сей компанией двинулись по аллее.
Пока шли, у меня возникла мысль, что произошедшее — неудавшийся пранк. Особенно смущала форма милиционеров. Но вот всё, что я видел вокруг себя, говорило — нет, буквально кричало — о том, что… Даже не знаю, как сказать…
Нет, это была Москва. Безо всякого сомнения. Только совсем не та, в которой я находился ещё некоторое время назад. До того, как очнулся на лавке в Сокольниках посреди погожего летнего дня.
Чем ближе мы подходили к кованым воротам парка, тем больше был виден город. Высоченные дома — массивные, величественные, горделивые. Похожие на замки. Чем-то они напоминали нереализованные проекты прошлого, когда казалось, что СССР будет всегда, а светлое будущее не за горами. И вот теперь я словно видел его наяву… Поверить в это было трудно, почти невозможно.
И ещё… Было ясно, что я выгляжу иначе. И чувствовал я себя тоже по-другому. Мои руки больше не покрывали морщины и пигментные пятна, сухая кожа и узловатые вены. Это были молодые руки. Мускулистые, гладкие. Я был выше, чем прежде. И одежда была не моя. В общем, хоть мне пока не удалось найти, в чём рассмотреть своё отражение, уже было понятно, что тело не моё. Не просто омолодившееся, а именно чужое.
Что же произошло? Как и почему я оказался… Где, собственно? Это не будущее.
Как только мы вышли за ворота, я увидел на многоэтажном доме песочного цвета огромный каменный советский герб. А справа стоял эпичный памятник Ильичу. Вождь пролетариата сжимал кепку, указывая свободной рукой прямиком в светлое будущее человечества.
По другой стороне улицы ровным строем, держась парами за руки, прошествовал отряд пионеров. Белые рубашки, красные галстуки, пилотки. Впереди гордо шагал горнист с начищенной трубой, к которой был прикреплён алый флажок.
Похоже на альтернативную реальность… Ну, или сон. Хотя для иллюзии всё слишком реалистично.
Возможно, дело в…
— Эй, сюда! — окликнул нас сержант, указывая направо, где среди прочих машин была припаркована большая, жёлтая с белыми полосками.
На дверцах красовалась эмблема — меч, щит, серп и молот, окружённые пшеничным венком.
Что за марка, интересно? Китайская, что ли?
На автомобиле красовалась блестящая надпись «Север» — аккурат над задней фарой. Нет, такой марки я не знаю.
Внедорожник оказался вместительным: нас всех погрузили в него, захлопнули дверцы, и через полминуты мы поехали.
— Тебе конец, тварь! — едва ворочая челюстью, прошипел бандит, которого я вырубил. — Кабан тебе этого не спустит!
Вздохнув, я уставился в окно. Там проносились ошеломляющие виды города, который одновременно был и знаком… и нет. Словно смешались реальность и иллюзия, действительность и мечты.
Во-первых, ни одной известной машины. Разнообразием транспорт на улице похвастать не мог: я отметил всего несколько видов. Дизайн был схожий: округлые формы, много хрома, большие габариты. Автобусы выглядели вообще странно. Причину я понял, увидев, как на остановке в один садятся пассажиры — боковая часть корпуса открылась целиком, и люди вышли, а их место заняли другие.
Спустя несколько минут справа показалась монорельсовая дорога. Ну, ладно, это в Москве, которая мне знакома, тоже есть. Вот только поезд был совсем другой: лобастый, с огромными фарами, похожий на белую гусеницу. Вот он пронёсся над нами, нырнул в стеклянный тоннель, проделанный прямо в высотном доме, и спустя пару секунд исчез.
Самое удивительное — транспорт не издавал никакого звука. Даже машина, в которой мы ехали, двигалась в тишине. Причём, очень плавно.
Когда свернули за угол очередного монументального сооружения, похожего на дворец, стал виден парящий над домами огромный аэростат.
Нет, не аэростат, понял я почти сразу. Нечто металлическое и безо всякого воздушного баллона величественно проплывало над Москвой, неся на борту гигантскую красную звезду на фоне распростёршей крылья птицы.
— «Стерегущий», — уважительно проговорил милиционер, сидевший за рулём, взглянув на это чудо.
— Что это такое? — спросил я.
Сержант обернулся.
— Вы о чём, товарищ?
— Вот об этом, — я указал в небо.
Милиционер удивлённо приподнял брови.
— Защитник наш. Ты что, не местный?
— Местный он, командир! — встрял бандит со сломанной кистью. — Придуривается!
— Тихо ты! — шикнул на него главарь. — Дебил! Мы его знать не знаем, товарищ сержант!
Милиционер бросил на меня недовольный взгляд и отвернулся.
Так, надо поменьше болтать, пожалуй. И побольше слушать. А вопросы прибережём. Ещё неизвестно, чем для меня эта поездка вообще закончится. Конечно, никто в здравом уме не поверит, что я полез на трёх амбалов, но, во-первых, отметелить-то я их отметелил. А, во-вторых, мало ли, какие у них тут законы.
Что-что, а о превратностях судьбы я мог бы рассказать немало. Если бы было кому послушать.
