Снег перестал таять, превращаясь в лед, и над автомобильной дорогой кружила поземка, подбрасывая обрывки газет и целлофана.
Возле дома, ровно под абрикосовым деревом, стоял «Запорожец» вредных Стрельцовых, что живут этажом ниже. Вот же беспечные какие! Надо их предупредить, чтобы отогнали машину.
Я открыл дверь подъезда, и в этот момент ветер дунул так, что она мною чуть не выстрелила, аж запястье щелкнуло. Закрыть ее удалось с трудом.
Возле квартиры Стрельцовых я остановился, раздумывая, предупреждать ли их. Может, пусть привалит машину — так мироздание отомстит за все пакости: за сплетни, за стравливание соседей друг с другом, за воровство газет из почтовых ящиков и подсовывание баптистких брошюр.
Но машина-то — деда, а дед там безобидный, потому я надавил на кнопку звонка.
— Чего тебе? — проскрипела из-за двери бабка Галя.
— Мне нужен Иван Филлипович, — ответил я, уже готовый подниматься к себе, потому что хорошая бабка в такую погоду деда из квартиры не выпустит, а с ней разговаривать я не собирался.
Дверь приоткрылась, когда я уже начал подниматься по лестнице. Высунулся дед и спросил:
— Что ты хотел, Павлик?
— Вы перегнали бы машину, — посоветовал я. — Она прямо под деревом стоит, вдруг ветром его повалит?
— Ничего не повалит! — проворчала бабка и обратилась к деду. — Спроси, чего ему надо?
Вот же короста старая! Помнится, отец называл ее Гориллой. Дверь захлопнулась, донеслось бормотание деда и бабкин ор. А ведь там еще тихий алкоголик Толик, сын Гориллы. Понятное дело, без жены, кто ж такое выдержит? Старший сын вырвался из когтей хищной мамам и носу не кажет, за что постоянно проклинаем в кругу приподъездных бабок.
Как только я вошел домой, Наташка и Борис бросились навстречу.
— Ну что? — с надеждой спросила сестра. — В школу надо?
— Не надо, — обрадовал их я. — Выходной!
— Ты не врешь? — высунулась мама из кухни.
— Позвони в школу, узнай.
Мама шагнула к телефону, принялась крутить диск.
— Снег валит! — радостно воскликнул Борис. — Будем кататься с горки возле ДОТа!
— Завтра — может быть. А может, и нет, — сказал я и прошел в кухню мимо мамы, говорившей с директором, посмотрел на термометр, висящий на улице за окном, температура была — ноль градусов.
Вот теперь можно позавтракать.
Так приятно в тепле и уюте пить горячий чай с сырниками, блинчиками, печеньем… С чем-нибудь сладким, и смотреть, как бушует непогода.
В детской бубнил телевизор. В спальне Наташка слушала Duran Duran. Борис занимался своим любимым занятием — рисовал. Похоже, только ему будет чем заняться все эти дни.
В будущем появятся пауэрбанки, всевозможные аккумуляторы, которые здорово облегчают жизнь, когда нет доступа к электричеству. Сейчас есть только батарейки для магнитофона, восемь штук.
А так нас ждут долгие вечера при свечах за картами или домино. Я подошел к окну, оперся на подоконник, глядя, как закутанная в пальто бабка пытается догнать шапку-ушанку, которую по дороге катит ветер. Шапка все дальше и дальше, но бабка не сдается, ковыляет за ней, надеясь, что она рано или поздно обо что-то зацепится.
Из наших окон не видно, убрал ли дед-Стрельцов машину из-под дерева. Скорее всего, нет, бабка не велела. И останется она у разбитого «Запорожца», прямо как в сказке.
Снег то прекращался, то сменялся дождем, то валил хлопьями, как на севере. Ветер свистел, завывал и убаюкивал. Я улегся на диванчик, где спала Наташка, и вырубился, успев подумать, что да, я хотел выходной, но не такой ценой.
Разбудил меня взревевший холодильник, и я подумал, какая же пытка спать рядом с ним, что то затихнет, то взревет зверем с новой силой. В коробке скулил щенок, тыкался мордой в стенки — видимо, и на него погода действовала.
Поворочавшись немного, я из прихожей позвонил бабушке.
Трубку взял Каюк, который по моему совету в школу не пошел, и отчитался:
— Мы с бабушкой утепляем курятник, заделываем щели пленкой изнутри. Вот, только вошел… Ба! Тебя Пашка хочет.
— Привет, — проговорила она. — Ты снова оказался прав. Слышь, Юра, Пашка-то у нас — экстрасенс.
— Много ума надо, чтобы предсказать норд-ост по «бороде», — отмахнулся я, хотел спросить про акции, которые лежали в тайнике в печке — бабушка о нем знала, брала оттуда деньги, чтобы отправить в Москву, но она сама вспомнила и успокоила меня:
— Фантики твои переложила, не переживай. Это ж сколько денег потратил, подумать страшно…
Сейчас в тайнике не было ни долларов, ни рублей, только акции «МММ» почти на полтора миллиона — практически все, что я заработал. На них было написано «одна тысяча» и «пять тысяч» — стартовая цена на момент выпуска. Если бы бабушка знала их истинную стоимость, то, наверное, упекла бы меня в дурку.
Сумма, вдвое меньшая была вложена в товар.
— Брось, ба, я ведь экстрасенс, — улыбнулся я. — Смотрю в хрустальный шар, который называется «логика». Все будет отлично!
