У вокзала в тени стояла скамейка, и Джон просидел там очень долго два часа, три часа… Как это он не догадался захватить с собой книгу? Он начал сочинять в уме послание сыну и рассказывал в нем о полях, расстилавшихся вдоль дороги в окрестностях Кекстона, о том, как он приветствовал старых друзей, о событиях своего детства. Он даже упоминал о своей бывшей возлюбленной, о Лилиан. Если он сейчас обдумает как следует все, что собирается изложить в письме, то потом в номере гостиницы в Кекстоне он сумеет написать его в несколько минут без задержек и длительных размышлений. Да и нечего, особенно беспокоиться из-за письма к мальчишке. Право же, иногда следует оказывать ему доверие, приоткрывать перед ним завесу над своей жизнью, приобщать его, так сказать, к своей жизни.
В двадцать минут седьмого Джон въехал на своей машине в Кекстон, отправился прямо в гостиницу, записался у портье и был препровожден в отведенный ему номер. Въезжая в город, он заметил на улице Билли Бейкера, у которого еще в юности была парализована нога; идя, он волочил ее по тротуару. Теперь он сильно постарел, его лицо выглядело морщинистым и поблекшим, как высохший лимон, на одежде спереди были пятна. В городках штата Огайо люди, даже больные, живут долго. Просто удивительно, как они цепляются за жизнь.
Джон поставил свою довольно дорогую машину в гараж при гостинице. В свое время в этом здании помещалась платная конюшня. На стенах маленькой конторы, выходившей на улицу, висели изображения знаменитых беговых и скаковых лошадей. Старый Дэйв Грей держал тогда эту конюшню, и Джон иногда нанимал у него шарабан. Он нанимал шарабан, и они с Лилиан отправлялись на прогулку за город по освещенным лунным светом дорогам. Откуда-то с уединенной фермы нет-нет да и донесется собачки лай. Иногда они выезжали на узкую дорогу, обсаженную с обеих сторон кустами бузины, и останавливали лошадь. Какая тишина царила кругом! И какие странные чувства одолевали их тогда! Они не в силах были говорить. Порою они сидели долго-долго, безмолвно прильнув друг к другу. Однажды они сошли с шарабана, привязали лошадь к изгороди и пошли на свежескошенное поле. Сено уже было сметано повсюду в небольшие стога. Джону так хотелось прилечь на сено с Лилиан, но он не дерзнул даже и заикнуться об этом.
В гостинице Джон молча съел свой обед. В столовой не было никого, даже неизбежных коммивояжеров. Вскоре явилась жена владельца гостиницы и подошла к столику Джона немного поболтать. В гостинице обычно останавливается немало туристов, но сегодня как раз выдался тихий денек. Когда держишь гостиницу, приходится мириться с тем, что бывают такие дни. Муж ее торговый агент и много разъезжает. Вот он и купил гостиницу, чтобы доставить жене развлечение, когда будет отсутствовать. Его так часто нет дома! Они приехали сюда, в Кекстон, из Питтсбурга.
Пообедав, Джон поднялся к себе, и сейчас же туда явилась хозяйка. Дверь, ведущая в холл, осталась открытой, и хозяйка стала в проходе. Она была очень недурна собой.
— Простите, я только хочу удостовериться, что все в порядке, полотенце и мыло на месте, и все прочее, что нужно.
Она некоторое время постояла у двери, рассказывая Джону о городе.
— Очень славный городок! Здесь похоронен генерал Херст. Вам следовало бы съездить на кладбище а посмотреть его памятник.
Джон попытался вспомнить, кто такой генерал Херст. В какой войне он сражался? Странно, что Джон его не помнит. В городе есть фабрика роялей, и говорят, что некая торговая компания из Цинциннати собирается построить здесь часовой завод. Они рассчитывают, что в таком городке у них будет меньше неприятностей с рабочими.
Женщина удалилась с явной неохотой. Идя по коридору, она остановилась и оглянулась. Это уж, знаете ли, действительно странно! Оба были застенчивы.
— Надеюсь, вам будет у нас удобно, — сказала она.
В сорок лет человек не возвращается в родной город, чтобы учинить… Жена часто отсутствующего мужа, вот оно что! Ну-ну!
Без четверти восемь Джон вышел прогуляться на Мейн-стрит и почти сразу же наткнулся на Тома Болларда, который мгновенно узнал его, — этому обстоятельству Том был особенно рад. Он без конца похвалялся этим.
— Стоит мне хоть раз увидеть лицо, и я помню его потом всю жизнь. Так-то, милый мой!
Когда Джону было двадцать два, Тому, вероятно, было около пятнадцати. Его отец был лучшим врачом в городе. Том немедленно взял Джона на буксир, и они вместе вернулись в гостиницу.
— Я же сразу узнал вас! — без умолку восклицал Том. — По правде сказать, вы не так уж и изменились!
Том, в свою очередь, стал доктором, и было в нем что-то… Джон без труда определил, что именно. Они пошли к Джону в номер. Там Джон извлек из чемодана бутылку виски и налил Тому стакан, за который тот схватился что-то уж слишком поспешно, так, по крайней мере, показалось Джону. Завязалась беседа. Опрокинув стаканчик, Том уселся на край кровати, никак не желая расстаться с бутылкой, придвинутой к нему Джоном. Герман занялся перевозкой грузов. Женился на Китти Смолл, и у него пятеро малышей. Джо работает в Международной компании по производству уборочных машин.
