— Согласна!..
ГЛАВА 13
Месяц назад…
Любава Добродская
— Э-э-э, малец, где ездок? — Ратмир сидел на поджаром вороном, нетерпеливо вглядывался в просторное поле, вдоль которого лес тянулся. Скакун под стать хозяину ретиво копытами перебирал, да фыркал, пока Вяжский за повод дергал, требуя послушания.
Любава в одеже-отрока, но чуть переделанной для удобной езды, Буяна под уздцы привела к стартовой линии. И пока Алехно — конюх, за остальными вещами бегал, коня своего любимого обхаживала. На реплику князя не повелась, любовно оглаживала по голове скакуна, за ушком почесала. В нос поцеловала:
— Ты мой хороший, — шепнула мягко. — Мы уделаем этого петуха.
— Ты что-то сказал, малец? — шикнул злобно Ратмир.
Любава еще разок за ушками почесала Буяна, да запрыгнула на него, едва стремян коснувшись.
— Э-э-э, — поперхнулся едким смешком Вяжский. — Тебе конь не велик? — с нескрываемым недоумением окинул Любаву взглядом, пока на груди не стопорнул. Неверуяще на лицо перескочил, на задницу вернулся, вновь на лицо. Прищурился.
— Мы с ним идеально подходим друг другу, — елейным голосом отозвалась княжна, вперив ответный взгляд в Ратмира. Вяжский сначала вспыхнул злобой. Но она быстро схлынула, оставляя забавную бледность и несгибаемую решимость заполучить любой ценой… и приструнить!
— Что такое, княже? — вскинула хищно брови Любава. — Никогда не видывал девиц в седле на манер мужчин?
— На манер видал, да не в мужском обличье! — рыкнул недобро Вяжский. — Где это видано… — затопил гневом.
— А вот теперь увидел! — хлестко бросила Любава, отрезая любую мысль о дальнейшем разговоре. В тот же момент склонилась к подоспевшему к ней Алехно забрать лук и стрелы.
Ловко перекинула тетиву на грудь. Колчан на спину. Шапку на голове подбила, дабы не мешала и не сползала. И в то же время косу скрыв, не срезать же ее, в самом-то деле!
На старте были оговорены условия. Что допустимо, а что нет. Куда скакать, где разворачиваться, кто будет считаться победителем. Люди Ратмира проверили дорогу на ловушки, на подставы и только после их тщательной проверки был дан старт!
Заезд прошел быстро, как и следовало ожидать. И пусть Ратмир, еще начав забег, едва не у ног смог тетерева подстрелить, но резвый скакун Любавы ни на миг не позволил вороному скакуну Вяжского хоть на копыто обойти себя. А то едва не вышло, когда княжна с горечью высматривала хоть ворону, но по дороге дичи не встретила. За ней пришлось ближе к лесу скакать. Стреляла на скаку. Зайца подхватила с земли за стрелу, ни на долю секунды не притормозив, и успевала на обратный круг зайти аккурат, когда Ратмир коня разворачивал.
На финише Вяжский лишь птицу к ногам Любавы швырнул сгоряча. И молча к себе в отведенный дом ушел.
Уже вечером за узким столом самых властительных людей княжества: князем, боярами, куда и Любаву, как главную виновницу допустили, состоялся новый разговор.
— Что с глупого заезда? — рычал гневно Ратмир. — Негоже бабе с луком скакать!
— А ежели мило ее сердцу это дело? — вспыхнула княжна.
— Понесешь, будет другое дело больше тебя волновать, а о глупостях позабудешь!
— Ежели и понесу, то не от тебя, Ратмир Вяжский! За любого другого пойду! Назло, в отместку… дабы знал, что слово держать надобно. Ты обещал, а теперь требуешь опять менять уговор.
— Потому что нет такого на свете мужика, кто бы смог тебя приструнить! Ни одному с тобой не управиться. Такую, как ты… — ручищей над столом махнул, да в кулак здоровый сжал, — вот как держать надобно. А я умею укрощать.
— Укрощать… — вскинула брови княжна. — Аки кобылу?
— Ежели придется, то аки кобылу, — решительно кивнул, да так, будто припечатал. — Стреножу и выпорю! Коль ретива настолько, что не ведаешь, когда молчать и кого слушать.
— Меня еще никто так… мило не сравнивал. Обычно лебедушка, голубушка, березонька… А ты, Ратмир Вяжский, со всей своей воинской нежностью… кобылой. И к тому же укротить… — На душе так мерзко стало. Сердце болезненно стучало, в голове мысли скакали. — Жаль, что не умеешь по-человечески. Как с женщиной, какая мила сердцу. Видать, по собственной воле — мало женщин у тебя было… Все по воинам, да кобылам…
Зал умолк, а в следующее мгновение наполнился возмущенными криками:
— Да как ты смеешь!
— Пороть тебя!
— Замуж выдать за него, пусть уму разуму учит!
— Конечно! — вспыхнула злобой княжна, поднимаясь на ноги, да в стол руками упираясь. — Давайте! Жените! — обвела взглядом всех присутствующих. — Тоже мне… собрались мужи достойные. Только пузо набиваете и распоряжаетесь, кому под кого в угоду княжества лечь! Как по мне, давно ваши ряды прочистить надобно от гнили.
Зал взорвался гневными выкриками, но Любаве уже было все равно. Накипело, и сейчас прорвалось:
— Не виновата я, что девицей родилась, да с характером не девичьим!
