Вот тут у меня появилось робкое подозрение, что мы, возможно, ввязываемся в скверную историю. Вещи Магнуса священны, к ним нельзя прикасаться. Но Лену такие мелочи никогда не останавливают.
– Он все равно ею не пользуется, – сказала она.
И принялась решительно затягивать все ремни и пряжки, потому что малышка Крёлле – это вам не бугай Магнус.
Братец нас точно убьет и съест без горчицы. Зато страховка сидела на Крёлле как влитая. Лена защелкнула карабин – теперь Крёлле была пристегнута к флагштоку.
– Нам надо успеть все снять, пока Магнус не вернулся, – сказал я. – Крёлле, ты как?
Сестренка сдвинула черные очки на нос и показала нам большой палец.
– Дубль один. Начали! – закричала Лена.
Она стояла на лужайке с камерой в руках.
Эмиль не иначе был богатырь! Потому что сам я запарился, поднимая Крёлле. К тому же я неотступно думал о конструкции катушки наверху флагштока: выдержит ли она такую тяжесть?
Крёлле медленно, но верно поднималась на небеса. Она довольно хрюкала. А я потел и выбивался из сил, но старался держать лицо. Фильм ведь увидит весь класс!
До верхушки оставалось не больше двух метров, когда кто-то кашлянул у нас за спиной.
Биргитта с Хаасом, как выяснилось. Зачем она вечно подкрадывается таким тихушечным манером?
Короче, я вздрогнул и на мгновение выпустил рукоятку. Крёлле со свистом полетела вниз, Хаас загавкал, Биргитта зажала рот руками. В последнюю секунду Крёлле – о чудо! – зависла на середине флагштока.
– Ты в порядке? – крикнул я.
– Висю крепко!
Лена с укоризной посмотрела на Биргитту.
– Мы клип снимаем.
– Sorry! – пролепетала Биргитта.
Да, проблема: Крёлле болталась посреди флагштока – и ни вверх, ни вниз. Веревка зацепилась за какой-то крюк, и сколько мы ни дергали, ни тянули – с места Крёлле не двигалась.
На дороге у наших ворот затормозил школьный автобус.
– Отлично, – промямлил я.
Старшеклассники прилипли к окнам автобуса и во все глаза наблюдали представление у нас в саду. Я за сто метров видел, что Минда, мягко говоря, не в восторге.
– Что у вас опять стряслось? – прошипела она со злостью и шваркнула рюкзак на землю.
– Мне отсюда видно даже Марианнелюнд! – мужественно прокричала Крёлле.
Тут Магнус увидел свою обвязку для альпинистов.
– Чего-о?!
– Мы взяли ненадолго, – сказала Лена. – Для нас на первом месте безопасность.
Злость Магнуса нарастала в геометрической прогрессии, и дело шло ко взрыву, но Минда прикрикнула на него:
– Раз в жизни ты можешь думать не только о себе и своем дебильном снаряжении?! Включи мозги: сейчас главное – быстро спустить ее на землю!
Теперь мои старшие брат с сестрой тянули и дергали шнур, но Крёлле по-прежнему болталась наверху, как рыба на сушилах под северным ветром. Магнус пошел за стремянкой и как раз тащил ее к флагштоку, когда открылась дверь нижней квартиры, и во двор вышел дед. Когда мы приходим из школы, он всегда спит после обеда.
Щурясь, он обвел нас взглядом одного за другим и, наконец, поднял глаза на флагшток. В руке он держал телефон.
– Звонит Вера Юхансен. Спрашивает, не умер ли я.
– Что-о? – крикнул я в ответ.
Заспанный дед тер подбородок.
– У нас флаг приспущен, вот она и подумала, – объяснил дед. – Я ответил чистую правду, что лег подремать.
Я нервно покосился на Биргитту. Если у нее и оставалась надежда, что у нас тут не все ку-ку, то теперь она точно растаяла. Ну вот что у нас за семейство, почему никто в этой бухте не в состоянии хоть день пожить нормальной человеческой жизнью?!
От стремянки толку не было. Она слишком шаталась. Придется нам поднять кого-нибудь наверх в ковше трактора, сказал дед. Крёлле вздохнула, ей надоело развеваться на ветру.
Мама явилась домой в самый неподходящий момент. Дед сидел в кабине тарахтящего трактора и сосредоточенно вымерял верное расстояние между ковшом и флагштоком. Минда что есть силы вцепилась в край ковша. Снаружи к дверце кабины прицепился Магнус и отдавал команды. На взгорке перепуганная иностранная девочка из Голландии успокаивала зашедшегося в лае пса. А на садовом столе стояла Лена и снимала происходящее, улыбаясь во все лицо.
Я мертвой хваткой держался за рукоятку и надеялся только, что драматичный вид младшей дочери на флагштоке отвлечет мамино внимание от следов трактора, проехавшего по половине цветников.
– Царица небесная, что здесь творится?! – закричала мама.
– Трилле и Лена делают доклад по литературе, – объяснил Магнус.
Нет, не разрешат Крёлле бросить продленку, подумал я.
Мама идет к врачу
Наконец я твердо решил поговорить с мамой начистоту. Несколько недель я исподтишка наблюдал за ней, чтобы проверить, правду ли рассказывает Лена о переходном возрасте. А вдруг она ошибается – и на самом деле у мамы страшная болезнь? Мамы ведь тоже болеют. Моя родная бабушка умерла молодой. А она была мамой, точно как моя мама. Нет-нет, только не это!
