Весна…
Весенний период, как снежная лавина с гор, неумолимо движется и длится с февраля месяца до самой середины мая. Весна, как умелый дворник, очищает, смывает, расцвечивает, открывает для жизни и раскрашивает всё жизненное пространство. Всё-всё вокруг… Каждая следующая весна — даёт миру ещё один шанс, ещё одну надежду на обновление. Так происходит из года в год…
В этом принцип жизни — в обновлении…
Потому и Весна!
Ветер политических перемен и возможных преобразований, всколыхнув страну, докатился и до Дальнего Востока. Тайфуном пролетев по стране, безжалостным вихрем ворвался в сонную тишь чиновничьих кабинетов, унылые рабочие бытовки, пьяный угар коммунальных и прочих кухонь жителей периферии. Этот политический сквозняк, мгновенно разделил страну на, пока ещё, три противоборствующих лагеря. Причём, те, которые за коммунистов, их, где-то одна четверть населения. Другая часть, это демократы, тоже примерно четверть. И, где-то, полстраны, пока, просто вялые нейтралы. Обыватели, которые всегда будут ждать результата: куда качнётся, туда и шагнём…
Тем не менее, этой весной, сейчас, как никогда, появился реальный шанс всё изменить к лучшему…
Несмотря на погоду, услышав объявление по радио, телевидению или просто созваниваясь между собой, добровольно, часто и с тревожным чувством, активно собирается народ на неудобной, остро продуваемой холодным ветром с Амура, центральной площади города в поддержку демократических сил страны. Демократические перемены, это надежда, это ветер смены тяжёлого железобетонного пресса социалистического строя и душной коммунистической идеологии. Пресса, не оставляющего ни малейшего шанса живому творческому уму, ни малейшей возможности развиваться человеку честно и достойно, справедливо и самостоятельно, свободно, гордо и независимо.
Несмотря на кажущуюся стихийность, процессом борьбы всё же кто-то хитро управлял. Иначе как понимать, что одновременно с объявленным демократами митингом, там же, на площади, собирались и митингующие коммунисты. Под присмотром милиции, конечно, и ещё каким-то скрытым оком, не видимым. Словно чьё-то дыхание за спиной. В одной части площади собираются поддерживающие демократов, в другой — те, которые за коммунистов. Перекрикивая и часто сменяя друг друга, выступают ораторы противоборствующих сторон… Одновременно.
— Долой шестую статью, даёшь свободу слова… Свобо-оду… — несётся с одной стороны.
— Защити-им завоевания Октября-я. Р-руки прочь от родной Коммунистической па-артии… — перебивают голоса с другой стороны, с красной.
— Пусть только в-вы-ыйдет к нам Первый секрета-арь, мы спро-осим у него за всё… Ну, где он, где? Ага-а, он бои-ится нас, товарищи! Боится! Ему и сказать-то нам нечего… У них у все-ех рыльце в пушку… Мы всё про них знаем, и про спецмагазины, и про спецдачи, спецлечение их, все их «мохнатые» дела…
— Нашли-ись тут понимаешь, демокра-аты. Ни стыда у них, ни совести! Это же на-адо, поднять руку на самое святое, что есть у советского человека, на Коммунистическую партию, на великие завоевания Октября, на свою Ро-одину!
— Мы, российские демократы, требуем изменить название этой площади на площадь «Свободы и Независимости». Требуем, убрать этот всем ненавистный памятник Ленину, как символ крови и зла! — несётся с трибуны демократов. — Даёшь площадь «Свободы и независимости»! Долой памятник! — дружно поддерживает толпа оратора.
Людей на площади много. Со стороны демократов их гораздо больше. Они воодушевлены возможными для себя, для страны перспективами. Это их время, их шанс. И лозунги соответствуют: «Даёшь свободную Россию!»
«Ур-ра!» Несётся над площадью…
Митингующие, стоя, кулаки в карманах, внимательно слушают, отмечая злые, яростные выступления своих сторонников, прислушиваются и к выкрикам противоборствующей стороны. По их лицам видно, если бы не милиция (те, оцепив митингующих, стоят внешне равнодушно и безучастно), перебили бы этих коммуняк-крикунов, да и всех им сочувствующих. Только бы перья и полетели.
Накипело!
Желающих выговориться, выступить, на трибунах с обеих сторон много. Все требуют одно — долой!
«Сколько можно!.. Судить коммунистов! Судить убийц и душегубов!..»
«Руки прочь от родной Коммунистической Партии!»
Демократическая сторона, поддерживая, дружно ревёт: «Суди-ить их! Суди-ить!..»
«Отстои-им!.. Не дади-им!» — летит с другой.
Выступающих, как и лидеров нового демократического движения никто практически и не знает. Люди и люди… Одни из нас, в общем. Причём тех, кто сейчас от демократов делегатами полетел в Москву, оказался там, на съезде, в Кремле, вообще мало кто знает, ну может, человек пятнадцать — двадцать на весь Дальний Восток. Но они же за демократию? За демократию! За отмену 6-й статьи? За отмену… Значит, наши! Пусть выступают за нас там… от нас. А они уже там не делегаты, а лидеры движения! Уже — ведущая и направляющая!.. Авангард демократического движения. Другие, тоже лидеры, но поменьше, остались здесь, с народом. Организуют и направляют массы на местах, тоже свои люди, наши ребята. Они и раньше иногда явочным порядком появлялись у микрофонов и на экранах краевого телевидения. Ну, появились и появились. Кто и откуда, это и не важно, главное, они за демократов. Говорили они хоть и сбивчиво порой, путаясь, но яростно, находя всё же правильные, злые, резкие слова. Толковые ребята, свои люди, наши. «Не мешайте им! Дайте им слова, мы их знаем, пусть говорят! Не всем же лезть на трибуну!» «Долой шестую статью…», это уже, как пароль к доверию. «Доло-ой!..», — эхом разносят по площади мощные динамики, арендованные на время митинга у Краевой Гостелерадиокомпании.
