Каков петух! Уже глазоньки свои хищные на подругу вперил. Небось прикидывал, как и ее уложить под себя!
Любава опять проглотила язвительность. Нет уж, за такого молодца точно не пойдет!
Ожидание тянулось тяжко. В болтовню за общим столом не вслушивалась, а тихий гул напоминал пчелиное гудение роя.
Княжна уж не ведала, куда себя деть. Руки откровенно мешались. Тарелки раздражали. Ногой безотчетно по полу постукивала, будто секунды отмеряла, когда Боянка и Марфа вернуться. Тем более пекло в седалище от любования Ратмира. Не стесняясь, изучал, подмигивал, ежели по дурости на него глаза поднимала. Тем более, так он смотрел, как уже успела понять, на каждую девицу, кто под ним еще не был, и кто станом, ликом вышел…
Когда Марфа вернулась, Любава едва удержалась, чтобы не вскочить и самолично не начать «хвастаться» своими успехами и умениями.
Батюшка рядом горестно вздыхал, прекрасно зная, что собиралась делать дочь. Опять, снова… в который раз…
Источая лживое хвастовство, Любава забрала из рук Марфы аккуратно свернутую рубаху. Наплевав на еду, на столе раскинула полотно, прям сверху на жирную дичь. И принялась распинаться, как стала лучше с иглой управляться. Какой узор для будущего супруга вышивала… Правда, кисло подосадовала, что очередной жених меньше и тоньше оказался, чем полагала, когда рубаху выкраивала.
Специально на гордость надавила. Ан нет, не повелся Ратмир. Точно волк ощерился — и только!
Ничего!
Любава продолжила осуществлять свой план по самоустранению жениха.
Ежели лицевая сторона еще как-то смотрелась более-менее рисунком, то обратная — как и прежде, оставляла желать лучшего. Ну, или большего усердия в обучении.
Спутанные нити, узлы, гирлянды…
— Но ведь этого никто не увидит, — подмигнул Ратмир княжне, чем на миг сбил с нее спесь. — Главное вот здесь, — ткнул пальцем, жирным от сока сочной дичи в виднеющуюся часть лицевой стороны горловины, оставив след.
— И то верно, — выдавила улыбку Любава.
Т-а-а-ак дело не пойдет! Мужик не простой. Вон как улыбался победно. Непросто будет с ним… воевать за свободу.
— Любушка, — примирительно мягко начал отец, — рубашка эта и впрямь лучше других тобою сделанных.
Ну уж спасибо, любимый батюшка!
Чуть не закатила от расстройства глаза княжна.
— Я же говорила, что учусь. Стараюсь. Правда! — легкомысленно отмахнулась Любава.
А потом заметила, что отец умолк — подтянул край рубахи для жениха, пристально всматриваясь в тканью.
— А это что? — подслеповато моргнул.
— Что-что? — тряхнула головой княжна. — Вышивка — дело опасное! Сколько раз ты мне говорил, будь осторожна с острым…
— Это я о другом говорил, — недоуменно попытался вклиниться батюшка, но Любава его прервала, ибо, поясни он, о чем точно была речь, дальнейшее бы уже было глупым и неуместным.
— Вот я и поранилась! — ладошки внутренней стороной — бах на стол, примяв ткань: сильнее притопив в блюдах. И с деланным мучением вздохнула: — Вон, как пальцы изранила… — Ратмир с улыбкой на ее руки глянул и еще шире заулыбался:
— На обеих?
— Угу, — отыгрывала роль жертвы Любава с таким разнесчастным видом, что сама едва не уверовала в жестокость бабского ремесла — «вышивание». — Так что это кровь! — кто-то шикнул за столом. Бояре зароптали, охранники Ратмира еще сильнее помрачнели. Любава воодушевилась: — Пусть муж будущий гордится, что я ради его, красавца любого, не поскупилась на кровь свою…
Потому, как тяжко и глубоко втянул воздух батюшка, речью впечатлялся по самое… Был бы ремень, обязательно бы к заду дочери приложил. Пусть до сего момента ни разу — вот теперь уже было бы пора!
— Это точно, — кивнул одобрительно Вяжский. — Щедрая жена, кровью окропившая его рубаху… что-то новое, от того более интересное. Что-то подсказывает, это будет защитой во время битв супротив врага.
— Ежели только, — пробормотала княжна, выискивая, что б еще гадостней придумать.
— Да к тому же, — вскинул на княжну любопытный и даже восхищенный взгляд, — вы княжна оберукая?
Вот это совсем неожиданно. О том, что Любава с рождения ловко орудовала как одной рукой, так и другой — не каждый знавал. Да и многие не замечали странности. А Любаве удобно. Устала одна — другой писать начинала. Неудобно — перехватила…
Но тут подруга положение спасла — умница-разумница. Любава от счастья едва усидела, как Боянку увидала. Чинно шаг отбивающую… в руках рушник, на нем каравай…
Его с утра, то бишь с ночи ставили. К приезду гостей милых. Только, видать, перепутали все. Закваску было надобно ставить с ночи, а выпекать уж с утра. А тут… вечером поставили на слабенькое печься, дабы подняться тесто успело, утром вспомнили…
Ну и вот так…
От благодарности за такую смышленую подругу Любава поблагодарила и Велеса, и Ладу, и остальных, кого упомнить смогла в данный момент, да в улыбке змеиной губы растянула:
— Уголь, он вроде полезен. Зато соль не забыла, — виновато цыкнула, да плечиками пожала: — Пуд точно в нем… не меньше, — добавила нарочито оправдывающимся тоном, словно пыталась ситуацию сгладить, на деле усугубляя своей невоспитанностью и невежество.