Когда я просто думал об этом, я переставал дышать. И чем пристальней я присматривался, тем больше пугался. Мама как будто бы потолстела. И у нее точно прибавилось седины, не говоря уже о постоянной сонливости.
А спросить не у кого. Папа ходит хмурый и сердится по любому поводу. Минда затыкает мне рот, стоит только его открыть. А с дедом я не решался завести разговор. Откуда ему было узнать о переходном возрасте у женщин?
Но когда сегодня мама разрыдалась просто при виде Крёлле на флагштоке, совершенно целой, невредимой и всем довольной, я понял, что дальше откладывать разговор нельзя.
Когда вечером все успокоилось, я сварил маме какао и присел к ней на краешек дивана.
– Ой, Трилле, спасибо, милый! – сказала мама удивленно и тоже села.
История с флагштоком не обошлась, конечно же, без разбирательств и препирательств, но теперь все стихло.
– Мама, ты не хочешь сходить к врачу и проверить свой переходный возраст? – начал я.
– Что-о?
Будь тут Лена, она бы ловчее объяснила все о трудностях перестройки, но Лены не было.
– У тебя меняется тело, ты толстеешь и злишься, – объяснил я и смутился. – Это наверняка переходный возраст, но все-таки…
Мама подавилась какао и забрызгала весь столик рядом с диваном.
– Толстею? – она повысила голос.
Я сглотнул.
– Да. Нет, ты не толстая, но…
Мама пристально посмотрела на меня.
– Трилле, в чем дело?
Я ковырял пальцем диванную подушку.
– Вдруг ты болеешь? Вдруг у тебя рак? – выдавил я наконец.
– Ты за меня боишься?
Я кивнул, потому что плач уже стоял в горле.
– Бедный мой Трилле, – сказала мама и погладила меня по голове. – Весной мне исполнится сорок пять. Я уже не девочка.
Разве так утешают? Зачем она говорит, что стареет? Старики вечно болеют раком!
– Сил у меня поменьше. Когда слишком много дел наваливается, я иной раз устаю и раздражаюсь. И толстею, да, – сказала она и сжала пальцами складку на животе.
– Просто округляешься, – пропищал я.
Мама хмыкнула.
– Но это нормально, ничего опасного, просто переходный возраст.
Я вспомнил, сколько она спит и сколько занудствует. Неужели это нормально?
– Тебе будет спокойнее, – наконец спросила мама, – если я схожу к доктору и проверюсь?
Я кивнул.
– Тогда я завтра же; зайду к врачу, дружочек мой. А теперь достань нам из холодильника булочки. Уж толстеть, так с удовольствием.
Весь вечер я чувствовал себя легче перышка. Надо было мне давным-давно сказать маме, что я боюсь за нее. Ей это только приятно!
Но назавтра вечером все снова здоро́во: мама сама на себя не похожа и велит всем собраться в кухне за столом.
– Я сегодня ходила к врачу, – сказала она и умолкла, ковыряя пальцем скатерть и подбирая слова.
Папа стоял у мойки с чашкой в руке и смотрел в пол. У меня перестало биться сердце.
– У тебя рак? – прошептал я.
– Чего? Какой рак? – тут же; окрысились Минда с Магнусом.
– Нет-нет-нет, – сказала мама. – Рака у меня нет. Но это не переходный возраст.
Папа у мойки как-то чудно хрюкнул. Мама посмотрела на него. И тоже хрюкнула. И вдруг они как грохнут, как заржут, аж кухня вздрогнула. Они переглядывались и хохотали как сумасшедшие.
Минда, Магнус, я и Крёлле застыли. Родители наши сошли с ума. Кто теперь будет нас растить? Дед?
– Мама! – пропищал я.
Она взяла себя в руки и громко объявила:
– У вас будет братик!
Мама уперла палец в живот.
– На Рождество! Я потому и округлилась – он уже пять месяцев сидит здесь в пузе!
– Да ладно, – сказал Магнус. – Шутишь?
– Бог мой, – пробормотала Минда. – Серьезно? Я думала, с такими стариками этого не бывает.
Она уронила голову на руки и простонала оттуда:
– Мама, ты в бабушки годишься!
Старшие мои брат с сестрой как будто с другой планеты свалились. Головой они повредились, что ли? Не понимают, какое нам счастье привалило?! Мама не болеет, наоборот, у нас будет малыш! Я вскочил на стул.
– Гип-гип-ура сто десять раз!
Крёлле немедленно тоже вскочила на стул, вскинула руки и завопила:
– Гип-гип-ура сто двести раз!
– Вот учитесь, как надо себя вести! – сказала мама и строго посмотрела на Минду и Магнуса.
Тут уж они не выдержали и тоже заулыбались. Хотя Минда все же; объяснила, что будет ужасно стыдиться, и я должен это понять, несмотря на свой детский возраст.
– А Лена все твердила про переходный возраст, ничего себе! – крикнул я уже на бегу – мне надо было срочно ей обо всем рассказать.
Но на полпути я притормозил. Лена не только обрадуется. Она так мечтает о младшем брате, что у них в доме стены ходуном ходят, а толку нет. А у нас даже из переходного возраста малыш получился.
Я развернулся и пошел домой. Надо подумать, как преподнести новость Лене. Человек должен обрадоваться, когда такое услышит.
Зря я тянул время. Крёлле разболтала все в тот же; вечер. Она ходит к Ильве учиться вязать и рта не закрывает.