Он с высоты христианского полета озирал копошащегося во тьме невежества бедного язычника, снисходительно обливал его пометом, по доброте даже похлопал бы по плечу, но уж слишком на разных высотах, так что лишь поплевывал из недостижимой выси, осиянный ярким светом всепобеждающей веры.
— Э.. э... — сказал Олег, — ну ты и толкователь...
— А что? Не мир Господь принес, а меч!.. Я ж его в руках держал, забыл?
Олег сказал укоризненно:
— Томас, Томас!.. Мы прошли ад и рай, ты общался с самим Богом... и теперь говоришь насчет того, что меч, а не мир? Так что же, для тебя и сам Бог не авторитет?
Томас расправил плечи, лицо стало надменное и почти заносчивое.
— Знаешь, сэр Олег, я не знаю, как понял ты, но Господь Бог не мог сморозить глупость насчет мира со всякими сарацинами, язычниками и нехристями. А если ты такое услышал, то прочисти уши. Я сам могу тебе помочь своею рыцарской рукой в булатной рукавице. Меч и только меч, вот что завещал нам Господь. Вот что мы должны нести в мир и по миру, дабы приобщить всех к нашей единственно правильной вере!
Олег в изумлении покачал головой.
— Я уж думал, меня никогда ничто не удивит. А тут... Томас, христианству светит великое будущее! Застой и гибель начинаются от всяких умствований, поиска каких-то особых путей, а тебе ведь все ясно!
Томас горделиво выпрямился.
— Ясно и понятно. Святая церковь не ошибается.
Олег кивнул, не сводя с него пристального, все еще изумленного взгляда.
— Да-да, конечно. Это Бог ошибается, не то ляпает своим дурным языком, а вот Церковь толкует его слова так, как надо... Гм... в этой хрени что-то есть. Пока еще не понял, что именно, но что-то есть...
Он погрузился в раздумья, Томас вздохнул.
— Сэр калика, — сказал он сочувствующе, — ты тоже вымрешь, как всякие так филистимляне или саддукеи.
— Почему?
— Умствуешь много. Я не думаю, что наш мир создан умствующим Господом Богом. Скорее всего он создал его на ходу между жаркими рыцарскими схватками со звездными... или зазвездными драконами и растлителями невинных дев. Если бы наш Господь был умником да еще и грамотным, разве на свете появилось бы славное рыцарство?.. Разве было бы место богатырским подвигам, воспеванию великой любви, самопожертвования, верности...
Он умолк на полуслове, насторожился. Донесся далекий женский крик, полный страха и безнадежного отчаяния. Томас тут же повернул и пришпорил коня, затрещали кусты. Олег успел увидеть только, как заколыхались ветви, да еще вздрогнула вершинка березки, указывая направление, где промчался рыцарь.
— Да чтоб тебе, — проворчал он.
Конь ломанулся следом с такой же поспешностью, замелькали деревья. Через минуту он вылетел, пригнувшись к конской шее и закрывая лицо от проносящихся веток, на поляну, даже не на поляну, а на берег небольшого лесного озера. Обнаженная девушка стояла по пояс в воде, обеими руками стыдливо закрывала грудь, а на берегу трое мужчин отбивались от Томаса топорами и пиками.
Олег остановился, стараясь одним взглядом охватить всю картину. Похоже, что девушка купалась в озере, а эти трое лоботрясов то ли подсматривали, то ли вышли к краю воды и начали хохотать, наслаждаясь беспомощностью жертвы, а девушка ударилась в слезы и подняла крик, вообще-то безнадежный, но на редкую случайность как раз поблизости едут двое настоящих мужчин...
Один из нападающих крикнул, все разом повернулись и ринулись в кусты. Томас хотел ринуться за ними, но там лесной завал, разбойники проскользнули между упавшими крест-накрест деревьями, исчезли, а он с проклятием повернул коня, снова посмотрел на женщину и, захватив плащ, соскочил с коня.
— Милая леди, — произнес он церемонно, — выходите без всякого стыда и смущения. Вы имеете дело с рыцарем, Пресвятая Дева свидетель, что я никогда не обижу ни одну невинную девицу.
Девушка дрожала и всячески прятала груди, но то одна, то другая выглядывала из-под локтей, сверкая ярко-красными сосками, а девушка смотрела испуганными глазами на Томаса. Длинные мокрые волосы струились по спине, фигура дивно хороша, Томас невольно засмотрелся, но стряхнул с себя наваждение и потряс плащом.
— Выходите же! Я бы сам к вам, но вода в доспехи — такая хрень! Придется раздеваться, извините за выражение, до самого... я имею в виду совсем, понимаете?
Девушка сказала плачущим голоском:
— А вы меня не обидите?
— Да нет же, — ответил Томас. — Хотите, перекрещусь?
— Нет-нет, — ответила она поспешно, — не нужно, уже иду. Я вам верю, прекрасный рыцарь.
Томас задержал дыхание, стараясь не меняться в лице, девушка медленно выходила, из озера, вода опускается, открывая ее нежное безукоризненное тело, еще юное девичье, но уже спелое, созревшее для ласк и материнства. Показались бедра, треугольный мысок темных волос в низу живота, полные ноги...
Она остановилась, не дойдя до рыцаря всего на пару шагов, так что щиколотки оставались в воде, в глазах снова появился испуг. Томас не удержался и шагнул в воду, красивым жестом набросил ей на плечи плащ, дружески обнял и сказал ласково:
— Вы можете считать меня своим братом, леди.