Глядя в окна на удивительный город, я невольно начал вспоминать свою долгую жизнь — и то, как оказался в конце неё здесь, в Москве несбывшегося в моей собственной реальности будущего.
Сражаясь с духами под Кандагаром, я и представить себе не мог, чем закончится тот памятный бой. Как сейчас помню: вспышка, боль, контузия…
И непонятные вещи в голове.
Обычному человеку такое не объяснишь.
Ты начинаешь общаться с мёртвыми товарищами, проникать в чужие сны, управлять кошмарами… Опять же, не своими. Разумное объяснение — повредился головой. А я ведь здравомыслящий советский человек и в сверхъестественное никогда не верил.
Сутки балансировал на грани жизни и смерти, а потом меня перевели из полевого госпиталя… в непонятное и странное место. Санаторий, пансионат?
Позже выяснилось, что под гипнозом я отправился на Родину, а все связанные со мной документы бесследно исчезли. В некотором роде, я выпал из реальности. Перестал существовать. Так закончился психолог Пётр Громов и начался совсем другой человек. Анимансер Пётр Громов, работающий в Третьем главном управлении КГБ СССР. А ещё точнее — в Специальном отделе по борьбе с Шестой колонной.
Ах, вы не слышали о таком?
Конечно, не слышали. Там всё настолько засекречено, что даже после развала великой страны данные никуда не просочились. Потому что наш спецотдел плавно перекочевал в ведение ФСБ. Моё противостояние с… назовём их сущностями, или эмиссарами, продолжилось. Есть вещи, которые не меняются даже в эпоху перемен.
Вряд ли вы знаете и об анимансерах.
У нас в отделе их было двое — я и мой наставник. Чтоб вы понимали, я даже офицерского звания не имел. Числился консультантом по «потусторонним делам».
Случилось это в 1980 году.
Ещё пару лет пришлось потратить на развитие своего дара, но в итоге я научился творить необычные вещи. Управлял людьми. Гипнотизировал, очаровывал. Программировал на отложенные действия. Запирал разумы в петлях сна, погружал в бесконечные кошмары, даже подсаживал психопаразитов, постепенно овладевавших сознанием. А хуже всего то, что я общался с умершими. Допрашивал души и воспринимал это как само собой разумеющееся.
Ирония судьбы.
Человек, которого готовили в советском институте к познанию человеческой психологии, вывернул всё наизнанку. И стал тем, кто трансформирует чужую психику по своему усмотрению.
Мне приходилось допрашивать тех, кто умер десятилетия назад. Нескончаемая вереница допросов. Мы искали и обезвреживали эмиссаров Шестой колонны, ведь те угрожали устоям нашего общества. И ради этих целей Спецотдел переступал через многое. Да почти через всё переступал, будем откровенны.
Итак, я открыл в себе мощные пси-способности.
Вслед за этим последовали расписки о неразглашении, доступ к тайным знаниям и развалившаяся в хлам картина мира.
Выяснилось, что существуют межпространственные дыры или разломы, через которые в нашу вселенную проникают враждебные элементы. Разведчики, эмиссары. Называйте, как хотите. Сущности не были материальными — они вселялись в простых советских граждан, захватывали их разумы, переделывали тела и спустя некоторое время становились очень опасными. Вот только перемещались эти твари через некое пространство, хранилище душ, в котором всякий раз оставляли следы. Умелые допросы позволяли эти следы отыскать, а впоследствии нейтрализовать эмиссара.
К концу восьмидесятых у меня накопился солидный боевой опыт. Я прошёл курс диверсанта и разведчика, неоднократно работал в Штатах и Западной Европе, продолжал накапливать сведения о главном враге…
А потом погиб мой учитель.
Война с Шестой колонной стала для меня чем-то личным. И это не могло не отразиться на семье. Лихие «девяностые» по многим прокатились асфальтовым катком, но мне не повезло в особенности. Катя, моя жена, умерла от рака. Наверное, я мог бы проводить с ней больше времени, ведь она угасала быстро. Но я отдавал долг Родине. Пусть и сильно ужавшейся, обедневшей, озлобленной и обманутой, но Родине. Делал всё, чтобы предотвратить массовый захват людских тел неведомыми монстрами, настроенными на непрерывную экспансию. Тайная война, о которой не напишут в газетах, не расскажут по телевизору. Нас не изучают в школах, нам не говорят «спасибо». Я просто знал, что никто, кроме меня, не сделает эту работу.
Катя умерла, дочь с мужем переехала жить в Штаты, и мы почти не общались. Я не смог простить Лизе этот переезд, она — то, что я «оставил» маму умирать почти в полном одиночестве.
Я старел, но старел достойно.
Поддерживал себя в отменной физической форме.
Уже перед самым распадом Союза освоил одну из сложнейших техник, показанных учителем. Сотворил из частички своей души фамильяра, который выполнял мелкие поручения и помогал мне исцеляться при серьёзных ранениях. Несмотря на преклонный возраст, я чувствовал себя бодрым и всё ещё был в строю. Фамильяр мог меня подлечить при необходимости, он стремительно набирал силу, рос вместе со мной. Так я достиг уровня, когда питомец, в теории, мог воскресить меня в новом теле в случае моей смерти.