Немецкие войска не были готовы к подобным атакам. Он доверился фюреру, но безрезультатно: Гитлер думал о наступлении на Востоке.
Гиммлер попросил Гравитца, начальника медицинской службы СС, дать ответы.
Гиммлеру рекомендовали не Хирта, а доктора Зоннтага. Он тоже являлся специалистом по боевым газам.
Зоннтаг проводил эксперименты в течение трех недель в лагере Заксенхаузен.
Ставшие подопытными кроликами люди перенесли чудовищные страдания.
Никаких результатов. Эксперимент провален. Гиммлеру посоветовали назначить на эту должность старика из Страсбурга – Августа Хирта.
После того как Эльзас-Лотарингию аннексировала Германия, знаменитый медицинский факультет Страсбурга полностью отдали нацистской медицине.
Для Хирта, жаждавшего признания, как и многие его коллеги, принявшие доктрину СС, наступил день славы. Он улыбался бы от уха до уха, если бы пуля времен Первой мировой войны не раздробила ему челюсть и не помешала улыбаться в полную силу. Во всяком случае, он знает, что скажет Гиммлеру. До войны он уже испытывал противоядие от иприта. На крысах.
Несколько капель иприта на спину животных вызывали смерть в течение 24–48 часов.
Перед отравлением Хирт попробовал в качестве профилактики обработать их витамином А. Подвергнутые данной обработке крысы оставались в живых в течение нескольких недель, и, что особенно важно, при вскрытии он заметил, что в печени грызунов высокая концентрация витамина А и низкое количество токсичного продукта.
На бумаге «научный» принцип прост: нужно лишь воспроизвести эксперименты на людях и провести вскрытие в случае их смерти.
У Хирта был покровитель, человек с большими полномочиями: Зиверс – директор-распорядитель «Аненербе».
Эта научная организация, несмотря на мессианскую миссию по поиску «местонахождения, духа и особенностей индогерманской расы и доведения результатов до людей в доступной форме», проявляла ярко выраженный интерес ко всему таинственному: Зиверс (которого он сам называл двойным агентом) не хотел, чтобы его имя было слишком прямо замешано в экспериментах.
Он знал Хирта, который еще в 1941 году прислал длинный отчет о Получении черепов еврейских большевистских комиссаров для научных исследований в Страсбургском университете.
Он был убежден: с помощью измерений, фотографий и других данных, полученных по голове и черепу человека, можно доказать связь с преступностью. Гиммлер был убежден в этом не меньше.
Таким образом, игра началась еще до встречи с рейхсфюрером 24 апреля 1942 года: Гиммлер ознакомился с гипотезами Хирта, и ему понравился такой экспериментатор.
Пришлите мне отчет о ваших предыдущих работах с ипритом, и мы позаботимся о том, чтобы у вас больше не было никаких препятствий.
Хирт ликовал.
Эксперименты проводились в лагере Нацвейлер-Штрутгоф с конца 1942 года.
Хирту было удобно, что лагерь всего в нескольких километрах от Страсбурга. Командовал там Йозеф Крамер. Здесь жители Страсбурга предавались загородному отдыху. Люди приезжали на эту маленькую гору, чтобы гулять летом и кататься на лыжах зимой. В двухстах метрах ниже расположился отель Le Struthof. Склоны были крутыми для заключенных, которым приходилось таскать огромные камни на тачках.
Анри Рассиет, оставшийся в живых, рассказал, какие испытания выпали на долю его и других заключенных:
Приходилось подниматься с грузом на крутой холм, ведущий к лагерю. В пути эсэсовцы и капо играли с ними в любимую игру, изводя собаками, обученными кусать по нарастающей! Недокормленные и больные, многие умирали от истощения, не дойдя до оврага, куда нужно было сбрасывать камни[21].
Когда эсэсовцам хотелось развлечься по-настоящему, они сбрасывали несчастных с обрыва, до которого те с таким трудом добирались… только чтобы услышать крики и звук падающих в двадцати метрах внизу тел.
Крамера не нужно было убеждать. Недалекий и очень ограниченный в интеллектуальном плане, он характеризуется как настоящий садист.
Именно в Штрутгофе Крамер и его приспешники донимали так называемых заключенных «ночи и тумана», которые вели подпольную борьбу с нацистскими оккупантами.
Возможность оказать помощь протеже Гиммлера была для него своего рода признанием.
Так что Крамер с некоторым ликованием отбирал заключенных, которым предстояло стать подопытными.
Он выстроил их перед лазаретом, чтобы напоследок отозвать тех, кто казался слишком слабым. Крамер осторожен: «товар» должен понравиться Хирту.
После окончательного отбора капо отвели заключенных в комнату «дезинфекции».
Их погрузили в чаны, чтобы избавить от всех паразитов.
В чанах – крезол. Этот бактерицид, который можно встретить и сегодня, настолько силен, что его продают для дезинфекции фургонов по перевозке лошадей.
