Я открыл входную дверь и сел за свой письменный стол, размышляя о том, как прошел день и почему я сижу в кабинете, как вдруг меня прервал настойчивый стук в дверь. Это произошло между половиной шестого и шестью часами, и наших сотрудников, которые приезжали к восьми, еще не было. Я поспешил открыть. На пороге стоял человек, по его щекам текли слезы, а на лице застыло выражение невероятного отчаяния.
— Я только что пережил ужасную утрату, — сказал он мне. — Мой сын гулял по каньону и отделился от своей группы. Они только что нашли его замерзшим до смерти.
Я взял его за руку, и мы сели.
— Не могу себе представить, как сильно он страдал перед смертью. Наверное, это было ужасно. Не получается перестать думать об этом, — продолжал он.
Теперь я понял, зачем пришел в офис, и, не колеблясь, точно знал, что сказать.
— Я хочу рассказать одну историю, которая поможет вам, — сказал я.
Я поведал о своем опыте переохлаждения на склоне горы пять лет назад и сочувственно объяснил, что это вовсе не было ужасным переживанием, что его сын, должно быть, был очень спокоен перед смертью и не мучился.
Лицо мужчины изменилось, пока он внимательно слушал мой рассказ. К тому времени, как я закончил, он уже успокоился. Мы обнялись, и он ушел. Это был действительно довольно короткий визит. Я так и не узнал его имени, а он — моего. Позже в тот же день в вечерних новостях рассказали о том, что накануне вечером в соседнем каньоне был найден замерзший мальчик.
Я недоумевал, почему решил задержаться в кабинете перед обходом, хотя раньше никогда этого не делал, почему скорбящий отец выбрал обычную заднюю дверь из всех многочисленных дверей в нашем медицинском комплексе и почему я точно знал, что говорить. Моя единственная догадка состоит в том, что любящий Творец специально свел меня с этим отцом, чтобы я подарил ему утешение и привнес покой в страдающую душу.
Я больше никогда не видел его.
Глава 10Абсолютный Миссионер
Наоми Сигалове, доктор медицины
Утреннюю тишину нарушал ритмичный стук моих ботинок, эхом отражавшийся от бетонных стен гаража для врачей. Было пять тридцать утра, и я спешила в больницу, чтобы сделать быстрый обход, прежде чем отправиться в заслуженный трехдневный отпуск в Тусон, штат Аризона. Я никак не могла предвидеть, что произойдет, когда в то утро входила в двери больницы.
Моя история началась год назад, когда я впервые увидела Адель Эштон на небольшой хирургической операции. Ее всегда сопровождал муж Рон. Им было за восемьдесят, и их обветренная кожа говорила о долгих днях в африканских джунглях, где они служили врачами-миссионерами.
Они работали в импровизированной клинике в Центральной Африке, где проводили долгие часы и лечили каждого, кто приходил за помощью, а затем по воскресеньям обращались к духовным нуждам людей, живущих в отдаленных деревнях джунглей.
Это была та жизнь, которую они знали, пока возраст не лишил их выносливости, дававшей силы справляться с суровостью лечения тяжелобольных людей с использованием минимума медикаментов и почти без оборудования.
Я сидела в приемном кабинете, как ребенок у ног великих сказителей, с благоговейным трепетом слушая их рассказы об исцелении местных жителей от болезней, о которых я только читала в медицинской школе, и о применении хирургических процедур, которые я никогда не проводила.
Они были такими любящими и заботливыми, что мне пришлось напомнить себе, что не являюсь их пациентом. Они всегда спрашивали о моей жизни: семье, карьере, интересах. Но больше всего их заботило мое духовное благополучие.
— Как вы питаете свой дух? — спрашивал иногда Рон. — Вы в мире с самой собой и с Богом?
Если бы кто-либо другой задал эти вопросы, я бы, наверное, обиделась, но они всегда спрашивали с любовь и искренней заботой. Думаю, что мои ответы оставили у них впечатление, будто я знаю, что есть что-то еще в этой жизни, но определенно не верую так же, как они. Они были совершенной миссионерской парой, делавшей все, чтобы передать другим то умиротворение, которое они ощущали от знания Бога и славной жизни, которую он обещал после смерти.
Я лечила доктора Адель еще несколько месяцев и всегда получала удовольствие от наших встреч. И хотя никогда не видела их за пределами своего врачебного кабинета или больницы, я восхищалась их работой и искренней заботой обо мне, и мы стали хорошими друзьями. У них всегда в запасе была история, способная укрепить веру, и каждый из этих рассказов был более вдохновляющим, чем предыдущий.
Во время последнего визита доктор Рон очень эмоционально поблагодарил меня за заботу о его дорогой жене.
— Веруйте и полагайтесь на веру, — сказал он и пообещал: — Истина со временем откроется вам.
Меня тронула такая искренность, но я не была уверена в его словах.
Вскоре Адель поправилась, и я больше не видела своих друзей-миссионеров. Однако, поскольку мы были связаны с одной и той же больницей, я могла всегда быть в курсе их жизни. Мне сообщили, что у доктора Рона обнаружили рак и он проходил лечение. У меня возникла надежды, что терапия ему поможет и он выздоровеет.
