Раздались восторженные крики. Иванко отбросил биту и скрылся с глаз, помчавшись через весь двор, к противоположному краю поля.
Любава снова горестно вздохнула.
В команде с Иванко играть хотели все. Он был лучшим игроком. Для своего возраста, — а он уже находился в середине возраста отрока, — Иванко был сильным, высоким, ловким. Увлекал своими идеями, заряжал уверенностью в том, что все получится.
Младшая княжна любовалась им издали. Хотя бы так! Каким бы он ни был красавцем и героем… девичьих грез, он, прежде всего, сын кузнеца! Да и старше ее на четыре весны!!! А стало быть, никогда не обратит внимания на семилетку, с вечно сбитыми коленками, поцарапанными руками и растрепанными волосами.
— Я же девочка, — досадливо пробурчала Любава, напоминая себе горькую истину. Смиренно склонилась над вышивкой и погрузилась в мечты о том, как Иванко когда-нибудь пригласит ее на свидание.
Ах-аха! Как Казимир Всеволодович ее страшную сестру, которая, глупо полагала, что Любава спит. Но младшая бдила. Еще бы, как уснуть, когда под окнами кто-то шебуршит и шепчет? А когда прислушалась, оказалось, Казимир — небогатый княжич каких-то дальних земель. Он как увидал Мирославу, так голову от любви и потерял. Сестра из себя неприступность строила, младшей про воспитание оскомину уже набила, а сама по ночам вылезала в окно, и нежилась в крепких объятиях захудалого княжича.
И ладно бы, он женихом ее значился, так нет… Он даже с батюшкой словом не перемолвился насчет свадьбы!
И то, Любава знать знала, слышать слышала о тайных встречах, да никому не выдавала секрета.
Любовь!..
Этому чувству завидовала и мечтала когда-нибудь точно так же, как сестра… без оглядки влюбиться в своего «Казимира»! Только пусть он будет «Иванко!»
Все же — старый он… Казимир Всеволодович. И страшный… И что сестра в нем нашла? Эх, глупая.
Хотя Мирославе уже пятнадцать минуло, а это уже ого-го — сколько для девицы на выданье. Того и глядишь, старой девой останется! Так что, кто его ведал, какого это быть почти старой. Поди, в такой дремучести и не на такую страхолюдину, как Казимир Всеволодович поведешься.
Ему подавно больше. Сколько точно — не сказать, но взгляд темных глаз, единожды брошенный в ее сторону, запомнила надолго. Столько в нем было презрения, превосходства и ненависти!..
Мира же влюбилась в Казимира сразу, как только встретила на празднике Спожинки. В этот год он был особенно многолюден, покуда до княжества Святояра добрались княжичи с других земель и женихи с ближайших.
Увидала и заболела им.
И пока народ дожинки, обжимки отмечал, Велесу хвалу пел, почитая Его как Отца божьего, за то, что учил праотцов землю пахать, злаки сеять, жать венки на полях страдных и ставить снопы в жилище, — старшая княжна не спускала глаз с высокого незнакомца. Он со скучающим видом сидел поодаль от князя Святояра, да по сторонам поглядывал, думая о чем-то своем.
— Что, по нраву пришелся? — боярышня Зрослава наклонилась к сестре так близко, что Любава едва слышала, о чем шепчутся. — Вдовец, кстати, — многозначительно. А Мира тотчас разулыбалась, словно он ей уже предложение удачное сделал.
— Хочешь, — продолжала ворковать боярыня, — попрошу князя вас познакомить? Казимир Всеволодович с вашим батюшкой хорошо знакомы.
— Казимир, — точно попробовала на вкус диковинное имя старшая сестра. В глазах таинственный блеск заиграл, румянец на щеках выступил. Любава непонимающе глянула на старика худосочного, опять на Миру и чуть не завопила от недоумения: «Что ты в нем нашла?»
Но благоразумно язык придержала, когда старшая на вопрос боярыни кивнула, пуще прежнего краской заливаясь.
Про Мирославу и так уже поговаривали, что в девках засиделась. Еще чуть-чуть и «брачок» наружу выплывет. Не то чтобы не было желающих. Приезжали княжичи, да богатые купцы, бояре с разных земель, как только старшей едва двенадцать минуло. Ликом — вышла, статью — не подкачала, нравом — отличалась покладистым.
Но батюшка не спешил расставаться с дочерью, объясняя, что самого лучшего ей желает. На деле он больше за себя переживал. За княжество, земли…
Плохо, некрасиво с его стороны, но князь Святояр не хотел прощаться с главной помощницей. В хозяйстве она уже давно жену заменила и в воспитании младшей сестры помогала…
Потому Любава и рассудила, может счастье сестре будет с этим Казимиром. Батюшка даст благословение…
Мирослава Добродская
Наутро Мирослава стояла перед отцом, опустив глаза, и ужас заполнял ее существо. Она так ждала сватов от Казимира, и чуть не упала, когда услышала:
— Сватает тебя князь Радомир, — глухо проворчал отец, не глядя на дочь.
— Но батюшка… — лишь обронила Мира, как Святояр жестом отрезал:
— Будем готовиться к свадьбе! — припечатал, отметая сомнения в его решимости.
Тихие слезы полились из глаз Мирославы, но престарелый князь остался к ним глух и слеп.