Укусы собак, раны, синяки – тела несчастных созданий истерзаны. Контакт с дезинфицирующим средством вызывает агонию.
Они кричат, хотят вырваться, их бьют снова и снова.
Крамер шутил со своими эсэсовцами: «Эти господа не любят мыться».
Он приказал подольше оставаться в резервуарах и прежде всего просил замолчать: «Мы не можем работать в подобном шуме».
Затем заключенных отвели в лазарет, где их обильно накормили. Они были в недоумении. Еще большее изумление вызывало обещание освободить их от тяжелой работы и впредь хорошо кормить.
Самые сообразительные понимали: подобные блага не предвещают ничего хорошего.
Хирт прибыл рано утром. Из шестидесяти человек, представленных Крамером, оставил только около тридцати. Остальные вернулись в казармы.
Хирт обратился к отобранным мужчинам:
Через две недели вы будете подвергнуты серии краткосрочных медицинских экспериментов. Я хотел бы уточнить, что они не представляют ничего серьезного. Кроме того, вы будете находиться под постоянным медицинским наблюдением. Никаких особых страданий не испытаете.
Хирт прекрасно знает о необратимых последствиях воздействия иприта на человека.
Он пытался успокоить заключенных, но никто не верил. Тем не менее, воспользовавшись ситуацией, он повысил голос и показал, что у него есть связи, предложил вызваться добровольцами в обмен на обещание поговорить с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером насчет их освобождения. Никто не поднял руку.
Наличие или отсутствие «добровольцев» роли не играло, ведь в любом случае Хирт, циничный до крайности, сам сказал: «Добровольно или нет, эксперименты все равно состоятся».
Крамер сформировал две группы по пятнадцать человек.
Их развели по двум помещениям. Впервые у них было место для сна и хорошее питание.
До этого заключенные ежедневно подвергались укусам собак, избиениям эсэсовцев и питались невнятными супами из картофельных очисток. Они знали: особое обращение – знак, что что-то случится. И ожидали худшего. Это и произошло две недели спустя.
Хирт и его помощник вернулись в лагерь. Заключенные по одному подходили, обнаженные, называли себя и протягивали руку, на которую капали иприт.
Одна-единственная капля. Капля смерти.
О чем могли думать эти люди, которых всего несколько дней назад так «баловали»? Они только-только начинали обретать если не свободу, то хотя бы немного сил в своих истощенных и избитых телах.
Зная о жестокости палача, могли ли они после бесконечного ожидания представить, что их отобрали, только чтобы нанести на руку каплю безвредного препарата?
Фердинанд Холл, лагерный медбрат, держал руки подопытных. Он давал показания в Нюрнберге.
Люди отбивались. Кричали. Им только что капнули на руку иприт.
Им приказали стоять в течение часа с вытянутыми руками.
Следующие несколько часов ничего не происходило. Я могу только представить мучения пленных. Они знают, что им предстоит страдать. Они чувствуют. Капля неизвестного средства на руке. Они ожидают худшего. Не может быть, чтобы все ограничилось проверкой на коже. И все же ничего не происходило. Никаких симптомов. Никакой боли. Даже покалывания. Мышцы начинают расслабляться, надежда возвращается. Тем временем яд продолжал оказывать на организм этих несчастных людей свое губительное действие.
Хирт знал, сколько времени проходит от контакта с ипритом до появления первых симптомов: шесть часов.
Так что вернулся вечером с фотографом, который сопровождал его на протяжении всего эксперимента, чтобы увековечить страдания, а иногда и смерть. Этим Хирт намерен доказать научному миру, что он прав: он нашел противоядие.
Палач уже видит себя спасителем сотен тысяч немцев в случае химической атаки. Будучи параноиком, однако, он собственноручно собирает пленки. Никому не доверяет. В лазарете через шесть часов после попадания капли иприта проявляются первые симптомы.
На руках ожоги. Подопытные понимают: это только начало.
Хирт работает на всех фронтах: наносит мази и кремы, вводит лекарства, делает внутривенные инъекции, испытывает свои препараты.
Конечно, он не забывает, что для научной безупречности необходимо оставить одну группу без лечения. Всю ночь заключенные страдают, кричат, умоляют. На следующий день у некоторых ожоги расходятся по всему телу.
Иприт продолжал свою работу. Хирт – свою. Сотни фотографий запечатлели на пленке неумолимый прогресс яда.
За несколько дней мужчины становятся неузнаваемыми. Раны деформируют их тела. Повсюду. Начиная с рук и кистей.
Фердинанд Холл вспоминает:
Они так страдали, что находиться рядом было почти невозможно.
На шестой день – первое освобождение, первая смерть.
Уже на следующий день Хирт захотел провести вскрытие, желая узнать, какие органы пострадали, а какие удалось защитить с помощью лечения.
Он поручил перенести тело двум польским санитарам и поговорил с ассистентом. Они говорили по-немецки, не подозревая, что поляки его понимают.