– Корми своего мужичка, Варя. Поздравляю тебя! Как назовешь сына?
– А как зовут их сиятельство? Так и назову!– боль наконец-то отпустила несчастную, а при виде малыша на нем отразились все те чувства, которые природой заложены в женщине, когда она становится матерью.
– Их Сиятельство зовут… – и посмотрела на меня своими синими глазищами, вышибая весь дух. Так что руки снова затряслись.
– Григорий Сергеевич Никитин. – ответил и нож из ее рук забрал.
– Да храни вас Бог, Григорий Сергеевич, если бы не вы!
***
Катя мыла руки у раковины, я стоял позади нее.
– Мать с ребенком разместят в лазарете. Это все что я могу для них сделать.
– Я знаю,– сказала Катя, не оборачиваясь – Спасибо вам за Варвару. Она конечно девушка простая, но хорошая. Воровала, что бы семью прокормить. А человек она добрый и честный, муж помер от чахотки, осталась старая мать да сестры, не могла она их содержать. Она вам безмерно благодарна. Всю жизнь на вас молиться будет.
– А ты?
Я тщетно пытался поймать ее взгляд, она смотрела куда-то в сторону, избегая смотреть на меня. И я схватил ее за подбородок, повернул к себе, чтобы впиться взглядом, заставляя ответить.
– Я тоже благодарна. Очень. Я в вас ошиблась.
Ее щеки порозовели, и она опустила глаза, а я внезапно вспомнил о ее свидании с конвоиром и все очарование моментом разбилось вдребезги. Гнев поднялся изнутри, поднимая голову зверя, который жадно заурчал внутри.
– Ну если так благодарна может со мной встретишься вечером, а не с рыжим? Я кажись больше заслужил али нет?
Я увидел, как она побледнела и отшатнулась от него.
– Я не могу! – прошептала едва шевеля губами.
От бешенства потемнело перед глазами, и я сдавил ее подбородок изо всех сил.
– Почему? Он что твой любовник? С ним ты здесь трахаться не будешь. В трюме запру до самого прибытия, а ему башку откручу. Устроила бордель на корабле. Валяться с мужиками ты сможешь там, в ссылке, но не здесь, не при мне!
Я стиснул челюсти так, что захрустели кости. Мне хотелось свернуть ее тонкую шею прямо здесь и сейчас.
– Как вы можете говорить мне такие ужасные вещи? Вы же обо мне ничего не знаете?
На ее глаза навернулись слезы и подбородок дрогнул, но мне было плевать на эти слезы. Они пролиты не из-за меня.
– Не прикидывайся, я видел, как вы беседовали сегодня днем, и слышал, о чем вы говорили. Сколько он обещал тебе за ночь? Я дам в десять раз больше! Сколько?
Схватил за затылок и дернул к себе.
– Не смейте, слышите, не смейте так обо мне думать! Вы ничего обо мне не знаете!
Слезы потекли у нее из глаз, и она попыталась вырваться, но он не дал ей этого сделать, заставляя смотреть себе в глаза, тогда Катя уткнулась лицом в мое плечо и зарыдала.
– Ты что? – это было неожиданно и я растерялся. Тронул кончиками пальцев ее волосы, но погладить не смог. Только смотрел отупевшим взглядом на дрожащие плечи.
– Вы ничего не знаете, как вы можете….– слезы душили ее, и я почувствовал как намокла моя рубашка. Твою ж мать. Прижал к своему плечу сильнее за шею.
– Так расскажи мне. – прошептал ей в макушку, – Доверься! Я хочу все знать о тебе!
Я сам не заметил, что моя ладонь нежно ласкает ее чудесные волосы, а другая прижимает к себе за тонкую талию.
– Расскажи мне все.
– Хорошо… – она прошептала прямо мне в шею едва касаясь горячими губами и заставляя дрожать от этой адской близости, – расскажу. Я встречусь с вами сегодня вечером и все открою, но поклянитесь мне честью дворянина, что если вы не сможете помочь, моя тайна останется между нами.
