К счастью, они так и не встретились. Мы дождались автобуса, простились с порхающим от счастья Юркой и доехали домой.
У Наташки был ключ, она отперла дверь, и навстречу вышла мама — рыжая, а не русо-седая, с распущенными чуть вьющимися волосами, а не мышиным хвостом, и какая-то беленькая, свежая и молодая. Я с облегчением поставил рюкзак у двери.
— Дети! — улыбнулась мама. — Ничего себе вы пакетов принесли!
В обновки никто переодеваться в поезде не стал, чтобы их не испачкать, приехали мы в том, в чем были. Мама полезла обниматься к Наташке, но та выставила перед собой руки и скользнула в ванну с возгласом:
— Нет, я воняю!
Щелкнула щеколда, плеснула вода, и донесся возглас облегчения.
— Показывайте, что вы там набрали, — с азартом проговорила мама, и я понял, что это не моя мать.
Я совершенно не знаю эту женщину! Чтобы мать полезла к кому-то обниматься… И вела она себя как-то несолидно. Это, конечно, хорошо, но жить с мамой, от которой непонятно чего ожидать…
Во я-взрослый наворотил дел!
— Мы тебе подарок купили! — захлебываясь от восторга, проговорил Борис и полез в пакет.
В мае я ничего бы не сказал, да вообще не заметил бы, что он поступает неправильно, теперь же что-то во мне восстало и воскликнуло:
— Нет! — Борис замер, я уточнил: — Наташа выбирала, ей, наверное, хочется самой подарить.
Раньше я добавил бы: «А ты на рынке только ныл и просился домой, так что права не имеешь» — но сейчас понял, что это неправильно: Борис обидится. Когда есть возможность не обижать людей, нужно ею пользоваться. Если так разобраться, раз я дал деньги на подарок, это мой подарок! И дарить его могу только я один, чтобы благодарность досталась мне! Наташка только помогала, вот и пусть плещется.
Но почему-то от таких мыслей стало стыдно. Разве стоит оно того? Я стал заботиться о Натке и Борисе, и они быстро меня полюбили. Оказывается, чтобы любили, не надо быть особенным и самым крутым, а просто нужно немного думать о других.
Как так? Мои мысли стали взрослыми? Раньше мне такое в голову не пришло бы.
— А, ну да. — Брат замер с сарафаном, упакованным в целлофан.
У мамы заблестели глаза, как у девочки, которой подарили куклу.
— Но я же не просила… — прошептала она дрогнувшим голосом.
Я произнес то, что никогда не сказал бы раньше:
— Мы так решили.
В ванной плескалась Наташка, сопровождая процесс омовения возгласами. «Как при оргазме», — подумал я и покраснел от собственных мыслей.
— Борис, показывай обновки, — улыбнулась мама. — Или вы голодные? Чаю?
— Смотри, какие! — выпалил брат и достал тряпичные кеды, не советские, а крутые черно-желтые, с двумя красными полосками возле шнуровки.
Затем он вынул из целлофана брюки, приложил к себе. И рубашку. Не белую лоховскую, а в клеточку, модную.
— Ничего себе! Вы деда разорили? — удивилась мама.
— Нет, сами наторговали, — мотнул головой Борис, — там все дешевое!
Наконец из ванной вышла Наташка, подбежала вприпрыжку, глянула на меня.
— Дари, — дал добро я.
И она протянула маме подарок. Та взяла его и стала аккуратно вскрывать, чтобы не повредить целлофан, которые еще пригодится. Достала летний сарафан — чуть приталенный, белый с зелеными узорами, похожими на побеги папоротника.
— Господи, какая красота! — Она крутнулась на месте, как маленькая девочка. — Детки мои, такие взрослые! Спасибо!
Всхлипнув, она сгребла нас в кучу и зашмыгала носом. Я и сам хотел зашмыгать, так жалко ее стало! И главное непонятно почему.
Пока обновками хвасталась Наташка, я закрылся в ванной, скинул вещи и принялся зачерпывать воду из ведра ковшом и поливаться. О-о-о, вот оно, наслаждение! От удовольствия я ненадолго забыл обо всех заботах. Вымылся, вытираясь, глянул в висевшее на стене почерневшее зеркало…
Когда в последний раз смотрел на себя своими глазами, видел щекастого парня с намечающимся брюшком и плотными ляжками, теперь же… Я больше не был толстым! Пузо сошло, щеки ввалились, и я стал похож на покойного деда Николая, только темноволосого и кареглазого. Пусть теперь кто-нибудь попробует назвать меня жирным!
Я напряг бицепс. Н-да, качаться и качаться. Жир сходит быстрее, чем нарастает мясо.
Повел я себя, как девчонка: залип, рассматривая нового себя, а когда вышел, мама и Наташка переоделись и ломанулись в ванную к ростовому зеркалу.
— Я тоже помыться хочу! — возмущенно крикнул Борис, но уступать ему место не спешили.
Пока не начались вопросы, я достал шорты, футболку которые купил для Яна, повертел в руках очки, и меня спалил Борька.
— А это что?
Вопрос застал врасплох. Ничего говорить про Яна я им не собирался, потому что непонятно, как они отреагируют, потому просто буркнул:
— Это… Взятка!
Брат не стал расспрашивать, сменил маму и Наташку в ванной, а я сунул подарок Яна под подушку. Вот зачем я его в наш ДОТ притащил? Куда его теперь?