— Каравай же с солью, — обвела народ глазами, — обычно подается, — глянула на батюшку в поиске поддержки. Но его взгляд словно сквозь Любаву — не взбодрил, даже скорее пыл поумерил.
— Мне все равно, как ты готовишь, княжна, — Ратмир перестал скалиться — хоть за это спасибо. Теперь уже был серьезным и решительным. — Плевать, сможешь ли ты ниткой узор вышить. Ты мне для другого надобна! — больше не таился в своих правдивых мотивах. А по тому, КАК смотрел, все однозначно поняли, для чего именно. — Меня не пугают твои испытания-козни, княжна, — поднялся из-за стола, грозно взирая на сидящую Любаву. — Устраивай для слюнтяев и дураков, кто не видит очевидного. Что играешь… Да и пугаешь глупо. Неужто думала, я просто так к тебе приехал? Наперед знаю все твои уловки! И все же милее ты мне других невест. А знаешь почему, уперся руками в стол и вперед подался, нависая над княжной, — потому что земли у тебя богатые, к моим тесно прилегают. Объединимся — станем самым могущественным княжеством. Ты мне детей народишь, будут они править… Других завоевывать. И станет мой род — самым великим! Так что не трать свой яд понапрасну, девица. Мне укусы твои не страшны!..
Стол загудел, бояре вставали на сторону Ратмира. То и понятно. Какой князь потерпит такое гостеприимство, а Вяжский высидел. Ух! Мужчина, не подкопаешься. Слушал, улыбался, да мелкие пакости сносил с достоинством и с честью выходил из каждого момента избалованной княжны.
— Стало быть, известно тебе, Ратмир Вяжский, что жениться хочешь не на белоручке смиренной? — тоже поднялась Любава в рост. Ух, как не по нраву, что мужик давил и напирал. Силу свою выказывал.
— Да, — глаза в глаза.
— И что остра на язык, да за пояс меня не заткнуть?
— Да, — даже не моргнул.
— И что строптива, и горда…
— Да.
— Что в конях разбираюсь лучше, чем в тканях и бусах?
— Да. Я знаю все твои недостатки и достоинства, Любава Добродская, — громко и четко летел рокот Вяжского по залу. — Согласен, и принимаю тебя такой, какая есть! Так что заканчивай глупостями заниматься. Но ежели есть, чем еще меня проверить. Валяй, повесели! — махнул дланью и зал наполнился смешками.
— А смысл? — скучающе мотнула головой Любава. — Ежели ты все наперед ведаешь.
— Наперед аль нет, но негоже расстраивать девицу, кто к приезду жениха готовилась. Много чего еще есть?
— Не очень, — призналась кисло Любава. — Обычно женихи еще на первых двух нелепостях сдавались.
— Слабаки, — скривился Ратмир. — Дык может, удивишь? — хохотнул с издевкой, явно на публику играя.
— Что ж… — княжна перевела дух. — Будет по-твоему, Ратмир Вяжский. Ежели победишь моего человека в заезде…
— Любава! — строгий рокот родителя заставил ощериться:
— Он сам сказал, что не против. Я ведь не отказала. Лишь последнее испытание проведем, миновав другие до него.
— Пусть, — благосклонно дозволил Ратмир, вальяжно на скамью сев, да руки водрузив на стол. — Пусть ваша дочь развлечение придумает.
Батюшка сокрушенно головой мотнул, по залу вновь ропот полетел.
— Хочу, — хмыкнул самодовольно Вяжский, — глянуть на вашего ездового. Слыхал я, парнишка на великом Буяне лихо скачет.
Бояре ближайшие на княжну возмущенные взгляды бросили, но она отряхнулась от них легкомысленно:
— Неплохо… Они друг друга понимают, — заговорщически, ладошку ко рту приложив. — Поговаривают, что оба ненормальные, особливо ездовой, — кивнула значимо. — Говорить с конем!.. — хихикнула дурашливо и отмахнулась, словно самой было смешно, о том думать.
— Ну, коль скакун хорош, почему бы с умным зверем не поговорить? — рассудил спокойно Ратмир, не разделив веселья княжны и на миг уважение вызвав, — а парнишку еще ни разу не видывал. Хотя он мог бы поучаствовать на турнире гончих…
— Гончих, говорите? — с медовой задумчивостью протянула Любава. — Что ж… и гончими будете. По одной дичи принести должны. Кто быстрее управится, тот и победил.
— А почему не на мечах битва? — сузил глаза Ратмир. — Слыхал, что в дружине у вас появился богатырь, каких давно земля не видывала. Иванко…
— Потому что смотреть, как машутся мечами вои, не так моему глазу милее, как красоты и грация коней и наездников. А ежели вы и луком управляетесь на зависть другим, нет для меня вида охотливей. Охота… хорошее занятие.
— И не женское, — победно хмыкнул Ратмир.
— Ну, стало быть, бояться вам нечего. Да и равных не будет…
За плечом прыснула Боянка, а получив строгий взгляд княжны, смиренно голову склонила, виновато взор потупила, но плечи все же чуть подрагивали.
— Надеюсь, вы луком управляетесь? — скучающе, но с явным желанием поддеть.
— Лук? — скептически изогнул бровь Вяжский. — Держу, — почесал затылок. — Будь по-твоему, Любава Добродская. Но когда первым приду, не будет у тебя больше отговорок! Женой мне станешь…