Тревожно вслушиваются митингующие в сводки срочных телефонных сообщений из Москвы о ходе демократической борьбы. Как там сегодня? Их зачитывают ещё тёпленькими, ещё горяченькими, тут же, прямо на митинге. Ну, а где же, как не там!
— Товарищи, внимание! Срочное сообщение! Гдлян и его группа привезла чемоданы компромата на коммунистов.
— Ур-ра! — радостно ревёт толпа демократов. — Молодец, Гдлян! — слышны выкрики. — Так держать! Вывести всех на чистую воду! К ногтю их!.. Судить!..
— Ещё есть сообщение: боевой генерал, лётчик, Руцкой, афганец, выступил на нашей стороне!
— Молодец, генерал, наш человек!
— Ур-ра! Военные лётчики с нами! Ур-ра, генералу Руцкому! Молодец Руцкой! Ур-ра, афганцам!..
— А вот ещё!.. Зачитываю, товарищи, слушайте: на нашей стороне профессура из Ленинграда… Анатолий Собчак с нами.
Толпа дружно приветствует учёных. Слышны выкрики.
— Соображает интеллигенция, если за нас, за демократов. Молодцы, академики!
Митинг, восторженно и единогласно голосует за резолюцию в поддержку демократических преобразований в стране.
«Мы, демократы Дальневосточники, единогласно и горячо поддерживаем своих делегатов, которые там в Кремле. Пусть знают, мы с ними, держитесь там, ребята».
Часто и злобно оглядываются демократы и их сочувствующие на высотное здание Крайкома партии, и своего идейного противника, митингующего против, здесь на этой же площади. На взгляд прибрасывают их количество и возможный исход кулачной, если понадобится, борьбы. Победим? Конечно!.. Куда им!..
Бурлит площадь, кипят страсти…
Даже сильнее, пожалуй, чем у Горького в «Буревестнике»: «Буря, скоро грянет буря!»
Грянет?
Конечно, грянет, конечно! Вне всякого сомнения.
В высотном четырнадцатиэтажном здании, самом высоком и презентабельном в городе, в простонародии «Белом доме», в своём кабинете у одного из окон, выходящих прямо на центральную площадь города, молча стоит хозяин края — первый секретарь Крайкома партии. Плотный, невысокий, ещё не старый, с крупным мясистым ухоженным лицом, высокими залысинами, гладко причёсанными редеющими волосами. Его острый, прищуренный взгляд сейчас, недобро всматриваясь, перебегает от одной кучки митингующих, там, внизу, к другой. С высоты этого этажа люди, кажутся совсем маленькими, просто карликовыми. Ни какого серьёзного впечатления не производят — лилипуты и не более. Кривая презрительная усмешка блуждает по лицу Первого секретаря Крайкома. Нет, сейчас он, конечно, старается сдерживать себя, а то бы… Нет-нет, только не в этом случае. Он и раньше-то, всегда опасался кричать на рабочих, предпочитая срывать всё на их начальстве. Причём, принародно, не выбирая выражений. Делал это часто, особенно в последнее время, ни сколько не считаясь со званиями, должностями, возрастом, и прочим… На это ему было глубоко наплевать. Это были его подчинённые, те, кого он, прямо или косвенно, назначал, выдвигал или ставил. Ничего, стерпят, знал он, им это только на пользу. Ни кто из них, противиться, конечное, не смел и не пытался, а авторитета, среди рабочих у Первого секретаря прибавлялось. Народу всегда было приятно слышать, как всесильный «Первый» распекает их нерадивое начальство…
Но сейчас, вот так вот выйти на трибуну и отчитать, призвать к порядку, встряхнуть вот этот вот народ, вот эту вот толпу, он не мог. Не решался… понимал, ситуация не та. Но злость и, главное, непривычное чувство беспомощности, более того, чувство полной растерянности мешают ему принять единственно верное сейчас решение. Что же это делается, как же это так? Как же это можно было допустить? В такой огромной, мощной стране, с таким огромным вышколенным, выкормленным аппаратом управления и аппаратом принуждения, мы — Партия, сегодня бессильны? Один за другим возникают вопросы, на которые у него — партийного лидера края, нет ответа. Дожили, называется. Кто ещё вчера мог подумать, помыслить, что сегодня, вот так, среди белого дня, народ — эти голодранцы, людишки, будут безнаказанно бунтовать. И это в его-то орденоносном крае! В том крае, где он столько времени и сил положил на то, чтобы этот вот народ спокойно жил, работал и развивался… Не благодарные… Сволочи! Скоты! Ещё вчера скажи ему кто об этом, он бы не поверил, нет, признал бы того сумасшедшим или просто прямым провокатором.