— Держи! — мерзкий крик вырвал из оков морока. Любава судорожно распахнула глаза и тотчас захлебнулась холодной водой, в которую нырнула лицом.
Жгучая боль пронзила голову, ворот передавил глотку, и уже в следующий миг княжну дернуло назад. Нещадно и резко. Невидимые силки разжались, отпуская жертву. Любава смачно ухнула назад, сев на мели и придавив недовольно плюющуюся Боянку.
— Совсем с дуба рухнула? — ударила в плечо подруга, жадно глотая воздух, словно не княжна, а она под воду уходила.
— Я… — охриплым голосом икнула Любава, — я… не специально… там он был… потом потянулся… и я…
— Дура! — спихнула с себя боярышня Кольнева подругу и встала с мелководья, брезгливо отжимая подол рубах от воды. — И меня чуть не угробила!!! — никак не могла успокоиться от пережитого.
— И кто из них был мой суженый-ряженый? — Любава торопливо из воды выбралась, а когда глянула на берег, где еще недавно ведьма стояла, там ее не обнаружила. Недоуменно глазами поводила в поиске старухи, но та словно канула в лету.
— Э, — удивленно озиралась княжна. — А где Богомила? — даже руками развела. Боянка тоже перестала ругаться и покрутилась:
— Ушла, — предположила несмело. — Не захотела стать свидетелем утопления княжны и ее подруги, — вновь напомнила колюче!
— Но я не согласна ни на кого из них! — качнула головой Любава. — К тому же, с такими ранами, как у парня, не выживают! — знающе добавила.
— Вот и отлично, — безрадостно пробурчала боярышня Кольнева. — Стало быть, одним меньше.
— Шуткуешь? — прошипела досадливо. — Второй — не пойми кто, да я от вида его помру прежде свадьбы.
— А другой?.. — по виду подруги и не скажешь, что интересно, просто о чем-то болтать нужно, вот и треплется.
— Казимир, — поморщилась княжна. — Он был супругом сестры моей. Мирославы, покуда она не умерла… — повисло молчание. — Никто! — отрезала хмуро Любава, даже пальцем пригрозив, не пойми кому. — Мне никто их них не приглянулся! — вторила с нажимом.
— Что, и парнишка? — вскинула брови Боянка.
— Дык он мертвец! — упиралась княжна. — Мне что, за мертвеца выходить? — ощерилась зло.
— И ничего он не был мертвым, — перечила боярышня. — Ежели только вначале таковым показался, — заворчала. — А потом… ничего так… даже хрипел и кровью плевался.
Княжна уставилась на подругу, будто она — нечисть во плоти.
— Что? — недоуменно всплеснула руками Кольнева. Косу растрепанную на спину смахнула.
— Ты что, — пришло озарение, от которого у княжны глаз нервно задергался, — тоже их всех видела? — продолжала таращиться Любава. Тут и Боянка перестала рубаху сушить.
— Ну видала, и что с того?! — Тряхнула головой. — Мне же интересно было. Куда ты так зачарованно смотрела, тянулась… Потешно так постанывала: «Нет… нет…», — иронизировала, искажая дурашливо голос, пытаясь княжну изобразить.
— И что теперь? — пропустила мимо ушей издевку подруги и рьяно принялась выжимать рубаху Любава, пританцовывая у костра. — Думаешь, сероглазый мой суженый? — задумчиво помолчала и уточнила: — Или твой?
— Твой, — но в голосе Боянки не прозвучало уверенности. — С чего мой-то?
— Но ежели и ты высматривала своего, стало быть… — Любава осеклась. — Может он твой? — разъяснила свою мысль.
Боярышня скривила лицо:
— Неа, разве ж такое может быть?
— А мне почем ведомо? — фыркнула Любава. — Тем более он мне не приглянулся. Мне Иванко люб! — уперлась в стук своего сердечка от думы о кузнеце. Тепло полилось по телу, на душе хорошо стало. — Не может он моим быть.
— Зря ты так. Суженый на то и суженый. Так судьба велит.
— Сильные духом сами свою судьбу куют! — поумничала Любава, вспомнив диковинную фразу одного из воинов чужих земель, проездом остановившимся в княжестве отца. — Так что забирай этого! — смилостивилась. — Сероглазого…
— Да я не против, — склонила голову Боянка. — Только где ж его искать-то…
Княжна хотела было колючкой ответить, да женские веселые крики на воде дальше по берегу спугнули мысль. Следом в лесу шорохи уплотнились, послышались гулкие голоса мужчин.
— Быстро, — заторопилась княжна, развязывая свой узелок, в котором сухая рубаха была. — Дурни все папоротник ищут, — пшикнула смешком в кулак. — Никто никогда не сыскивал, а наши рыщут… Авось, да кабы…
— И не говори, — поддержала Боянка подругу, спешно облачаясь в сменную одежу. — Все им чуда надобно. А чудо-то вот! — на себя намекнула, чем вызвала очередной смешок Любавы.
— Глупая, — махнула ладошкой. — Не дай бог нас заприметят! — поневу накинула поверх рубахи. — В ночь Купалы поцелуи не возбраняются!.. — веревочным ремешком подвязала.
— Так зачем убегать-то? — тотчас затормозила Боянка, растягивая губы в улыбке. — Пущай себе целуют… Когда еще позволительно будет. Эх, кабы крепко кто прижал, да бесстыже губами мои сомкнул… Что б воздух перекрылся и голова кругом пошла, — мечтательно закрыла глаза.
— А ну тебя! — зарделась княжна. — Не гоже мне с кем ни попадя обжиматься, — сапожки быстро натянула.