Это произошло 10 марта, в день, когда было запланировано начало трехдневного отпуска в Тусоне. Я не собиралась работать утром в день поездки, но накануне была срочная операция, и мне нужно было навестить пациента после нее на следующее утро. Поэтому в половине шестого я отправилась в больницу.
Когда двери больницы распахнулись, необычный порыв воздуха на время отвлек мое внимание от реальности, и я как будто оказалась в другом месте. Перед моим мысленным взором возник доктор Рон. Он стоял в обычной одежде, и его глаза, казалось, смотрели прямо мне в душу.
Миссионер улыбался так, что это наводило на мысль о выполнении важного личного обязательства.
Обрадованная тем, что вижу его, я выпалила: «Привет, друг!» Вздрогнув от звука собственного голоса и вернувшись к реальности, я огляделась, чтобы посмотреть, не услышал ли меня кто-нибудь. К счастью, это было раннее утро и возле входа в больницу не было никого. Немного смутившись, я продолжила путь, не переставая удивляться, почему же доктор Рон не выходит у меня из головы, ведь я уже давно не вспоминала о нем.
Закончив обход, я собралась и поехала в аэропорт. Отпуск был спокойным и помог мне снять стресс. Три дня пролетели слишком быстро, и вскоре я уже оказалась в международном аэропорту Тусона, чтобы отправиться домой. Никогда не проверяю свою электронную почту в отпуске, чтобы избежать каких-либо неприятных новостей. Но теперь, уже на пути домой и в ожидании, пока самолет остановится возле выхода на посадку, я открыла свой почтовый ящик.
Там было сообщение от вице-президента больницы. Меня переполнили эмоции. В сообщении было сказано: «С большим сожалением сообщаю о смерти доктора Рона Эштона 10 марта. Доктор Эштон доблестно сражался с раком. Он был другом нашей больницы и по Божьей миссии помогал бедным людям в Африке вместе со своей женой более пятидесяти лет. Нам всем будет его не хватать».
Это произошло в тот день начала моего отпуска, утром, когда я вошла в двери больницы и он предстал перед моим мысленным взором. Рон выполнил обещание сделать очевидной правду о том, что есть что-то после земного существования, и выражение его лица заставило меня поверить, что это была кульминация его миссионерской жизни.
Глава 11Десятицентовик
Стивен Дж. Грэм, доктор медицины
Появилась мысль, не связана ли необычная татуировка на руке Джона Уолтерса с печалью в его глазах. Я принимал его в отделении неотложной помощи, у него были боли в животе. Сначала было неловко спрашивать его о татуировке, но любопытство взяло верх.
— Это что, монета? — спросил я, указывая на его предплечье.
— Да, — ответил он.
— Это немного необычно, — осторожно сказал я, не желая его обидеть.
— Это десятицентовик, — объяснил он. — Я сделал ее из-за своего сына Робби.
Он сделал паузу и перевел дыхание. Вскоре я понял, почему задел такую глубокую эмоциональную струну.
— Он погиб, — сказал пациент и снова замолчал, чтобы собраться с мыслями. — Это было ужасно, несчастный случай на автостраде более десяти лет назад. Он был моим… единственным сыном. Мой мальчик любил монеты, и у него была невероятная коллекция. Мы вместе перебирали мелочь, чтобы найти пятаки и десятицентовики для его коллекционных книг. Мы с женой дарили ему самые редкие экземпляры на день рождения и Рождество. Его любимой коллекцией были десятицентовики, у него была необычная способность находить их везде. Мы ходили на игру «Кабс»[23], и он находил десятицентовик под сиденьем или на тротуаре возле любимой рождественской витрины.
Всякий раз, когда мы делали что-то особенное вместе, он находил десятицентовик. Это было просто поразительно.
Он помолчал и продолжил:
— Знаю, что вы, наверное, не поверите мне, но после того, как он покинул нас, я тоже начал находить десятицентовики. Каждый раз, когда делаю что-то, что показалось бы ему особенным, попадаются эти монетки: на каникулах, во время ужина вне дома, на спортивных мероприятиях. Они появляются на полу, под тарелкой или где-нибудь еще. Теперь я почти могу рассчитывать, что найду десятицентовик, и думаю, что это его способ общения. Сын присматривает за мной, как ангел-хранитель. Хотелось бы, чтобы Робби знал: я понимаю, что он рядом, поэтому и сделал эту татуировку на руке. Если вы посмотрите на нее, то увидите год рождения и его имя прямо здесь, Р-О-Б-Б-И.
— Это очень трогательная история, — отозвался я, стараясь не показывать своего скептицизма и в то же время желая, чтобы это было правдой. Но Джон верил, и это самое главное.
После того как я закончил осмотр, пациент пошел на компьютерную томографию, которая выявила незначительную инфекцию.
— У меня хорошие новости, — сказал я ему после того, как позвонил рентгенолог с отчетом. — Вам не нужно ложиться в больницу. Это простая инфекция. Выпишу антибиотики, и через три дня вы