– Исключено, – незамедлительно возразил Кратов. Четыре невыразительные физиономии оборотились к нему, как чаши подсолнухов к солнцу. – Исключено, – повторил он с наслаждением. – Достаточно с меня в этом году советников.
Стафранигремпф нахмурился, пытаясь прочесть скрытый смысл во внезапной отповеди, и мало в том преуспел.
– У вас есть конструктивные предложения? – спросил он слегка беспомощно.
– Экзекутор, – сказал Кратов, пряча улыбку.
– Ну, допустим, – сказал тот. И вдруг уточнил проницательно: – То была маленькая месть с вашей стороны, не так ли? Чем же я невольно задел ваше достоинство?
– Назвав меня существом, вы упустили атрибут «мыслящее».
Новопроизведенный экзекутор Стафранигремпф приосанился и сообщил своему лицу выражение превосходства.
– Вижу, вы не слишком сведущи в этическом каноне нашей расы, доктор Кратов, – произнес он внушительно. – Это вас извиняет и оправдывает. Узнайте же, что мы, цивилизация Иовуаарп, предполагаем за всяким живым существом без исключений некоторую степень разумности до тех пор, пока не будет доказано обратное. Вы будете поражены, но доказательств неразумности не было найдено никогда и ни у кого за всю нашу историю. Возможно, вы сочтете, что мы толкуем понятие разума несколько расширительно в сравнении с вашей научной традицией. Но я слышал, что в человеческом сообществе витало суждение, будто разум есть не до конца сформировавшийся инстинкт… Таким образом, назвав вас существом, я заведомо и самоочевидно обозначил вас как носителя разума. А уж степень своей разумности оставляю определять вам самому.
– Должно быть, непросто обитать в мире, сплошь населенном разумными существами, – заметил Кратов. – Я встречал нечто подобное в одном из миров…
– Да, это нравственный вызов, – согласился Стафранигремпф. – Цивилизация вообще зиждется на нравственных вызовах и способах их преодоления. Вы, с вашей гуманистической доктриной, в известном смысле облегчили себе задачу. Отказали в разумности всем обитателям своего мира, кроме самих себя. Это дает вам право обходиться с ними как заблагорассудится и не всегда уважительно. Да и на Церусе I, о котором вы, доктор Кратов, ненавязчиво упомянули, выбор в пользу урсиноидов был субъективен и, как представляется, неочевиден.
– Никто там ничего не выбирал, – проворчал Кратов. – Всего лишь из картины мира был изъят искажающий фактор.
– А это и был выбор, – сказал Стафранигремпф не без злорадства. – Разве нет?
– Наша этика выстроена иначе, – вмешалась Инаннаргита. – Да, мы исходим из презумпции разумности, но не считаем ее основополагающим преимуществом живого существа в вопросах жизни и смерти.
– Уничтожить разумное существо для вас не составит проблемы?! – изумленно спросил Кратов.
– Разум – всего лишь один из атрибутов, – спокойно сказала Инаннаргита. – Ценность жизни определяется совокупностью иных свойств, которые можно было бы объединить понятием полезности.
– Бесполезен – значит, подлежит истреблению?
– Не так. Бесполезен – значит, лишен смысла существования.
– Меня всегда ставила в тупик фетишизация разумности в вашей этической системе, – неприветливо сказал Лафрирфидон. – Впрочем, как всякая фетишизация, исторически она носила вполне декларативный характер. Фарисейски признавая человеческую жизнь высшей ценностью на словах и на письме, в заповедях и учениях, вы никогда не останавливались перед массовым уничтожением себе подобных. И руководствовались при этом многочисленными поправками, оговорками, исключениями из правил. Изучая историю человечества, я поражался этому обстоятельству. Да кто угодно поразился бы.
– Нравственные аберрации вообще свойственны человечеству, как никакой другой расе, – сказал Ктипфириамм, специалист по гуманоидам. – Тахамауки ненавидят ложь в любых проявлениях. Верите ли, в их культурном спектре никогда не было фантастики как художественного приема. Мифология, впрочем, существует, но лишь как поэтическое обрамление для достоверных исторических фактов. А взять ауруоцаров с их религиями житейских радостей и самой жизни как божественного дара! Да хотя бы те же эхайны…
– Вы пригласили меня для участия в этическом диспуте? – терпеливо осведомился Кратов. – Ничего не имею против, но стоило бы предупредить, а заодно и подыскать местечко поуютнее.
– Должны же мы как-то скоротать время до прибытия на место, – сказал Стафранигремпф. – Занятие не хуже прочих. Не в карты же нам, в самом деле, играть. Кстати, обозначение «экзекутор» мне отнюдь не по вкусу. Я между делом исследовал его коннотации: есть в нем неприятное сходство с исполнением наказаний, что-то палаческое.
– Мне только что намекнули, что жизнь разумного существа для вашего этического канона не имеет большой ценности, – выжидательно промолвил Кратов.
– Да, в нашей культуре нет аналога вашего Плоддерского Круга, – демонстрируя неплохое знание его биографии, подтвердил Стафранигремпф.
– Мне стоит начинать беспокоиться о своей участи?
– Если было бы достигнуто общественное согласие в вопросе оценки полезности вашей жизни. Насколько мне известно, единодушия здесь нет даже в нашем узком кругу. Что с вами, доктор Кратов? Вам отказало ваше обычное чувство юмора?
– Ваши шутки чересчур утонченны для моего варварского восприятия, экзекутор Стафранигремпф…
– Зовите меня Стаф, – сказал тот, резко меняя слабо прикрытую антипатию на демонстративное радушие. – Это упростит общение и не повлечет смысловых потерь. Точно так же вы в свое время обошлись с именем этой планеты, урезав его до семантически допустимого минимума.
