Он перевел взгляд на нее, потом опустил его на гитару.
– Я и играть-то не умею…– пробормотал он как будто сам себе. – Ну, я попробую, – он взглянул на них, и сыграл: трам, трам, трам. Потом он стал петь. Вот что он пел.*
* Этот рассказ был написан в качестве учебного задания «10-минутная киноновелла» на 2-м курсе сценарного факультета ВГИКа. В этом месте приводилась песня Анны Герасимовой, которую можно, в силу выбранной специфики, представить как клип, озвученный А. Герасимовой. Заключительные строчки: «Девочка Аня ест геркулес… Лес без названья – где этот лес?» соотносятся с заглавием рассказа. (Вообще заглавие было позаимствовано из эссе Санты «Девочка и лес».)
– Всё, – сказал он. Пел он не очень-то громко. Он закрыл струны рукой и стал смотреть на Валькину подругу.
– Вы, наверно, баптист, – после молчания сказала другая Валькина подруга, длинноносая. – У них все песни такие.
– Не может быть! – Он нахмурился. – Почему вы это подумали? Нет, я не баптист – какой я баптист! Они совсем другие, мне кажется.
– А вы вот эту можете? – спросила Валькина подруга Люба. – Милиён, милиён, милиён алых роз…
Он покачал головой:
– Нет, эту я не могу.
– Такая песня хорошая, – сказала Валькина подруга с сожалением. – Моя любимая.
– Вы перепишете слова? – сказал он. – Я тогда спою.
Валькина подруга захихикала.
– А вы из города? – спросила некрасивая Лада.
– Да, – согласился он. – Зурбаган – знаете?
Они переглянулись.
– Это, может, в Грузии, – сказала Валькина подруга. – Вы из грузин? – Он уже снова играл; и кивнул. – Ой, как вы музыку любите, – сказала Валькина подруга. – Приходите сегодня на танцы к нам, наши мальцы на магнитофоне крутят – все как в городе!
– Дискотека, – сказала Лада вроде как никому.
– Спасибо, – сказал он, продолжая играть.
Девки ушли, а он пошел в дом спать. Анюта походила по огороду, съела несколько крыжовников. Подошла к лестнице, подумала и залезла на крышу. Среди листьев красными пятнами выделялись крашеные яблоки. Она прошла по крыше. Здесь валялись его свитер и куртка. Анюта слезла и пошла в дом тоже.
Он лежал на диване в комнате. Анюта вошла, посмотрелась в зеркало, искоса глянула на него. Он лежал с закрытыми глазами. Анюта постояла, потом спросила:
– Вы еще не спите?..
– Нет, – сказал он с закрытыми глазами.
– А зачем вы яблоки красили.
Он молчал так долго, что Анюта уже подумала, что он заснул. Но тут губы шевельнулись.
– Ни с кем не спорить это уже пьянство, друг мой Саша говорил.
Анюта стояла, глядя на него. Но он все равно глаз не открывал. Анюта медленно вышла из комнаты.
В клубе горел красный свет. Посередине уже топтались пары, танец был медляк. Анюта зашла с Инкой. Они остановились недалеко от входа.
Музыка играла громко.
– А у Сильченки штаны как у тебя, – прокричала Инка на ухо.
Сильченко и другие мальцы стояли далеко в противоположном углу. У Сильченко были штаны как у Анюты.
– Вовсе не такие! У меня – во, смотри, карман какой!
– Ну почти такие, – прокричала Инка.
Сильченко, кажется, смотрел на нее. Вдруг Анюта вздрогнула. Это был пьяный парень из другой деревни, он взял ее за руку.
– Можно вас?
– Можно, – ответила Анюта с достоинством.
Они стали танцевать. Анюта через его плечо видела Сильченко, он ни с кем не танцевал, но потом парень поворачивал ее, и Сильченко оставался за спиной.
– Как тебя звать? – сказал пьяный парень ей на ухо.
– Аня.
Танец кончился, но он не хотел ее отпускать. Анюта вырвалась и пошла к выходу.
– А я ему – раньше сопли утри, – говорила Валька.
– Ну, где ж твой жених? – спросила Валькина подруга.
– Какой еще жених, – вяло отперлась Анюта.
– Музыкант-то этот – втюрился в Анютку, слышь? – сказала Валькина подруга Вальке. – За километр видать! Глянь – покраснела!.. – Валькина подруга подкалывала. – Девочка Аня, манная каша! – пропела она.
– Да ты сюда слухай, – рассердилась Валька. – Дык я ему – а он обиделся – ай-ай! Чуть только что слезки не покапали…
Валькина подруга повернулась к Вальке. Анюта постояла, а потом двинулась к выходу.
Ее догнала Инка:
– Куда ты?
– Я приду сейчас.
Анюта вышла на улицу. Над дверью тоже был красный фонарь. Курили несколько мужиков. Анюта остановилась. Потом она заглянула назад в зал. «Ансамбль “Модерн Токинг”! – заорал друг Сильченки в микрофон на сцене. – Что означает – современный разговор!» Анюта оглянулась. Темно. Она сошла по ступенькам и пошла.
Фонари над дорогой где горели, а где не горели – побиты были. Где не горели – Анюта бежала: темно. Она слышала свое дыхание на бегу. Когда добегала до фонарей – снова шла. Клуб был далеко.
Она вошла в калитку. Было темно. Овчарка Дина стояла у конуры. Услышав Анюту, она повернулась, зазвенев цепью. «Диночка», – бросила Анюта, проведя на ходу рукой по ее шее. В кухне было темно, а в комнате мать, нахмурив брови, смотрела что-то в комоде. Когда Анюта вошла, мать взглянула на нее и озабоченно пробормотала:
– Як бы не спер чаго…
– Уже ушел? – спросила Анюта.
