– …И кто-то вас туда тоже приглашал. Кто-то из наших провожатых, там была целая толпа. Мол, остальных, которые в лесу спрятались, тоже сюда ведите…
– Толпа? Начинаю понимать. Претенденты на венец?
– Да. Взять его нетрудно, только вот уйти с ним – задача не из легких. Они друг друга сторожат. И всех пришлых.
– Ясно. Нарисуй-ка мне, Торн, как там что расположено, откуда и на чем можно подойти или, скажем, подъехать.
Торн принялся чертить палочкой по земле. Арнорец и маг иногда поправляли его. Капитан задавал вопросы, стараясь как можно лучше представить себе тот участок Карн-Дума.
– Агдалон, что-нибудь по твоей части?
– Там есть маг. Сильный. И я уже когда-то чувствовал присутствие этого существа. Должно быть, кто-то известный.
– Дело усложняется. Дайте мне подумать.
Чуть погодя капитан подошел к гондорцу.
– Придется нам с тобой поработать. А остальные помогут.
Работали они полночи.
Это и впрямь был коридор, выложенный из больших блоков дикого горного камня. Некоторые выпали из стен и потолка, образовав бреши, через которые скудно сочился солнечный свет. Ничего особенного. Старая цитадель, мрачная и неуютная, как все заброшенные крепости.
Беатор ехал на первой повозке. Когда они подобрались вплотную к коридору и развернулись, как уговорено, у ближнего конца стояли Хаддар и Агдалон. В середине коридора шумела толпа претендентов, но никто из них даже не глядел на этих двоих, да и на повозки не обратили особого внимания. Капитан и маг подошли первыми, потом с дальнего конца коридора прямо к Проклятому венцу ринулись два всадника – Торн и Данно Акайн. Толпа развернулась к ним, послышались ехидные крики: «Неглупо! Хорошая попытка! Правда, уже было, пробовали!»
В этот момент Дэлагунд наложил на лук стрелу, к которой была привязана тончайшая эльфийская веревка, почти невесомая. Перворожденный спустил тетиву, кажется, не целясь. Беатор не видел никакого венца на расстоянии двух сотен шагов, да еще в сумраке коридора. Но негромкий звяк услышал. Попал! Острие Дэлагундовой стрелы только что стало частью венца. Есть у эльфов редкие металлы, неведомые людям. И есть своя магия, о которой от начала времен никто не мог с точностью сказать, то ли это действительно магия, то ли дар Предвечного Властителя, – видеть и делать то, к чему не способно естество других существ. Одним словом, металл эльфийской стрелы сросся с металлом венца. Дэлагунд быстро обрезал веревку и конец ее привязал к деревянному воротку, приделанному Беатором к баллисте специально для такого случая.
«Тэнг!» – поет тетива верхнего самострела баллисты. Копье сходит с желоба, и за ним тянется такая же тончайшая веревка, намотанная на вороток. Вороток стремительно вращается и утягивает венец прямо из-под носа у претендентов. Толпа замечает неладное, кое-кто поворачивается назад, пытается догнать венец, подпрыгивающий от ударов о землю и о мертвые тела. Догнать невозможно. Толпа разражается оскорбленными воплями.
И тогда откуда-то из бокового коридора выходит человек в темной мантии, высокий, величественный, вооруженный посохом мага.
– Логран!.. – с отчаянием восклицает Дэлагунд.
Чужой маг направляет посох в направлении веревки. Кто знает, хотел он просто перерубить веревку каким-нибудь магическим лучом или же завладеть венцом… Ошибка его состояла в том, что он пренебрег Агдалоном. Когда-то владетельный князь и редкий злодей, Логран считался чуть ли не самым опасным магом на всем Севере. Ему ли бояться волшебника-середняка, недоучку Агдалона!
Тот не стал оказывать какое-либо магическое противодействие. То ли от природной сообразительности, то ли от растерянности Агдалон избрал самый эффективный образ действий, то есть попросту изо всех сил врезал Лограну собственным посохом по темени. Логран качнулся и рухнул как подкошенный.
– Вот тебе и магический поединок… – вякнул Беатор.
– А по-моему, все вышло очень достойно, – возразил хоббит.
Толпа ахнула и на несколько драгоценных мгновений потеряла интерес к венцу. Гибель Лограна Смуглолицего как громом поразила претендентов. Тем временем Хаддар и Агдалон вскочили на коней и с места взяли в галоп; венец добрался до первой повозки, перелетел было через нее, но тут его схватил Кэбидж. Беатор моментально обрезал обе веревки.
– Ну, готово дело живо-два, – прокомментировал хоббит.
Повозки понеслись к условленному месту. Там их уже ждали дунадан и арнорец. Что ж, унести и впрямь оказалось нетрудно…
– Хорошая работа! Клянусь секирой Торина, отличная работа! Да не будь мои предки лучшими ювелирами Серогорья, великолепная работа! – восхищался Табарин, поворачивая венец так и эдак, приглядываясь ко всяческим деталям, чуть только не принюхиваясь. – Чернение! А? Какое чернение! Наша, гномская работа! И маску тоже делал гном, да. Да! Так больше не умеют делать!
Беатор подергал его за локоть:
– Э-э, сударь Табарин, лучше бы вам не допускать… э-э… приятных мыслей по поводу этой штуки. Как знать, не схватит ли она тебя?..