– Я клянусь тебе!
Блядь! Я это сделал! Я поклялся! Какого хрена знает только сам Дьявол! У меня голова кругом пошла и сердце не просто колотится, а кажется его пару шпаг насквозь пронизали.
Девчонка подняла ко мне бледное лицо, залитое слезами.
– Зачем, я все это делаю, ведь вы погубите меня!
Вырвалась и выбежала из каюты. Хлопнула дверь, и я отшатнулся назад. А ты уже меня погубила. Сам не знаю, что делаю. Мне насрать кто она такая. Отвезу в Архангельск и больше никогда не увижу. И эта мысль страшнее чем мысль о предательстве Родины и товарищей. От этой мысли в глазах темнеет и в груди словно раздирает когтями.
Глава 5
Весь день не находил себе места в ожидании встречи.
Рыжего Ивана отправил на помощь матросам. Ублюдок пытался мне противоречить, злился, не понимая зачем ему выполнять ненужную, чужую работу, но отказаться не посмел. Время замерло, мне казалось, что этот проклятый вечер никогда не наступит. Гребаное солнце не спрячется за горизонт. Еще ни одну бабу я не ждал с таким нетерпением…Баба…не мог я так о ней. Не баба она для меня и слово-то это «баба» не подходит к ней. Сучка – да, девка продажная – да, шлюха…но не баба. Ох, не похожа она на бабу простую. Душою чую.
Болтовня на палубе начала стихать. И эти муки ожидания всю душу изгрызли. Вышел на палубу, посмотрел в воду. Штиль. Вода как розовое зеркало, окрашенное закатом. Заключенные спали на своих тюфяках, набитых соломой. Дьявол. Тысяча гребаных, адских чертей. Кто бы мог подумать, что арестантку ждать буду сильнее чем графиню аль княжну какую-то. Преступницу, воровку, заговорщицу, осужденную на пожизненную каторгу. Совсем крыша съехала. Прав Глеб. Бес меня попутал.
И думать о том, что через несколько дней ее придется отдать в лапы правосудия, отправить на верную смерть? И как мне с этим жить дальше, блядь? А вдруг она не придет? Вдруг к рыжему пошла? Сердце сдавило как в кулак, стиснуло так, что кровь перестала поступать. Втянул воздух поглубже.
Еще раз бросил взгляд на заключенных. Потом сплюнул за борт и подняв повыше воротник пошел к ним. Сбились кучками. Болтают.
– Отбой для кого был?
Громко спросил, и они все дернулись, обернулись на меня. Сегодня с утра приказ отдал не сковывать на ночь. Чай не сбегут. Пусть спят нормально пока можно. И так холод дикий по ночам. Прижмутся к друг другу, обнимутся и теплее будет. Хотя какого хрена меня это должно волновать?
– Начальник пожаловали. А, бабоньки, хорош наш капитан, ох, хорош. Маруська, слюни подбери! Не зыркай на капитана, зеньки повылазиють!
Самая борзая из заключенных – Анфиска руки в бока уперла и на меня смотрит нагло, исподлобья. Другие тоже не отстают. Переглядываются, перешептываются. А я только на одну смотрю. На ту, что сидит в самом конце. В тулуп укуталась, голову склонила. Лицо не видать. Только руки тонкие перебирают складки на арестантском платье. Из-под платка прядь волос выбилась и отливает золотом, блестит даже в полумраке.
– Так как же не смотреть? Глаза-то они на то и даны. А наш капитан…он только на Катьку смотрит.
Бросил тяжелый взгляд на ту, что назвали Маруськой.
– Язык прикуси, Марфа. – прошипела на нее Анфиска и толкнула в бок.
– Языки всем прикусить надобно, а то можно и без языка на каторгу приехать, – осмотрел всех и они тут же притихли.