— Не знаю., в городе ли он сейчас. Он специалист по ремонту машин, механик дай боже и великолепный малый, — рассказывал Том.
Он снова налил себе и выпил. Что касается Лилиан, о которой Джон упомянул вскользь, как бы случайно, то он, Джон, слышал, конечно, что она вышла замуж, а после развелась. Там был замешан какой-то мужчина. Ее супруг потом женился вторично, а она сама сейчас, после смерти отца торговца обувью, живет с матерью. Том излагал все это с некоторой осторожностью, как бы боясь причинить боль другу.
— Мне думается, ей теперь неплохо. Живет скромно, ничего за ней не водится. Хорошо, что у нее нет детей. Иной раз нервы пошаливают, бывают странности… Ну и порядком, надо сказать, подурнела.
Джон и его гость спустились вниз и, пройдя немного по Мейн-стрит, уселись в принадлежавшую доктору машину.
— Я вас немножко прокачу, — заявил Том, но в тот миг, как они уже готовы были тронуться с места, он вдруг обернулся и улыбнулся своему пассажиру: — Надо бы малость отметить ваше возвращение, — сказал он. — Не возражаете насчет литровочки?
Джон вручил ему десятидолларовую бумажку, и Том исчез в недрах ближайшей аптеки, Явившись назад, он ухмыльнулся.
— Я воспользовался вашим именем, все в порядке. Они там не знали его. В рецепте я написал, что у вас общий упадок сил, что вам необходимо укрепляющее. Рекомендовал вам принимать по чайной ложке три раза в день. Бог ты мой, в моей книжечке для рецептов уже не хватает листков!
Владельца аптеки звали Уил Беннет.
— Вы, наверно, помните его. Это сын Эда Беннета, и женат он на Кэрри Уайет.
Эти имена Джон помнил очень смутно. «Он, видимо, собирается напиться. И меня попытается напоить», — подумал Джон.
Свернув с Мейн-стрит на Уолнет-стрит, они остановились посередине между двумя фонарями и снова выпили. Джон поднес бутылку к губам, но закрыл отверстие языком. Он вспомнил те вечера с Джо и Германом, когда втихомолку выливал свое пиво в плевательницу. На душе у него было холодно и уныло. Уолнет-стрит была та самая улица, по которой он, бывало, поздно ночью возвращался домой от Лилиан. Он стал вспоминать людей, живших тогда на этой улице, и перед ним замелькали знакомые имена. Много имен сохранилось в памяти, но за ними не вставали образы людей. Они оставались только именами. Он втайне надеялся, что доктор не вздумает свернуть на ту улицу, где некогда обитала семья Холденов: Лилиан жила в другой части города, называвшейся районом Красных домов. Джон и понятия не имел, откуда такое название.
III
Они молча ехали вверх по небольшому холму на юг и наконец оказались на окраине города. Остановив машину у дома, которого в свое время при Джоне еще не было, Том дал гудок.
— Здесь, кажется, была Ярмарочная площадь? — спросил Джон.
Доктор обернулся и кивнул головой.
— Да, именно здесь, — сказал он.
Он продолжал нажимать гудок. Из дома вышли мужчина и женщина и остановились на дороге возле машины.
— Давайте захватим Мод и Элфа и все вместе махнем в Лайлс-пойнт, предложил Том.
Вот уж, действительно, Джона взяли на буксир! Он удивлялся, почему Том не знакомит его. Но Том сказал:
— Мы уже малость заложили за галстук. Познакомьтесь с Джоном Холденом. Жил здесь когда-то давно.
Когда Джон был еще мальчуганом, здесь, на Ярмарочной площади, Дэйв Грей, владелец конюшни, обычно по утрам делал разминку своим лошадям. Герман, который был превеликим любителем лошадей и мечтал стать жокеем, часто спозаранку заходил за Джоном, и оба мальчика отправлялись на площадь, даже не позавтракав. У Германа обычно были с собой бутерброды — ломтики хлеба с холодным мясом, похищенные из мамашиной кладовой. Приятели шли напрямик через чьи-то участки, перелезали через изгороди и на ходу жевали бутерброды. По пути на лугах трава сгибалась под тяжестью капель росы, и прямо перед мальчиками взлетали ввысь жаворонки. Герману, как-никак, удалось в известной мере претворить в жизнь мечту своей юности: он по-прежнему был около лошадей, у него было извозное дело. С какой-то затаенной болью Джон подумал, что скорее всего Герман просто ездит на грузовике.
Мужчина и женщина сели в автомобиль, женщина — на заднее сиденье, рядом с Джоном, а муж ее — рядом с Томом, и они покатили к другому дому, Джон не мог уследить, по каким улицам они едут. Иногда он спрашивал соседку: «На какой улице мы сейчас находимся?»
Вскоре к ним присоединились Мод и Элф, которые тоже залезли на заднее сиденье. Мод была стройная женщина, лет двадцати восьми или тридцати, с золотистыми волосами и голубыми глазами. Она сразу, как видно, решила начать заигрывать с Джоном. «Больше, одного дюйма пространства мне не потребуется», — сказала она со смехом, протискиваясь между Джоном и первой женщиной, имени которой он потом не мог вспомнить.
Мод ему, пожалуй, даже нравилась. Машина прошла миль восемнадцать по покрытой,