Боря отстранился, Наташка стиснула маму в объятиях, хлюпнула носом и проговорила, зажмурившись:
— Так проверять любящую девушку — издевательство, вот что я скажу. Лёнька — козел.
Мама сперва напряглась, но вскоре расслабилась, принимая неожиданную ласку ершистой дочери.
— Где он сейчас? — спросил я. — Знаешь?
— В Марьинке, машинами занимается, и ремонтом тоже. Живет богато.
Я подумал, что холодным вечером, когда за окнами ревет стихия, мы стали близки друг другу как никогда и посмотрели на тех, с кем долго жили бок о бок, другими глазами.
Дальше мы играли в домино и разговаривали, разговаривали, разговаривали — что случилось впервые в нашей семье. Раньше взрослые предъявляли претензии и раздавали подзатыльники, потому любой праздник в кругу семьи превращался в пытку. Чтобы мы вот так по-человечески общались, я и не припомню.
Мама делилась воспоминаниями из детства, как они хулиганили с Ириной и воровали у соседей сливы, а один раз совершили диверсию, отвязали и отстегали хворостиной соседских коз за то, что те объедали молодые абрикосовые деревца, посаженные у забора. Козы убежали в лес, их искали сутки, но нашли. А главное — дед и бабушка поворчали, но никого не выпороли!
Этот ураган принесет много горя горожанам, но и пользу он тоже принес — впервые я, да и Боря с Наташкой почувствовали, что у них есть семья, а мама — это не досадная помеха, призвание которой — портить нам жизнь, а тоже человек, она была школьницей, хулиганила, дружила и влюблялась, радовалась и страдала.
— Десять вечера, — прокричала мама, стараясь перекрыть рев ветра, который стал особенно сильным. — Может, попробуем спать? Авось утром ветер ослабнет, я на работу пойду, вы — в школу…
— Ма, ну какая школа? — проворчала Наташка, разочарованная очередным проигрышем, кивнула на окно. — Страшно смотреть, что там ветер наворотил. Посносил, наверное, все.
— Тепла нет, никто не пустит нас в холодные классы, — поддержал ее я.
Порыв ударил в стекло, оно зазвенело, но удержалось. Наши окна должны уцелеть. Но в этой реальности все немного по-другому, я ничего не знаю наверняка, могу лишь примерно догадываться. Но если вдруг что-то пойдет не так, придется забивать окна одеялами, а самим ночевать в прихожей или в ванной, чтобы ничего в голову не прилетело, мы все-таки на втором этаже, и такой риск есть.
Дом скрипел, скрежетал, казалось, что он вот-вот развалится, и стены — ненадежное укрытие. Стоит разойтись стихии, и становится ясно, что человек — никакой не царь природы, а дрожащая пылинка на ладонях вечности. Опустится ладонь на ладонь — и нет тебя.
Где-то совсем рядом зазвенело разбитое стекло. Возможно, у соседей справа за стеной донесся женский визг. Боря спросил:
— Это ветер выдавливает стекла⁈
— Возможно, — ответил я. — Но скорее их что-то разбивает. На улице все летает, и это смертельно опасно.
— Не видно. Жаль, — опечалился Борис.
— Не вздумай ходить смотреть, — осадила его мама. — Опасно!
— Все равно темень и ничего не видно. Завтра посмо…
Загрохотало так, что пол вздрогнул, и я присел, на четвереньках отбежал в прихожую, чтобы встать в дверном проеме, но сообразил, что это просто что-то крупное прилетело в стену. Возможно, в наш балкон, и мы не сговариваясь рванули в зал, потом — в спальню.
Балкон ходил ходуном, будто собирался оторваться, но был цел. Мама повернулась к антикварной иконе, которую я повесил на стену, размашисто перекрестилась.
— Ну капец ваще, — с восторгом выдал Борис. — Чуть не обделался! Пойду в туалет.
— Кстати, ванная комната — самое безопасное место, — сказал я, с любопытством глянул на наш балкон, откуда было бы удобно посмотреть, что там стряслось, но инстинкт самосохранения победил любопытство. У соседей, похоже, бедствие.
Мы вернулись на кухню, в тепло.
С тоской глядя в затянутое пленкой окно, мама обреченно произнесла:
— Как думаете, даче нашей конец?
— Может, это она в дом и прилетела, — пошутил Борис, но прикусил язык.
А я подумал о моей даче, в которой сейчас Лидия и дети. Вот где ужас! Все-таки, что разрушится многоквартирный дом — только кажется. А мазанка, построенная из того, что было под рукой и наверняка без нормального фундамента — вполне может сложиться. Ситуацию осложняло то, что на дачи сносили все, что не нужно, но жалко выбросить, заборы построены из того, что удалось украсть, они гнилые, хлипкие и наверняка их сорвало и носит ветром туда-сюда. В общем, шанс, что домик останется невредимым, очень мал. Главное, чтобы жильцы не пострадали.
Говорят, к нам в Николаевку норд-ост долетает чуть ослабленным. Что же тогда делается в центре города? При мысли об этом волосы встали дыбом. Сколько людей не добралось домой, они просто побоялись выходить на улицу и заночевали на работе! А их ждут, и для многих сегодняшняя ночь будет бессонной не только из-за грохота и свиста.
И еще бабушкин дом беспокоил. Я понятия не имел, что с ним случилось в той реальности. И главное — не помочь ей никак. Потому что оледенелые дороги завалены мусором и деревьями, и никуда не доехать.