– Инара, – сказала женщина. – Кажется, на Земле есть такое имя. И никаких смысловых искажений. Быть может, нам всем пора задуматься об институте имен уменьшительных, господа?
– Да, в этом вопросе человечество подает прекрасный пример экономии фонетических усилий, – сказал специалист по гуманоидам. – Ктип – звучит симпатично, и хотя в моем случае изначальный смысл имени практически утрачен, я готов с этим примириться.
– Избавьте меня от своих ономастических экзерсисов! – вскинулся Лафрирфидон.
– Лаф! – сказала Инара с нескрываемым весельем. – Не удивлюсь, если в многообразии человеческих языков этому обрубку найдется смысловой аналог.
– И окажетесь правы, – сказал Кратов. – В английском языке есть слово «laugh», что означает «смех». В румынском и, скажем македонском языках ему соответствуют значения «пустопорожняя болтовня», а в голландском же вообще не светит ничего приличного: трус, пошляк, фрик…
– Я ожидал чего-то подобного, – сердито сказал Лафрирфидон. – Поэтому оставьте в покое мое имя!
– Принято, – не без облегчения сказал Кратов. – Со своей стороны, не стану возражать против обращения «Консул». Меня многие так зовут. Итак, вы сочли, что я слабыми своими силами столкнул лавину?
– И не в первый раз, – сказал Стаф. – До нас доходили отголоски ваших галактических похождений. Но до недавней поры они не вторгались в сферу интересов цивилизации Эаириэавуунс. Передав в Совет Тектонов информацию о планете Финрволинауэркаф в связи с проектом «Белая Цитадель», вы ускорили ход событий.
– Это же очевидно, – сказал Лафрирфидон, хмурясь. – Мы кропотливо и осторожно выстраивали отношения с этносом Аафемт. Разрабатывали программы внедрения позитивных идеологий. Внедряли ксенологическую агентуру на ключевые посты в иерархических структурах здешнего социума. Вы хотя бы представляете себе всю сложность задачи?
– Вполне, – уверенно сказал Кратов. – И даже участвовал однажды в подобном проекте, хотя и опосредованно.
– Если вы о Светлых Эхайнах, то пример неудачный.
– Еще бы! Ведь аафемты с вами не воюют. Им вообще плевать на происходящее за пределами их маленького сплоченного сообщества.
– И потому в нашем распоряжении был неограниченный ресурс времени. Пока не пришли вы со своей идеей использовать планету…
– По ее прямому назначению, – напомнил Кратов. – Звездолеты должны летать, разве нет?
– Без угрозы благополучию экипажа, – не уступал Лафрирфидон.
– Но цивилизация Аафемт – не экипаж. Это скорее пассажиры, по воле случая дорвавшиеся до штурвала.
– И они чувствовали себя неплохо. В меру своих представлений о комфорте.
– Пока не пришел я и все испортил, – усмехаясь, произнес Кратов.
– Именно так, Консул, – воинственно подтвердил Лафрирфидон.
– И это было опрометчиво, – добавил Ктип осуждающе. – Необдуманно и впопыхах.
– Да, – легко признал Кратов. – Именно так и обстояли дела. Но я не мог ждать, пока тектоны построят свой звездолет. Это могло занять вечность. Тектонам некуда торопиться. Иное дело я.
– Эгоцентризм, – сказал Стаф с укоризной, – есть одна из неприятнейших черт человеческой личности.
– До того времени, когда люди избавятся от эгоцентризма, я точно не доживу.
– Добавим сюда наклонности к неоправданному риску, – сказал Лафрирфидон. – Особенно когда рисковать приходится чужими жизнями, а не своей.
– Здесь нам не в чем упрекнуть Консула, – неожиданно возразила Инара. – Он побывал в самом сердце культуры Аафемт, тогда как мы с вами, коллега Стаф, коллега Ктип и коллега… э-э… Лаф, только-только ступили на эту планету, а сейчас сидим в уютной кабине, строим из себя всеведущих гуру и пытаемся ему пенять.
– И он доставил Галактическому Братству «длинное сообщение», – примирительно напомнил Ктип.
– Ценю вашу доброжелательность, – сказал Кратов, – но я здесь, я еще жив и в состоянии за себя постоять. Никакой нет нужды говорить обо мне в третьем лице, как о… гм… о существе.
– Наберитесь терпения, Консул, – сказал Стаф благодушно. – Мы всего лишь беседуем.
– И мы уже почти на месте, – добавила Инара.
– На самом деле мы вам благодарны, – проникновенно сказал Стаф.
– Вот как! – поразился Кратов.
Во всяком случае, сделал вид, что поразился.
Он неплохо представлял обычаи этой забавной расы. Иовуаарпы обожают ворчать и сетовать на несправедливое устройство мироздания. Хлебом их не корми, а дай повоспитывать тех, кого они определили на роль меньших братьев. А еще они без ума от теорий заговора и шпионских игр, полагают себя непревзойденными мастерами конспирации, старательно рядятся в чужие одежды, натягивают чужие личины, тайно суют свои носы в предупредительно распахнутые двери, похищают документы, что хранятся в открытом доступе в Глобали, и смертельно огорчаются, будучи ненароком разоблачены. Ненароком – потому что любое гуманоидное сообщество прекрасно осведомлено о маленьких слабостях больших пижонов и всевозможно подыгрывает иовуаарпам в их заблуждениях; но иной раз прокалывается или перегибает палку, поскольку означенные большие пижоны остро чувствуют фальшь в словах и поведении. Присутствие иовуаарпа, ведущего разведывательную игру, налагает на его окружение высокую ответственность: не выдать себя, не совершить роковых ошибок, не порушить чужих иллюзий и не ранить ничьи