— А ежели ни с кем угодно? — хитренько пропела боярышня, неторопливо подвязывая рубаху веревкой. — А Иванко заловит?.. — как бы невзначай.
Тут уж и Любава замедлилась. Недоверчиво на подругу глянула, на лес, где шум сильнее раздавался, да переговоры парней слышались.
Задумчиво прикусила губу.
— Тоже не гоже! — кивнула своим мыслям. — Отдаваться так просто не собираюсь. Коль уж догонит — пусть целует, а сама… не дамся! — упрямо головой мотнула — толстые косы тотчас на грудь упали. Любава встала, косы смахнула на спину.
— Эх, строптивая ты, Любавка, — проворчала Боянка, собирая свой неаккуратный узел. — Ежели не поддашься, кто тебя догонит-то? — без укора, скорее сочувствующе.
Княжна на миг замерла. Верно ведь судила подруга. Как бы ни были быстры парни, еще не сыскался тот, кто мог бы ее нагнать!
Ответить не успела, кусты затрещали пуще, голоса стали различаться на знакомые. Девицы сапожками потушили почти угасший костер. Подхватили узелки и припустили в темень — прочь от настигающих охотников.
ГЛАВА 8
5 лет назад
Любава Добродская
Любава и Боянка быстро обогнули ведьмин камень и бросились через лес. Сейчас и без лучины видели, куда бежать — местные устроили игрища в догонялки и повсюду мелькали лучины и факелы, раздавались смеющиеся голоса парней и хохот девчат.
Избегая встречных, девицы перебежками пробирались к выходу из леса, пока Любава не оглянулась, поторапливая запыхавшуюся Боянку… И тут княжну тараном сшибло. Вернее, не сшибло — она не упала, но мощное мужское тело ее снесло, впечатав в дерево.
— Ауч, — всхлипнула княжна, от ужаса зажмурившись. В лицо пахнуло жарким дыханием с привкусом медовухи. Сладко и волнительно, аж в голове поплыло. По телу мурашки пронеслись.
— Любава? — слегка удивленный голос Иванко заставил кровь в жилах заиграть. Предательское сердечко гулко в груди забилось. Княжна распахнула глаза, окунаясь в голубые омуты нависшего над ней Митятича.
— Ты что в лесу делаешь? — хмуро уточнил парень, косые взгляды метнув по сторонам, где мелькали вдали огни, смех раздавался задорный, да кусты трещали. На миг на Боянке глаза остановил. Подруга у соседнего дерева жадно воздух глотала, согнувшись пополам.
Любава губы упрямо поджала и чуть отвернулась, мол, не желаю я с тобой говорить!
— Не мала ли играть в Купалу? — бархатом обволакивал Митятич, слегка усмехнувшись.
— А ты пусти, коль для тебя мала! — с вызовом и дерзко бровь вскинув.
Иванко нежным взглядом прогулялся по лицу княжны, смутив в конец, задумчиво посмотрел на Кольневу, — уже в себя пришедшую, — и опять на Любаву.
Княжна решила робости не выказывать, что тело сковывала. Парню глаза в глаза уставилась.
— А волосы мокрые, — не упрекал, не спрашивал — подцепил пальцем косу, что по груди маленькой, но острой струилась. Приподнял чуток и позволил тяжести опасть обратно.
— Что ж ты, и купалась с остальными? — охрипло уточнил, мазнув охмелевши по Любаве с ног до головы и обратно.
— А ты не спрашай! — дерзила княжна. — Не обязана я пред тобой ответа держать! Ты мне никто! — с вызовом подбородок задрала, но язык стал ватным от того, как смотрел Митятич. Пристально, тягуче, голодно.
Никогда прежде не смотрел так Иванко. Глубоко и задумчиво. Словно сам с собой боролся, и битва та… тяжела и заранее проиграна.
Любава затаилась в предательском предвкушении. Аж сердечко затрепыхалось сильнее. В голове гул усилился. Ноги подкосились и ежели б не Иванко — так бы и рухнула наземь.
Плечи, едва касаясь, огладил руками крепкими. Ладони скользнули по стану хрупкому. Но одна на талию спустилась, обвив сильнее, а другая на затылок перекочевала. Зарываясь в волосы, скользнула по спине и обратно, крепче придерживая, чтобы не рыпалась жертва. А Любавка и не думала брыкаться. Жадно впитывала доселе не изведанные чувства и тонула в беспробудной жажде голубых глаз, словно в бездонном омуте небес пташка глупая, с дуру решившая, что высота ей такая подвластна.
— Отпустить? — охрипло шепнул Иванко, губами воздух с ее губ украв. Княжна мотнула головой неопределенно, потерявшись в ощущениях, да сама не поняла, как за ним потянулась.
И он поцеловал. Сначала робко — мазнув ртом по ее, будто проверяя, ответит ли, не против ли… И до того тесно сердцу стало в груди, что от удара мощного дыхание оборвалось. Вцепилась Любава в плечо мощное, комкая рубаху Иванко и жадно следя за ним глазами. А потом едва чувств не лишилась, когда он осмелился и припал к ее губам с жадностью и пылом невиданным.
Задрожала княжна в его объятиях неистовых. Навстречу подалась, теряя рассудок от ощущений, каких никогда не испытывала. А он крепче собой подпирал, талию стискивал, за голову подгребал, чтобы не смела вырываться.
Да и не хотела того Любава. А ежели б и возжелала, то вряд ли бы смогла воспротивиться. Тело не слушалось, наоборот, будто бы стало подвластно Иванко.