— Вот и знай свое место! — кто-то рыкнул яростно.
— Да!
— Верно!
— А что вам право дает указывать, что мне делать аль нет? — сузила гневно глаза Любава. — То, что борода у вас на лице, а на моем не растет? Что дело ваше сложное и опасное: бабу обрюхатить, да воинами заниматься?
Бояре вскакивали, пытаясь перекричать один другого, но все вместе в сторону княжны, бросая угрозы и требования.
— Тем, что сила в наших руках! — рявкнул Ратмир Вяжский, да кулаком по столу ударил. Посуда испуганно бряцнула. — И ежели рты свои раскрываем, мы готовы отстаивать свою правду!
— Дык я вроде не прячусь. А то, что сильнее, так уж природой заложено, но то ничего не говорит об уме вашем, княже, — почти выплюнула слово. — О том, какой вы человек, да какими доблестями наделены. Как по мне, участь бабская куда тяжелее и опасней вашей. Мы умеем страдать молча. Мы умеем глотать слезы, но упираться и делать. Мы выносливее, и боль переживаем гораздо ярче, притом… что можем вытерпеть те же муки, что и вы… А вот вам никогда не познать наших мучений! Так что… нет справедливости выполнять ваши наказы… Умный муж не тот, кто жену затыкает, а кто прислушивается к ее мнению, ведь со стороны виднее. Да и женская мудрость она другого характера… — сердцем и душой мы видим, а вы лишь обостренным чувством превосходства и желанием переплюнуть соседа.
— Любава, — в потоке ругани утонул голос Батюшки, но княжна успела его уловить и потому метнула на Святояра виноватый взгляд.
— Прости, — закусила губу в бессильной злости.
Месяц до…
Твердомир Минской
Зихао неспешно ехал на коне, лениво окидывая просторы земли Русской взглядом и скучающе раздумывая над жизнью.
Все, что видел, было удивительно мило сердцу — оно размеренно билось в груди, а в душе разрасталось тепло. Странно и диковато. Уже и не помнил этих мест, но вместе с тем не покидало чувство — все знакомо, привычно, близко по духу и даже дышалось здесь… по-другому. Вроде тот же воздух, но нет, не тот… простором, свободой пахло. Травой более нежно, соснами, дубами, цветами… Ярко, насыщенно — так мощно и дурманно, что голову от счастья вело.
Зихао зажмурился, подставляя лицо ласковым лучам солнца. Даже оно светило по-особому. Нежно и щекотливо. Хотя, может и так же, как на чужбине, но сейчас душа пела, и потому все казалось сказочным и прекрасным.
Когда-то он покинул эти места — растерянный, подавленный, с желанием понять, кто он и что искал в этом мире. Почти четыре года… длился поиск истины и истоков. Четыре года назад ведьма располосовала неопытную душу княжича практически на две половины — позабыл он своих предков и только цель, жажда мести и ненависть гнали его вперед. Он был движим лишь внутренним голосом, который привел в незнакомую страну со странным народом. Попал по наитию, даже сейчас сам себе не смог бы ответить, как дошел, доехал, доплыл. Сквозь пустоту мерещилась высокая гора, плавающая в тумане… так же как и мысли, зацепиться за которые удавалось едва ли. Зачем он здесь? Кто он? Куда идет?
Но и там не потерялся — стал своим среди чужих. Диковинный язык хорошо понимался. Обычаи, устои… словно все это ведал, но по глупости утратил… И пусть они казались не родными, но и не отторгались.
А потом его нашли шаманы древнего культа. Или вернее монахи, как опосля разобрался в тонкости значений.
Он еще толком от сна не отошел, как на него уставились три пары узких глаз — смотрели с удивлением, переговариваясь на своем диалекте.
— Он — сын одного из нас! — тонким голосом заявил один из них. Различить мужчин было почти невозможно. Будто на одно лицо, да и телами хрупкие, невысокие…
— Посмотрите на его рисунки, — высоким, чуть каркающим тоном согласился второй, пристально разглядывая полуобнаженного чужеземца, бесцеремонно поднимая конечности и заставляя повернуться.
— Он пришел туда, куда нет дороги, значит, его привела Феникс! — кивал значимо третий.
— Он должен пройти испытания! — заключил первый.
Монахи закивали, соглашаясь со словами друг друга и принятым решением. И увели к себе в леса — с тех пор его путь познания себя не прекращался.
Мало что вспомнилось, но многое обрелось.
Узнал, что привел его в эти земли дух наставника, который когда-то жил среди шаманов культа «Феникс». Что звали его Фенгджи… Он отрекся от своего племени, от дара, которым наградила его Феникс, и покинул земли с чужим народом. А теперь его прах вернулся к своему божеству… и наконец, обрел покой!
Дали имя — Зихао, пока не помнил своего. Зато раскрыли глаза на то, кем приходился — что наколки на теле означали принадлежность к княжьему роду, коим помогал великий дух Сокола, раскинувшего крылья на его мощной спине.
Научили управлять им. И теперь, чтобы узреть глазами сокола, ему не нужны были воскурения и благовония, ритуальные танцы и песнопения, не нужны были молитвы и медитация.
От прошлого вернулись обрывочные моменты. Вымысел или явь — Зихао не ведал, но упорно цеплялся за них, как за самое ценное, что осталось от другой жизни.