих юнцов в основном совершенно благополучные в материальном плане семьи, оно выглядит просто нелепым.
Продолжение всего этого возможно только при принятии доктрины альтруизма. Я уже говорила, что фактически альтруизм есть отрицание морали.
Сегодня вы видите этот принцип в действии. Если терроризм считается примером «святого идеализма» благодаря тому, что те, кто его практикует, утверждают, что действуют «на благо людей», а либеральные журналисты, распространяющие такую точку зрения, не лишаются своих мест, значит, сегодняшняя культура потеряла последние остатки и даже претензии на мораль.
Подлинные мотивы тех, кто манипулирует мнением запутавшихся и перепуганных либералов, совершенно очевидны: возбуждая симпатии к «политическим» преступникам, устраивая акции протеста и требуя снисхождения от судов — якобы во имя политической свободы, сторонники тоталитаризма устанавливают прецедент политических процессов. Если предметом рассмотрения в суде становится идеология, тем самым утверждается следующий принцип: государство должно выступать в суде как арбитр идей. Если государство берет на себя власть освобождать человека от юридического преследования на основании его политических взглядов, из этого автоматически следует и возможность наказывать его на тех же самых основаниях.
Законодательное различие между политическими и неполитическими преступлениями было принято в Европе при деспотизме абсолютных монархий. Первая категория определялась не как акты насилия, а как акты публичного выражения идей, неугодных правительству. А при растущем стремлении к политической свободе общественное мнение становилось на сторону таких преступников: они боролись за права личности, против правления силы.
Если в свободной стране общественное мнение начинает проводить границу между политическими и неполитическими преступниками, оно признает категорию политического преступления и поддерживает использование силы для нарушения прав, и политическое развитие обращается вспять: страна переходит черту, за которой начинается политический деспотизм.
Май 1970 г.
10. Расизм
Расизм — самая низшая, откровенно жестокая и примитивная форма коллективизма. Его суть — в придании нравственной, общественной или политической значимости набору человеческих генов; в идее о том, что интеллект и характер человека являются производными биохимии его организма и наследуются в таком качестве. На практике это означает, что человека нужно судить не по проявлениям его собственного характера и не по его собственным действиям, а по проявлениям характера и действиям группы его предков.
Согласно доктрине расизма, содержимое человеческого разума (не сам мыслительный аппарат, а его содержимое) передается по наследству; убеждения, ценности и личные черты человека предопределены еще до его рождения физическими факторами, на которые он никак не может влиять. Это пещерная версия учения о врожденных идеях — или о генетической памяти, — которое на сегодняшний день полностью опровергнуто философией и биологией. Расизм — это доктрина, придуманная дикарями и для дикарей. Это коллективизм животноводческой фермы или скотного двора, подходящий для интеллекта, который видит разницу между животными разных пород, но не между животными и человеком.
Как и любая другая форма детерминизма, расизм отрицает значение уникального признака, выделяющего человека из остального животного царства, — его способности к мышлению. Расизм не признает двух аспектов человеческого существования: мышления и свободы выбора, то есть разума и морали, заменяя их химической предопределенностью.
Уважаемое семейство, которое оказывает поддержку никчемным родичам или покрывает их преступления, чтобы «защитить доброе родовое имя» (как будто моральный облик одного человека может быть испорчен действиями другого); бродяга, который кичится тем, что его далекий предок строил империю, или старая дева из провинциального городишки, задирающая нос потому, что ее двоюродный дед был сенатором, а четвероюродная сестра выступала в Карнеги-холле (как будто человек может перестать быть посредственностью благодаря достижениям других); родители, тщательно штудирующие генеалогические древа с целью оценить потенциального зятя; знаменитость, начинающая автобиографию с подробного изложения фамильной истории, — все это примеры расизма, атавистические проявления доктрины, полное воплощение которой можно обнаружить в бесконечных племенных войнах доисторических дикарей, в истреблении миллионов нацистами, в сегодняшних зверствах, творящихся на территориях так называемых «молодых развивающихся государств».