Биргиттин папа-писатель спускался с лестницы, приставленной к дальнему углу дома.
– Трилле, is it?[15] – спросил он.
Я кивнул и тут же; вспомнил, что меня он держит за человека, лишь по случайности не утопившего его любимую дочь.
– Do you look for Birgitte?[16]
Я залился краской и помотал головой. Разве объяснишь ему по-английски про соляной камень-лизунец для овец? Поэтому я просто похлопал рукой по рюкзаку и сказал:
– To the sheep[17].
И припустил дальше.
Тропинка была очень скользкая, размытая беспрерывными дождями последних дней, но я наступал только на камни и шел нормально. Тонкие ветки берез и ольшаника хлестали по лицу. Папа давно должен был привести тропинку в порядок – состричь всю лишнюю зелень секатором. Он всегда так делает, и непонятно, с чего вдруг в этом году забыл.
Всю жизнь я был уверен, что родители всегда успевают сделать все, что нужно. Но в последнее время засомневался в этом. У нас в доме давно никакого порядка. Все хмурые, насупленные, то спят, то ругаются, и грязь везде. Я стиснул зубы и велел себе думать о приятном, но соляной камень вгрызался в спину, а ноги ныли от ходьбы вверх.
– Трилле?
Биргитта и Хаас вдруг выросли прямо передо мной.
– На гору? – спросила она.
Я кивнул.
– Грибы, – сказала Биргитта и открыла большую корзинку. А в ней что-то желто-оранжевое.
Разве можно есть грибы? Это же; опасно! Я с детства знаю: стоит съесть крохотный кусочек неправильного гриба – и умрешь или печень напрочь откажет.
Не знаю, как так вышло, но Биргитта поставила корзинку и пошла со мной. Теплое сентябрьское солнце грело нежно, тропинка становилась чем выше, тем суше, а камень в рюкзаке – легче. Мы оба помалкивали. Биргитта поднималась на гору не впервые. В книжечке, спрятанной в пирамиде из камней, которую сложили наверху папа с Миндой, ее имя оказалось вписано несколько раз. Но теперь она хотела знать, что мы видим. Я засунул лизунец на место и сел рядом с пирамидой отдохнуть. Папа всегда показывает мне отсюда, где что внизу под нами. Что мне стоило хоть разок его послушать?!
Я показал Биргитте горы и острова, в которых был уверен.
– А вот тот маленький остров на горизонте – это Коббхолмен, – сказал я под конец. – Моя бабушка оттуда родом.
Похоже, на Биргитту мои слова произвели впечатление. Бабушка с моря – это редкий случай.
Дед расставлял сети. Биргитта всмотрелась в точку вдали и спросила, откуда я знаю, что это дедушка. Я пожал плечами и спросил:
– В Голландии гор нет?
Нет. Зато много другого прекрасного. И пока солнце играло с облаками в кошки-мышки, Биргитта рассказала мне на смеси норвежского и английского о тамошней своей жизни и друзьях.
– Скучаешь по ним? Хочешь обратно? – мужественно спросил я.
Она пожала плечами и улыбнулась. И объяснила, что привыкла скучать.
– Мы все время далеко уезжаем, – сказала она.
Хаас улегся у моих ног и время от времени вопросительно на меня посматривал.
– Он спрашивает, где Лена, – рассмеялась Биргитта.
Услышав имя, пес зажмурился.
Лена заставляет куриц кататься с ней на санках, скачет верхом на коровах, говорит «бе-е» лошадям и прячет котят в грязное белье, чтобы напугать свою маму. Но интересное дело – я не знаю ни одного зверя, который бы не обожал Лену.
– Лена на тренировке, – пробубнил я и сглотнул угрызение совести.
А Лена и правда была на тренировке. И ушла с головой в футбольные страсти, так что, когда я зашел к ней вечером, она все еще кипела злобой.
– Я ненавижу поля с гравием! – вопила она.
Она сидела на кухонном столе, уже чистая и распаренная после душа. Исак промывал ей сбитые коленки и терпеливо слушал ее вопли.
– Почему в нашей идиотской деревне не сделают поля с искусственной травой, как в любом нормальном месте? Ай!
Я присел на стул и очень осторожно спросил, как прошла тренировка.
Лена фыркнула.
– Мерзкие парни, мерзкий тренер, мерзкий гравий. А ты что делал?
Я рассказал, что отнес овцам лизунец, но промолчал об остальном. Что ходили мы вместе с Биргиттой и что потом меня пригласили поужинать с ними и накормили жареными лисичками с хлебом на кислой закваске. И что ничего вкуснее я в своей жизни не пробовал. И хотя теперь мне чуточку страшно умереть от цирроза печени, но игра стоила свеч.
Девочки нашего класса
– Каждая группа выберет книгу, – сказала Эллисив и обвела взглядом класс, – и сделает доклад о ней и об авторе.
На душе стало неприятно, будто туда камень положили. Хуже нет, чем выступать перед всем классом.
– С твоей светлой головой тебе-то чего бояться? – не понимает Лена.
Это она за бабой-тетей повторяет, та всегда говорила: «С твоей светлой головой, Трилле, ты далеко пойдешь, станешь знаменитостью».