– Да не-ет! Впрочем… – Гном насторожился. – Клянусь бородой… Но кто же ее тогда понесет?
– Э! А? Что вы все уставились на меня? Что, второго Фродо нашли? А? А? Не будет вам никакого второго Фродо, никакой я вам не Фродо! Не желаю совершенно… – тут хоббит запнулся, глядя на лица друзей, потупил взор и тихонько добавил: – Ну что вы так смотрите? Если для дела очень нужно, то… хотя… конечно… я… мог бы…
– Оставьте Кэбиджа в покое, – голос Хаддара звенел от напряжения. – Некогда рассусоливать! Табарин, приторочь венец к оглобле у второй повозки. Намертво. Эта тупая деревяшка и будет нашим Фродо.
Отряд гнал днями и ночами, не разводя костров, останавливаясь только для того, чтобы поменять лошадей в упряжках и накормить их. Слева и справа от Эттенблатского тракта тянулись каменистые пустоши. Ни деревни, ни одинокой хибары, ни даже овечьего стада. Один раз вдалеке заметили смолокурню, вонючий дым стелился от нее по всей равнине. Другой раз проехали каменоломню, покинутую вроде бы совсем недавно.
По ночам над их головами кружились огромные летучие мыши. Позади мелькали группы конников. Кто-то из претендентов – а может быть, и вся банда – знал о передвижениях отряда. Впрочем, посреди пустошей их никто не пытался задрать. Чуть только Хаддаровы люди въехали в полосу лесистых предгорий, нападения пошли одно за другим. Их загоняли, словно сильного и опасного зверя. Помогало только то, что претенденты никак не могли сговориться между собой. Атаковали по одному, по двое, по трое, бросались среди бела дня, потеряв здравое разумение, к заветной оглобле. Потом организовались и атаковали уже целыми дюжинами. Беатор держал все восемь вертушек заряженными. В одном из ночных боев чужой дротик прошил бедро Дэлагунда, и тот, обливаясь кровью, упал под копыта коню. Дальше его везли на повозке.
Выбрав открытое место, где никто не сумел бы незамеченным подобраться к повозкам, Хаддар остановил отряд и велел перевязать Дэлагунда. Перевязать, промыть и… сделать… все, что нужно.
Капитан никогда ничего не понимал в искусстве врачевания. Дар целителя был только у самого эльфа, но сейчас он метался в бреду, терял кровь и постанывал. Беатор припомнил пару лечебных трактатов, когда-то проглоченных им впопыхах.
– Я… попробую, раз больше некому.
Хаддар взглядом спросил у Агдалона, мол, ты можешь что-нибудь сделать? Маг отвернулся.
– Освободите Беатору место!
Все расступились.
Гондорец разорвал на эльфе одежду, велел согреть воду, промыл рану, как умел, отворачивая лицо от кровавых брызг, потом плюнул и перестал отстраняться. Он с отчаянием копался в мешочках Дэлагунда, отыскивая траву, которая способна остановить кровь, потом другую траву, которая способна не допустить к ране чужую вредоносную магию, потом искал порошок, выгоняющий гной и гниль. То ли он нашел? Или ошибся? Взывал к Илуватару, орал Торну, чтобы тот поближе поднес факел, ночь, собственных рук не видно… Потом занялся повязкой, но все выходила какая-то ерунда, то повязка сползала, то опять начинала сочиться кровь. Колени дрожали у Беатора. Дэлагунд пришел в себя и, едва шевеля бескровными губами, подал ему пару советов. Дело пошло на лад.
Наконец, Беатор, совершенно обессиленный, опустился рядом с перворожденным и тяжко вздохнул. Гондорец сделал все от него зависевшее.
– Накрой меня… одеялом. Мне… ужасно… холодно.
«Совсем как человек», – подумал Беатор, повинуясь.
– Благодарю… тебя. Я… так не хочу… умирать.
– Тебе больно? Потерпи, должно полегчать.
– Мы… умеем избавлять себя от боли, но… платить приходится… слабостью. Я… сейчас… как младенец.
Они помолчали.
– Беатор… мы много веков учились… распоряжаться… своей жизнью… так же легко, как смертные… не бояться… потерять ее, поставив на кон… из-за пустячного дела… как мы сейчас… Да. Да. Музыка… пронизывающая мир… изменилась… в ней… нет прежней величавости и благородства… но… она не стала хуже… просто… стала другой… Да. Так. Как будто… играли… многие существа… и первая партия была… за нами… вот… мы… ушли… уходим… и арфа замолкает… теперь… первая партия за людьми… мне… нравится волынка и пастушья свирель… диковато… но… есть своя краса… надо… просто вчувствоваться… я… прирос к миру человеческого Средиземья… я… отучился презирать смерть… к сожалению. Это ведь… видишь ли… считается у нас позорным…
– Ничего, ничего. Утешься, нет неуязвимых, всесильных существ. Все мы бываем то сильными, то слабыми. Всем нам нужно сочувствие. Я вот… признаться… родился в деревне. Только никому не надо рассказывать об этом, слышишь?
– Слышу.
– В маленькой рыбацкой деревне у самых развалин Осгилиата. Там, конечно, отстроили кое-что, но развалины так огромны, а восстановили только самую серединку. Мы играли там… мы, тамошние мальчишки… И мне представлялось нечто высокое… Я мечтал совершить что-нибудь достойное державной древности.