– Пашоу, – сказала мать. – Нешта вежливый яки стал…
Анюта выскочила во двор и, выбежав за угол, увидела огонек.
Он сидел на перекладине лестницы и курил. Анюта остановилась. Он посмотрел на нее. Затянулся.
– А вы… еще не уехали?..
Он смотрел на нее.
– Тебе сколько лет? – спросил он.
– Шестнадцать.
– Мне двадцать один. Не надо – вы. – Он затянулся. Анюта молчала. Он еще раз затянулся, и потом огонек полетел и погас. Он встал.
– Я уже уехал, – сказал он.
Они стояли и смотрели друг на друга.
– Глупая, – сказал он. – Коза глупая. Ну что ты смотришь на меня?
Анюта молчала. Он засмеялся, как будто и ей предлагал посмеяться. Анюта засмеялась.
– Ну? – сказал он.
Анюта открыла рот:
– Я когда маленькая была… Меня змея съела. – Он смотрел на нее. – А я потом новая выросла! – выпалила она.
– Ты можешь уехать со мной, – сказал он.
Анюта молчала. У нее в зобу дыханье сперло. Она сказала: – А… куда?
– Какая разница, – сказал он. – К морю. Ты море видела когда-нибудь?
Анюта помотала головой. Он засмеялся.
– Козы деревенские! – сказал он. – Смотрели на меня, как звери из зоопарка. Почему Клепа?.. может ты мне скажешь? Я должен доказывать, что я король? Я Генрих Наваррский! Терра инкогнита! Я апрель. Я куница, меня собаки не кусают. А ты – яблочный ребенок. Ты б видела сама себя! Я как увидел, умер от счастья. Кому такая достанется? Неужели мне? Вот сейчас стоял, думал – не веришь? – Он засмеялся, но вдруг перестал. – Девочка Аня! Ты когда-нибудь пробовала спать в чужом доме?
Анюта молчала. Он оглянулся. – Сваливать пора, – проговорил он. – Сейчас выскочит твоя старуха. И придется убить ее кирпичом. – Он повернулся к Анюте. – Ну беги давай. – Подхватил гитару под мышку.
Анюта… Она стояла. Он поднял брови и потом рассмеялся. – За курткой! – сказал он. – Беги за курткой. Ночью бывает холодно.
Анюта открыла рот:
– А… мамка?
– Ни о чем не жалей, это будет только веселей, – спел он.
– Там не так! Ни о чем не жалей, и в один из волшебных дней в океане надежд… ты причалишь к мечте своей, – быстро договорила она.
– Вот именно, – сказал он. Анюта сорвалась с места.
Она вбежала в дом, схватила куртку с вешалки у двери, побежала обратно.
Он стоял, ждал ее. – А я курить умею! – выпалила Анюта.
– Это не обязательно, – сказал он. Они пошли к калитке и вышли из нее.
Смерть буфетчицы
полнометражный сценарий
– Даш, а, Даш!..
– Дам, но не вам!
Бросает девочка через плечо и уходит. В длинном красном – почти до земли – платье, заляпанном сзади грязью, уходит, не оборачиваясь, дальше и дальше – но долго еще видна. Потому что осень, и все серо-желтое, кроме платья. Ленинград.
Здесь песня: «Вот старый Мак-Дональд, он фермер…»*
* Все песни в сценарии – Владимирского, на стихи Урфина
1. Буфет в общежитии. За окнами сумерки. Буфетчица сидит и смотрит в окно. Входит латиноамериканец, буфетчица встает, подходит к стойке. Латиноамериканец берет кофе, расплачивается, садится за столик. За соседним столиком сидит девочка, это Даша. У нее короткие черные волосы, и глаза густо обведены черным. Перед ней – пустой стакан. Она курит. Латиноамериканец выпивает кофе и уходит. Даша еще некоторое время сидит, затем решительно тушит сигарету, докуренную до половины, встает и подходит к стойке. Буфетчица стоит к ней спиной.
– Извините, – говорит Даша, и вдруг голос ее вздрагивает.
Буфетчица оборачивается.
Даша, справившись с собой, говорит холодным и отстраненно-вежливым голосом.
– Извините, – говорит Даша. – Возможно, вы можете мне помочь. Вы живете в этом городе. Нет ли у вас случайно знакомых, которые бы сдавали комнату… недорого?..
Буфетчица думает, затем говорит с некоторым недоумением:
– Нет.
– А… ну извините, – говорит Даша. Но не отходит.
– А может, – говорит Даша. – Вы вот сейчас уходите, в буфете ведь никого не остается? Может я здесь побуду, ну, то есть, например вы мне оставите ключ, а утром я вам отдам, честное слово, я никуда не убегу… – Даша замолкает. – Меня из института выгнали, – говорит она, чувствуя, что глаза наливаются слезами. – За то, что я не поехала на картошку! – Голос ее становится злобным и несчастным. – А я не могу домой ехать! Мне нужно где жить, пока я не найду себе квартиру…
2. Темнота.
Голос (сначала откуда-то из глубины, приглушенный странной, давящей звуки акустикой, заглушаемый еще какими-то шорохами; по мере рассказа голос приближается).
– Кухня – белая, кафель там, всякая поебень. Светло. Тут входит… неважно кто. Со спины. Входит, подходит к этим шкапчикам, что на стене висят – там от них панель отходит, в нее встроены часы и таймер. Таймер – знаешь, что такое?