Безотчетно скомкав край поневы в кулак, она бросилась вон из светлицы, и только оказалась в женской части терема, в комнате, которую делила с сестрой, с размаху упала на кровать и горько разрыдалась.
Любава Добродская
Любава сидела и с недоумением смотрела на кособокую тряпичную куклу. Нет, смущала не неказистость игрушки, за это княжна едва от гордости не распухала — уж какая получилась, зато своими руками! В недоумение Любаву приводило то, что с этим играют девочки!
— Все девочки играют в «дочки-матери», — бурчала под нос, ворочая куклу и так, и сяк, но с какого боку не глядела на игрушку, она милее сердцу не становилась и желания поиграть не пробуждала. — И я должна… научиться, — убеждала себя твердо младшая княжна.
Но на очередном заунывном рыдании сестры сбилась с мысли. Встала со скамьи, напрочь забыв об упавшей на пол игрушке, и тихо подошла к сестре.
— Мир, — ласково позвала старшую и коснулась покрытой головы сестры, чтобы хоть немного утешить — уж очень горькими были рыдания.
— Да пошла ты! — истошно завопила Мирослава, своим сумасшедшим видом напугав до полусмерти. — Пошла вон! Достали все! Ненавижу! Ненавижу-у-у, — и Мирослава снова повалилась на кровать, как подкошенная.
А ночью, когда Мира обманчиво думала, что сестра давно спит, вылезла в окно, услыхав тихий свист любимого. Попала в сильные объятия и снова разрыдалась, пряча на груди опухшее от слез лицо.
— Казимир, все пропало! — причитала она. — Меня замуж выдают! За князя Радомира!!!
— Слыхал уже, потому и пришел, — пробурчал Казимир.
— Что ж ты не поговорил с батюшкой прежде? — всхлипнула Мира.
— Собирался намедни. Мне ж с семьей уговориться было надобно. И только сегодня ответ получил, что благословляют и рады бы повидаться.
— Так ты, — с надеждой вскинула глаза Мирослава, — ступай к отцу моему. Так и скажи! Покуда не поздно, переиграет он со свадьбой.
— Боюсь, это дело уже решенное, а князь Радомир… воспримет, как личную обиду отказ опосля согласия. Тем более, узнай, что ты за меня собираешься.
— Он что-то имеет супротив тебя? — изумилась княжна. — Что ж не поделили-то?
— Можно и так сказать. Знакомы, — нехотя признался Казимир, да взгляд потупил. — Дело давнее, не хотел бы о нем вспоминать. Не сейчас… потом как-нибудь.
— И что же теперь делать? — вновь задрожали губы княжны. В глазах отчаяние плеснулось.
— Вот и думаю. Украсть тебя — значит открыто объявить войну твоему отцу и Радомиру. А это мощь великая. Сама понимаешь, куда мне супротив таких сил? Да и не тягаться в богатстве с князем Радомиром Минским.
— Угу, — кивнула понятливо Мира.
Казимир умолк на несколько секунд, обнимая любимую крепче, да шепнул нежно:
— Но есть у меня мысль одна. Коль любишь меня, коль не испугаешься, заживем счастливо и безбедно…
Мирослава задрала голову, с надеждой вглядываясь в черты любимого и часто-часто закивала.
А потом была свадьба. И как увидала Мирослава жениха своего, так и ужаснулась. Радомир был высоким и огромным, под стать медведю. Густые волосы, борода, усы… Голубые глаза смотрели с нескрываемым интересом и желанием… Он то и дело коснуться пытался. Мира же была едва жива — и потому не шарахалась. От страха и жгучего стыда все время была как на иголках, лицо горело, сердце едва не выпрыгивало из груди.
Княжна в безотчетной панике едва дышала. Все время выискивала в толпе Казимира, но любимого не было.
В отчаянии посматривала на Радомира и нервно сглатывала. Его слишком много… И что с ней будет, ежели он прикоснется своими огромными ручищами? Да он раздавит!!!
О, богиня Лада!!!
Мирослава прикусила губу, скрывая дрожь.
От мысли, что князь телом своим ее накроет, Мира едва сознание не потеряла. Перед глазами поплыло от животного страха, ноги сковало стужим холодом.
Нет, нет, нет!!! Не позволит ему себя коснуться! Никогда она не достанется такому. Никогда! И раз уж было сказано, пока смерть не разлучит вас, так тому и быть!
Все раздражало Миру — и плетение венков, и тягучие песни, и радостный смех подруг и гостей. Княжна бросила свой венок в воду, мечтая, чтобы он тут же утонул, но чуда не случилось.
Радомир выудил венок и возложил на голову невесты, ожидая того же. Даже склонился, дабы Мирославе удобнее тянуться было. А княжну переполняли совсем не нежные чувства — хотелось сжать его мощную шею так, чтобы захрипел, забился в посмертной агонии зверь этот…
Так и прошло обручение.
Невеста была молчалива и бледна, а жених суров и задумчив.
Первую свадьбу справляли в стане невесты. Мира даже девичник отказалась собирать, сославшись на худое самочувствие. А вот ожидание жениха получилось, как никогда бурным. Рыдали все, включая саму Миру. И ежели девицы слезы лили, завидуя выгодному супружеству Мирославы, то она топилась соленой влагой — прощаясь со свободой.
Была б ее воля — сбежала бы на край света, дабы не видеть Радомира Минского. Не слышать лживых поздравлений и пожеланий. Не чувствовать взгляда его похотливого, да собственного бессилия.