Это для взрослого меня Ян — бедный мальчик, а для меня — непонятный пацан, который лишь на три года младше. Причем я так и не понял, нормальный ли он, вдруг какой псих. Но раз я-взрослый за него подписался, надо доводить дело до конца. Правда до какого?
Когда все освежились, мы разделили «сникерсы» и жвачки. Часть отложили друзьям, каждому из нас досталось по два батончика. Я отгрыз кусок своего. Вкус казался мне обычным, хотя я нынешний «сникерс» и не ел, если не считать тот раз, когда мы его порезали, как торт. Тогда было не распробовать.
Потом мама выставила на стол тарелки с блинчиками и «хворостом», чай с чабрецом и подперла голову рукой, наблюдая, как мы едим. Столько любви в ее взгляде было, столько нежности. А на меня она смотрела с уважением, как раньше — на отца.
При мысли о нем кусок встал поперек горла. На меня обрушилась буря эмоций: страх, злость, благодарность… В детстве нам вбили в головы, что родители — святое, я и мысли не мог допустить о том, чтобы изгнать отца к любовнице, да и не знал про любовницу, мне было пофиг, лишь бы на меня поменьше орали.
А оказывается, без него так хорошо! Мама вон какая красивая стала! Наташка не ходит сычом, брат улыбается. Вообще здорово ходить по квартире свободно и не готовиться к тому, что в любую минуту может прилететь непонятно за что.
Просто за то, что отец маму не любил, да и нас не особо жаловал, зато мы путались под ногами и мешали — как тут сдержаться? У Лики Лялиной отдельная комната, он ее и не щемит.
Перекусив, мы расползлись по кроватям, а мама пошла на дачу.
Как же хорошо вот так просто взять и уснуть! Кофе и валютчик подождут до завтра, друзья — до вечера.
Вспомнилось, что я обещал Яну заскочить к нему утром, сразу, как приеду. Ничего, и он до вечера подождет, не хотелось нервничать, и так меня перетрясло.
Но стоило закрыть глаза, и возникал Ян. Он сидел возле ДОТа и ждал. Как чудище из «Аленького цветочка». Как Белый Бим. Вот и сейчас он ждет и думает, что его бросили.
Я перевернулся на другой бок, и во мне намертво сцепились долг и лень. Уже и Борька засопел на своей кровати, а у меня все не получалось уснуть, и я понял, что, пока не схожу к этому Яну, так и буду ворочаться и себя есть.
Перед выходом я захватил пару блинчиков с рисом и яйцом, другие все мы смели.
Может, Ян уже свалил? Пусть будет так, чтобы он ушел! Камень с плеч скатится.
Поднимаясь к ДОТу, я сбавил шаг, прислушался к стрекоту цикад, к далекому рокоту мотора и позвал:
— Ян! Эй, ты там?
Он не отозвался. Ну слава богу, нет его! Я приходил, обещание выполнил, совесть моя чиста…
— Привет! — донеслось откуда-то из кустов, и вскоре показался сам Ян.
Белобрысый, лохматый, с длинной челкой, закрывающей пол-лица. Но главное, он мне так обрадовался, что ему с трудом удавалось сдерживать улыбку. И снова стало стыдно за свои мысли. Я уселся прямо на подсохший чабрец, покрывающий склон пышным ковром. Ян сел рядом.
— Жрать хочешь? — Я протянул ему блинчики.
— Вау, спасибо!
Он сразу принялся есть. Видно, что голодный, но не запихивается, ест с достоинством.
— Как ты тут? — спросил я, просто чтобы не молчать. — Никто не гоняет?
Он мотнул головой и ответил, прожевав:
— Не, ваще не трогают. И море недалеко, и речка. Есть где постираться.
— Я тут тебе, вот, одежду привез. Примерь, подойдет ли.
Лицо у него было, как у мамы, когда она получала платье: он не верил своим глазам, потому переспросил:
— Мне?
— Ну, мне оно как бы мало.
Ян помолчал, косясь с подозрением.
— А за что? Оно же новое!
— Просто так. Мультик видел? Ну, где просто так и щенок с ромашками?
— Ага. Спасибо.
Ян провел рукой по целлофану, аккуратно раскрыл пакет, отложив его в сторону, развернул коричневую футболку с мультяшным футболистом, стянул свою подранную, надел новую и просиял:
— О! Ваще!
— Ага, — кивнул я.
Негодование и злость прошли, их место заняло теплое чувство, как… Раньше я такого не испытывал, а память себя-старшего того не передавала. Было чувство, будто я — Дед Мороз, который стоит на площади и раздает детям жвачки. И все радуются, благодарят.
— Там еще шорты есть.
Шорты тоже подошли. Старший я специально выбирал немаркую одежду, чтобы не было видно, когда она испачкается, учитывая образ жизни Яна. Вспомнив еще кое-что и придавив жабу, я снял очки, которые самому нравились, и тоже отдал, сказав:
— Ты стесняешься шрама, а так видно не будет. Крутые, как у Сталлоне. Ну-ка?
Очки были велики, но на то и расчет: они почти полностью скрыли ожог. Поджав губы, Ян помолчал немного и сказал, глядя в землю:
— Я знаю, что так не бывает. Если тебе нужно что-то сделать, то я готов.
У бабушки помощник уже есть. Копать на даче нужно будет нескоро… Дача! Там есть сарай. Не сарай, скорее — будка на деревянных ножках, но под крышей, дождь туда не затекает, и до октября можно жить. Там хоть вода есть и картошка в огороде.