— Ну что, ма, не жалеешь, что на работу не пошла? — улыбнулся я.
Она покачала головой.
— Нет, но пять тысяч жалко.
— Давайте играть на деньги! — крикнула Наташка из кухни.
— Никаких азартных игр! — воспротивилась мама, занимая свое место за столом.
Несколько партий — и Боря начал клевать носом. Мы вынесли стол в зал, расстелили на полу матрасы, Наташка осталась на диванчике, где она спала раньше.
Конфорки перед сном выключили — во избежание, но на плите оставили кастрюлю кипятка и выварку горячей воды, благодаря чему в кухне держалась более-менее комфортная температура, в то время как в других комнатах было около нуля, и пар шел изо рта. На улице, соответственно, установился стабильный минус. Как же спасаются люди, если в их квартирах выбило стекла?
Спать мы ложились в одежде, условившись, что тот, кто проснется посреди ночи, должен включить газ и снова нагреть воду. Я, Боря и мама легли на полу ногами к окну, головой к двери, Наташка заняла раскладной диванчик.
Вспомнился мультик про котенка Гава «Давай бояться вместе».
Подождав, пока все улягутся, я погасил керосинку и задумался, надолго ли хватит трехсот пятидесяти миллилитров керосина. Утром посмотрю, много ли выгорело. Все-таки лампа намного удобнее свечей. Здорово, если она прослужит хотя бы еще вечер. Что электричества не будет несколько суток — факт. Хорошо, хоть газ есть. Только бы с подстанцией ничего не случилось и не перебило трубу!
Уснуть не получалось. Сперва мы честно пытались, потом завели разговор про школьных учителей, который перетек в мамины воспоминания о том, что раньше почти все школьники ходили на танцы, это было приличное место в клубе, где знакомились парни и девушки. Парни, да, дрались, гоняли чужих, но никто не напивался и не творил разврат, как на современных дискачах, куда порой без спроса сбегала Наташка, когда отец был на «охоте», и где шанс нарваться на гоп-стоп или подвергнуться другому виду насилия был ненулевым.
Во втором часу ночи все-таки удалось уснуть, но даже сквозь сон я слышал, как ревет стихия, но проснулся не от этого, а оттого, что начал мерзнуть нос. Включил газ, нагрел воздух и воду и снова улегся спать и увидел тревожный болезненно-яркий сон
Снилось, что прибежала заплаканная Лидия, ломилась в дверь и кричала, что дом развалился, и дети остались под завалами, неизвестно, живы ли они. Естественно, я бросился на помощь, но чем дело кончилось, не узнал, проснулся от слепящего света, пробивавшегося даже через пленку, которой мы утеплили окно.
Осторожно переступив через спящих, я снова включил газ, а сам прислушался к урагану. Ветер еще свистел и завывал, но уже гораздо слабее — можно было без риска выглянуть в окно и оценить масштабы разрушений хотя бы локально, что я и собрался сделать в зале, по пути туда глянув на часы: было полвосьмого утра.
Шторы мы не закрыли, и через стекла, заклеенные крест-накрест, я увидел ослепительно-белое полотно: ночью город замело, добавляя апокалиптичности разрушениям. Потому что заморозки в южных городах всегда наступают внезапно вне зависимости от времени года, коммунальные службы традиционно оказываются не готовы, и гористая местность с серпантинами становится труднодоступной.
Я подошел к окну, выглянул на улицу и захотел присвистнуть: каждое третье дерево валялось на земле оледенелыми корнями наружу, словно по земле прошелся свирепый великан, совершил прополку и бросил деревья где придется. По ту сторону дороги один тополь оборвал провода и провалил крышу гаража, несколько деревьев лежало на проезжей части, придавив обломки досок, шифера, черепицы, торчащей из-под снега.
Крупные предметы уже не летали, но над землей кружилась поземка, проникала сквозь поваленные заборы, залетала в проломленные крыши. Каждый двор получил повреждения: почти везде повалило, разбило или покорежило заборы. У небольшого недавно построенного домика крыша буквально съехала и валялась отдельно. Две крыши были проломлены. Больше всего пострадали окна, каждое четвертое повреждено. И это у нас, хоть немного защищенных от северного ветра холмом, на котором стоит винзавод.
Как же там сироты и Лидия? Не просто так сон приснился!
В квартире было так холодно, что я накинул зимнюю куртку, вышел на балкон, чтобы обзор был побольше, и обалдел: у соседей справа разрушился балкон, его половину просто снесло! Вот что вчера грохотало так, что Боря в туалет побежал! А внизу валялись обломки шифера — видимо, принесло забор или кровлю и срезало часть балкона, будто ножом.
Представив мощь урагана, я повел плечами, глянул дальше, в сторону школы, потом — севернее: везде одно и то же: столбы накренились, провода частично оборваны и болтаются гигантскими сосульками, дорога завалена оледеневшими деревьями. Каждое третье из устоявших наклонилось. Верхушки качаются, но уже не так, как даже вчера с утра. Порывы ветра максимум 15–20 м/с — неопасно. Все, что могло оторваться или упасть, оторвалось или упало, потому я тихонько вышел из квартиры в подъезд, усыпанный битыми стеклами, глянул во двор: на несчастном «Запорожце» Стрельцовых лежало сломанное абрикосовое дерево. Вот же дура-бабка, не дала деду машину спасти!