– Наказывать пришли, капитан? Чем провинились?
– Провинишься с крысами болтать будешь в трюме. А ну легли все. Отбой – это значит рты закрыли и спать! Не то прикажу снова вас всех в кандалы, а кому надо и тряпку в рот.
– Не надо, начальник. Не серчайте. Сейчас уляжемся.
– Смотрите мне.
Отыскал снова взглядом Катерину. Сидит на тюфяке, голову опустила, на руки свои смотрит.
– Эй! Ты! – крикнул и она голову подняла на меня мельком посмотрела – Спать ложись!
Развернулся и пошел к носу корабля. Значит не спят еще. Надо ждать. Убедился, что там она…что к рыжему не пошла. Чувствую, как продолжает под ребрами гудеть. И дыхания не хватает. Прождал больше часа, ветер поднялся неожиданно, пробрало до костей. Позади себя услыхал легкие шаги и резко обернулся.
Стоит передо мной. Бледная, дрожащая. Совсем на себя ту, прежнюю и дерзкую не похожа. Но все такая же ослепительно прекрасная. Посмотрел ей в глаза и дух перехватило. Сверкают, блестят. Влажные, огромные и такие глубокие нырнуть и захлебнуться. Раньше думал нет ничего красивее моря, красивее заводи морской…а теперь точно знаю – глаза ее. И мне кажется, что воздух стал горячим и вот-вот искры посыплются как от вспыхнувшего пламени.
– Я…с ума сошла…, – прошептала и подняла на меня глаза.
Хрен там. Это я сошел с ума. Схватил за плечи и резко к себе привлек. Все поплыло под ногами, мозги взорвались и разлетелись на ошметки. От ее запаха меня трясло как в лихорадке, содрал платок и обеими руками зарылся в волосы, погрузил в них обе пятерни и сжал, притягивая ее к себе. С громким стоном набросился на ее рот и ошалел. От мягкости губ, от свежести дыхания и вкуса адской страсти выворачивающей кости.
С тихим рычанием прижался жаждущим ртом к ее шее, щекам, глазам. Целуя как озверевший, потянул к каюте, ударяясь о стену, прижимая к ней девчонку спиной и вдираясь в ее рот с таким исступлением что кажется искры из глаз сыплются. Распахнул дверь каюты, ввалился туда вместе с ней, захлопывая ногой, сдернул тулуп и он полетел на пол вместе с моим плащом. Возбужденный до адского предела, приподнял за талию и опрокинул на жесткий матрас, лихорадочно дергая тесемки платья, нетерпеливо расстегивая пуговицы и распахивая ворот, обнажая девчонку до половины. Ошалело посмотрел на голую грудь с вздернутыми нежно розовыми сосками и дернулся всем телом, чувствуя, как окаменевший член упирается в жесткую ткань штанов. Черт возьми она прекрасна, эта полнота и округлость эти крошечные камушки сосков, которые хочется жадно кусать и всасывать в рот, ласкать в исступлении языком.
ЕЕ кожа порозовела, глаза закатились, она вся задрожала и когда я обхватил руками ее грудь, закусила губу, тихонько всхлипнув и выгибаясь мне навстречу.
Я снова набросился на ее губы, прорываясь в рот языком, сжимая тугие полушария и потирая соски большими пальцами, заставляя их затвердеть еще больше и сатанея от понимания что это от моих ласк они такие сжатые и вытянутые. Меня подбрасывало, меня просто корежило от похоти. Я хотел ее, я ослеп от этого бешеного желания до такой степени, что казалось сошел с ума. Повел по согнутой в колене ноге вверх, по грубому чулку, задирая платье, отрываясь от безумно вкусного рта, чтобы посмотреть ей в глаза и вдруг увидел в них слезы и…и страх. Внезапно накрыло яростью и едким разочарованием, смешанным с такой дикой страстью, что казалось меня сейчас разорвёт на хрен.