— Нас тут заметает, снега уже по щиколотку… Логика логикой, но ты явно знал, что будет не только ветер. А просто логикой такое не вычислишь, тем более, в ноябре ураганы бывают редко.
— Зато метко, — парировал я.
Бабушка тему закрыла и отчиталась:
— Хурма твоя в подвале, там минусовой температуры не бывает. Фантики — в надежном месте. Шифер на доме Толик недавно менял, приколачивал на совесть — не должно сорвать. По сараям мы с Юркой вчера скакали, укрепили, что могли. Еда есть, сено коровам есть, свинячий корм закуплен.
— Отлично! Не сомневался в тебе. Давай, ба, звони. Я деда предупрежу, что у нас природный катаклизм.
Деда дома не оказалось — расхаживался, видимо. Ну а что я хотел, у него-то не норд-ост, в Москве все обычно. Потом напомнил о себе Чуме, Олегу и Алексу. Чума похвастался, что закончил без троек и хочет стать хорошистом, чтобы получить мопед, но пожаловался, что друзьями не обзавелся и скучает по морю.
Наташка, юркнув в кухню, услышала стенания щенка и запричитала:
— Ну что ты жалуешься? Только ж кормила тебя. Не плачь, маленький!
По телевизору начались местные новости — разговоры были только об урагане. Сказали, что обесточен Восточный район города и несколько сел, потому что порывы ветра повредили оледеневшие провода. Прозвучали призывы при возможности не покидать квартиры, избегать участков с высокими деревьями.
Было два часа дня. Мама с тревогой смотрела на экран, когда вдруг начал мигать свет. Она бросилась отключать телевизор от стабилизатора напряжения, я рванул к холодильнику и выдернул шнур из розетки прежде, чем лампочка ярко вспыхнула и погасла уже надолго.
Сразу стало серо, а в воцарившейся тишине вой ветра играл на нервах, как на струнах, вдалеке скрежетало и ахало. Наверное, в эту минуту всем соседям казалось, что они в своих квартиах, как в засмоленных бочках посреди бушующего океана.
Обычно на зиму мы заклеивали окна пленкой, я это упустил из виду, не сделал в преддверии урагана, и теперь наблюдал, как тюль вздымается и опадает, будто флаг капитуляции, чувствовал ледяной ветер, касающийся ног.
— Пленка сохранилась? — спросил я у мамы. — Надо утеплить окно.
— Немного осталось с прошлого года, — ответила мама и побежала на балкон, где долго копошилась, наконец вернулась с куском пленки, молотком и крошечными гвоздями.
— Это все, что есть. Вот на даче много, но я туда не пойду. Не знаю, хватит ли ее на все окна… Да и надо ли? Батареи-то горячие.
Наташка, гладившая щенка, коснулась батареи и кивнула.
— Все может быстро измениться, — сказал я. — Давайте утепляться, пока светло.
Мама расстелила пленку на полу, ее было совсем немного, на одно окно.
— Спальню утеплим, — решила она, но я не согласился.
— Если отопления не будет, единственный источник тепла у нас где? В кухне, это газ. Только там мы сможем сохранить тепло и не околеть.
— А спать? — пробормотал Боря.
— На полу матрасы положим, — поняла мою задумку Наташка.
Мама возражать не стала, потому что я хоть и не взрослый, но — мужчина, понесла пленку в кухню, где я приставил стол к батарее, взобрался на него и, завернув края пленки внутрь, принялся приколачивать ее к деревянным оконным рамам.
— Только покрасили, — сокрушалась мама.
— Лучше весной еще раз покрасить, чем сейчас околеть, — сказал я, работая молотком.
Полчаса — и дело сделано. Я вернул стол на место, полюбовался своей работой. Теперь в окно не посмотришь, там видны лишь смутные силуэты, зато тюль не вздымается, а слегка колышется.
На улице что-то загрохотало, донесся звон разбитого стекла. Борис втянул голову в плечи.
— Что это?
— Старая шелковица упала. Ну, или абрикос, — ответил я, и стало очень жаль стоящий под деревом несчастный «Запорожец».
Брат рванул на балкон — наблюдать апокалипсис. Стало совсем темно, но свечи зажигать было рано. Я включил много лет молчавшую радиоточку — полилась «Смуглянка», потом рассказали историю песни, вспомнили фильм «В бой идут одни старики». И ни слова о нашем бедствии, все трансляции велись из столицы, а местные современные радиостанции работали на ФМ частотах, да и толку от них, если город будет полностью обесточен? Вся надежда, что у них найдутся резервные генераторы, тогда мы не останемся без новостей.
В пять вечера ветер разогнался так, что каждый порыв грозил выдавить стекло, мы все вчетвером сидели на кухне, и каждый молился, чтобы этого не случилось. Наша многоэтажка скрипела и грохотала так, словно собиралась сложиться, как карточный домик.
Казалось, на улице разгулялся дьявол. Грохот и звон выбитых стекол доносились регулярно. Запоздало вспомнилось, что надо было заклеить стекла крест-накрест и всех друзей надоумить — чтобы не разлетались осколки. Но, как говорится, хорошая мысля приходит опосля.
— Что-то холодно, — повела плечами Наташка.
— Ну еще бы, так дует, — сказал Боря.
Я протянул руку и коснулся батареи: она была чуть теплой, как остывающий труп. Пока не поздно, направился к телефону, чтобы позвонить Илье и бабушке и посоветовать заклеить стекла пластырем или изолентой — у кого что найдется. О том, что в прифронтовых городах знает каждый ребенок, мирный обыватель даже не догадывается. А сейчас у нас начинается самая настоящая война — война с разбушевавшейся стихией.