Лену одаренной сроду никто не называл. Отлично она выступает только на физкультуре и на перемене. Все остальные школьные предметы, по мнению Лены, просто никому не нужная ерунда. Хуже всего дела у нее с математикой. По крайней мере половину уроков математики она проводит на индивидуальных занятиях, их с Андреасом учит отдельный учитель. Лена устала объяснять Ильве и Эллисив, что заставлять хорошего занятого человека учить ее математике таким образом – бессмысленная трата времени и сил. Она будет вратарем и спокойненько обойдется без неравенств и уравнений. Но нет. Ильва и Эллисив твердо решили, что Лена освоит математику, как все остальные люди. Что их так беспокоит, мне непонятно. Лена не пропадет.
Я скорбно уперся лбом в парту и посмотрел на свои мокрые кроссовки.
– Вы будете работать в группах, – долетел до меня голос Эллисив, и я покрепче зажмурился, потому что если я попаду в группу с Туре и Каем-Томми, то лучше мне сгинуть в море.
– Трилле, Лена и Биргитта, вы идете в библиотеку.
Сердце выпрыгнуло из груди. Как во сне, собрал я свои книжки.
– Команда девочек, на выход! – шепотом пошутил Кай-Томми, когда я проходил мимо.
Туре и еще несколько ребят ухмыльнулись, но я сделал вид, что ничего не слышал. Их-то не определили в одну группу с Биргиттой.
Библиотека в школе не очень большая. Я хожу сюда иногда по вечерам и почти все уже перечитал.
Лена улеглась на диванчик и громко стукнула подошвой о подошву. Мы с Биргиттой сели на стулья и разложили тетрадки по столу. Впервые мы собрались втроем со дня плотокрушения.
– Так, книгу выбрали: «Эмиль из Лённеберги». У меня кино есть, на диске, – сказала Лена уверенно.
– Не слишком она детская? – я прокашлялся.
– Нет, – отрезала Лена. – Зато как раз короткая.
Я взглянул на Биргитту. На уроках она почти ничего не говорит, но сейчас как будто хотела включиться в разговор.
– Да, давайте возьмем эту книгу, – сказала Биргитта.
В детстве она читала Астрид Линдгрен по-голландски. А это хороший способ учить норвежский – читать книгу, которую знаешь. К тому же в четвертом классе она уже делала доклад о Линдгрен. Мы ведь можем говорить и о других ее книгах?
– Сколько угодно, но мне оставьте «Эмиля»…
– Потому что у тебя есть кино на диске, – подхватил я.
В будни мы с Леной приходим домой самыми первыми. И для начала обшариваем все шкафы в обоих домах – ищем, чем поживиться, чтобы дожить до обеда. Папа даже стал прятать свое любимое печенье в ящик с носками у себя в спальне. Но сегодня в кухне на столе стояла ваза с подвядшим виноградом, и мы сели здесь.
– Ну и беспорядок, – вздохнула Лена, складывая стопкой газеты, под которыми, оказывается, лежал планшет. – У вас теперь все время так?
Я оглядел кухню. Действительно, кругом ужасный беспорядок.
– Ты думаешь, Кари нанималась в домработницы, убирать грязь за всеми вами? Ей перестройки хватает выше крыши. Я у Исака спросила.
Я хотел уж было напомнить Лене, что только вчера отволок овцам на гору десять кило соли, но передумал. Открыл посудомойку и стал ее разбирать. Через час придет Биргитта, она обещала сразу после обеда. К ее приходу надо навести чистоту!
– Да чего долго думать, – пожала плечами Лена, – снять кино про Эмиля, и дело с концом. Эллисив от восторга потеряет голову, и тебе тогда не придется выступать.
Она сказала это между делом, как будто впадать в панику перед выступлением – самое обычное дело. Я выжал тряпку, которая мокла в мойке, от нее пахло тухлятиной.
– А знаешь, – спросила Лена, быстро листая пальцем планшет, – что в семидесятые годы в Норвегии сериал об Эмиле показывали не целиком? Боялись, что дети начнут подвешивать друг дружку на флагшток, как Эмиль – Иду!
Она жевала виноград и читала.
– Дурдом просто! Обязательно включим в презентацию. По-хорошему надо бы нам…
Я как будто вживую увидел малышку Иду на флагштоке в Лённеберге. Иногда я просто читаю мысли Лены.
– Кого ты думала поднять и куда? – спросил я и кинул тряпку в стирку.
Лена закрыла планшет крышкой.
– Самое простое – поднять Крёлле. Она ведь сейчас на продленке?
Крёлле на флагштоке
По-хорошему нам надо было дождаться Биргитту, раз мы в одной команде для презентации, но клип можно снять только пока родители на работе. Настолько у меня мозгов хватает. Я схватил велосипед и на всех парах помчался в школу.
Крёлле ненавидит продленку. Каждое утро она спрашивает маму, нельзя ли ей сегодня пойти после уроков домой со мной и Леной. Но по какой-то неизвестной причине мама считает, что об этом и речи быть не может.
Уговаривать Крёлле сыграть в Ленином фильме не пришлось. Мы глазом моргнуть не успели, как она уже сбегала в свою комнату и переоделась в красное платье – как у Иды из книжки.
– Этой бечевкой мы ее надвое перережем, – сказала Лена, рассматривая тоненький шнур на флагштоке. – Придется взять у Магнуса альпинистскую страховку.