— Спасибо, — прошептала она. — Но я все равно вас боюсь...
— Меня? — удивился он. — Впрочем, я вас понимаю, я весь в железе! Но поверьте, там внутри я исполнен учтивости и галантности. Ох, вас уже ноги не держат! Позвольте, я со всей учтивостью и целомудренностью возьму вас на руки... Как брат, как христианин, как брат по вере...
Он наклонился и попытался взять ее на руки. Олег не видел, как напряглись под стальной скорлупой мышцы, но лицо побагровело, Томас даже задержал дыхание, а двигался он так, будто пытался выдернуть из земли деревцо. Женщина обняла его за шею, прильнула, Олег услышал сдавленный вскрик Томаса.
В воздухе просвистели три стрелы, лишь тогда Томас услышал щелчок тетивы. Его шатало, он кое-как отступил на шаг, волоча на себе то, что минуту тому было обнаженной женщиной. Она уже превращалась в нечто похожее на грязный студень, медленно стекала по доспехам густой вязкой слизью и отступала в озеро, где втягивалась в огромное тело, выпустившее наверх отросток.
Олег выждал, повесил на спину лук. Зеленые глаза потемнели, а когда Томас выбрался на сушу, сказал нетерпеливо:
— В седло сам поднимешься?
— Да, — прошептал Томас. — Не надейся, что подсадишь меня пинком в зад.
— Ничего, — заверил Олег, — еще случай будет.
— Спасибо, — сказал Томас раздавленно. — Ты умеешь успокаивать... язычник.
— Тогда поехали, — безжалостно сказал Олег, — бабоспасатель хренов.
ГЛАВА 8
Лес, словно черная грозовая туча, темнеет впереди, перегораживая зеленую, залитую солнцем долину. Издали видно, что дорога пугливо свернула и пошла в обход, пошла по солнцепеку, страшась приблизиться к темным деревьям, от которых даже сюда веет опасностью, тьмой, злом. Олег бросил взгляд на Томаса.
— Справа объедем или слева? Как правильнее по-христиански?
— А как ближе? — спросил Томас.
— Примерно однаково.
Томас грозно вперил взгляд нещадно голубых глаз в темный лес.
— Эта наша страна, — произнес он высокомерно. — И никакие темные силы не заставят нас поступать по-своему. Они хотят, чтобы мы свернули? Ну так вот...
Он покосился на Олега, проглотил какое-то странное слово, видимо, очень редкое, рука его поднялась в привычном жесте и с металлическим стуком опустила забрало. Копье в правой руке наклонилось, угрожая острым концом всякому, кто посмеет встать на пути, щит занял место на локте левой руки.
— Хороший ответ, — согласился Олег. — Только позволь, я поеду первым.
— Нет, — отрезал Томас. — Я — рыцарь. Я должен защищать простой народ.
— Хорошо, — покорно ответил простой народ, — поехали.
Копыта стучали сухо и четко, но в десяти шагах от деревьев земля начала прогибаться, словно покрытая толстым ковром. Томас опустил взгляд и понял, что под слоем листьев в самом деле слой мха толщиной в королевскую перину. Конь под ним осторожно приблизился к деревьям, толстым и в болезненных наплывах, в дуплах, с исковерканными ветвями, попытался заглянуть в глубь леса, но там темно, над лесом не солнце сияет, а глухая беззвездная ночь.
Он перевел дыхание, за ним едет простой человек из народа, которого он по рыцарской клятве обязан защищать, сразу после верности церкви и королю, и Томас, собравшись с духом, сказал ясно и четко:
— Есть такое слово «надо»...
Он пустил коня между деревьями, страшный непонятный холод охватил тело, плечи передернулись, зубы сами по себе застучали. Справа и слева поплыли деревья, покрытые толстым слоем темного, даже черного мха, похожего на клочья вечной ночи. Изломанные болезнями крючковатые ветви угрожающе растопырили голые сучья, черные и острые, как оленьи рога. Он не мог припомнить таких пород, деревья разные, однако листья на каждом висят неподвижно, словно свинцовые, ни один не шелохнется. Почти все — черные, покрытые словно бы лаком, блестят, но, похоже, это просто слизь, покрывшая гниющее дерево...
Деревья медленно двигаются с каждым шагом справа и слева, под ногами все утолщается слой опавших листьев, копыта мягко прогибают черную массу. Громко и отвратительно чавкает, выбрызгивается мутная струйка зловонной жидкости. Одно дерево протянуло ветвь, загораживая дорогу. Не пригибаясь, Томас взмахнул мечом. Лезвие легко прошло через полусгнившую плеть, из обрубка потекла черная жидкость. Дерево издало стон, вздрогнуло, закачалось. Стон стал громче, соседнее дерево ответило гулким эхом. Томас заторопил коня от жуткого места, а за спиной уже разрастались и ширились стоны десятка деревьев.
— Что за лес, — пробормотал он. — Как Господь только и терпит эти козни своего Врага...
— Только своего? — послышалось из-за спины.
— И нашего, — ответил Томас с достоинством.
— Ах да, вы же с Господом в одном боевом отряде.
Томас подумал, ответил с чувством:
— Вот иногда и ты, хоть и язычник, что-то да понимаешь! Хорошо сказал. Мы с Господом в одной боевой группе — замечательно! И хотя Господь незрим, но я чувствую Его присутствие душой, сердцем и всеми прилегающими печенками. И это добавляет энтузиазма. А также и веры в нашу скорую победу и скоростную постройку Града Божьего.