— Да, я быстро подобрал… оно как-то само подобралось, если честно. Кошкин дом на Гоголевской. Даже Завулон одобрил.
— Знаю, знаю, вполне симпатичное зданьице. И комнату с башенкой вы, конечно же, отведете под свой кабинет?
— Угадали, — засмеялся Швед. — А откуда вы знаете?
— Ну, мне тоже когда-то было сорок лет, — вздохнул Бермас. — Поверьте, Дмитрий, когда вам перевалит за сотню, вы и сами станете предугадывать ответ раньше, чем его произнесут.
— А сколько вам сейчас, простите? Если не секрет?
— Да какие уж тут секреты, — пожал плечами Бермас. — Сто семьдесят четыре недавно мне стукнуло.
— А инициировали вас в молодости? Или позже?
— В пятьдесят восемь. В самом конце позапрошлого века. А до того был я самым обычным киевским врачом… Смею надеяться — неплохим для своего времени.
Бермас умолк, без сомнений, вспоминая минувшие годы.
Тихонько заворчал чайник, разогреваясь. Швед решил не ждать, потому что времени натикало уже под четыре утра, а еще неплохо было бы вздремнуть хотя бы пару часов перед завтрашними хождениями в будущий офис.
— Аркадий Семенович! Что вы имели в виду, когда говорили — труп, мол, без ауры, явно не вампирская работа? Что тут творится-то, в Киеве, а?
Бермас ответил, но, как показалось Шведу, очень неохотно:
— Промышляет кто-то ночами… не пойми кто. Светлые проводили расследование, видимо — безрезультатное. По-моему, они даже не очень возражали, когда Инквизиция затеяла возрождать наш Дозор.
— Но кто может промышлять? Видно же, это не вампир, не оборотень… не бескуд, в конце концов. Кто может выпить жизненную силу без остатка?
— Из Иных — никто не может, — очень спокойно сказал Аркадий Семенович.
— А если не Иные — то кто тогда? Не люди же?
— Не люди, — подтвердил Бермас. — Точно не люди. Я же сказал — не знаю кто. Мы, Иные, не единственные под этим небом, кто пользуется магией.
У Шведа непроизвольно вытянулось лицо:
— В… каком смысле?
— В прямом. — Бермас встал и вернулся к закипевшему чайнику. — Мы пользуемся магией Сумрака. Те, кто пьет силу у людей без остатка, пользуются какой-то другой магией, кардинально другой, не имеющей отношения к Сумраку. Они не люди и не Иные — они отдельно. К сожалению, Светлые не хотят этого признавать и ведут себя так, словно в Киеве орудует заурядная темная секта, не исполняющая Договор.
Аркадий Семенович заварил чай, выложил на блюдечки по паре кубиков сахара и снова присел к столу.
— Так вот зачем нужен во главе Дозора желторотый болванчик, — тихо произнес Швед, глядя в пол.
— Вы умный юноша, — бесстрастно похвалил Бермас. — Быстро догадались.
Швед мрачно прикидывал — много ли у него шансов уцелеть, если все сказанное Бермасом правда и если в Киеве заварится серьезная каша. По всему выходило, что шансов немного — если даже Лайк предпочел по-тихому исчезнуть и отсидеться где-то в тайной норе.
— И что, давно эти не-Иные объявились?
— В этот раз — около года назад.
— Выходит, были и другие разы?
Бермас без особого веселья усмехнулся:
— Молодой человек, в этом мире все уже случалось, и не по одному разу. Бытие — это бесконечный бег по кругу, как бы банально это ни звучало.
Он немного помолчал.
— Доказательств у меня нет, но зато есть подозрения и основанная на них уверенность. Я тогда был просто врачом и знать не знал ни о каких Иных и ни о каком Сумраке, хотя в магию, стыдно признаться, верил вполне искренне. У меня умерли несколько пациентов, тогда я так и не понял, от чего. А сейчас уверен, что у них точно так же откачали жизненную силу, всю без остатка. Я пытался расспрашивать старых Иных… Лариса Наримановна меня однажды довольно резко осадила. И я перестал касаться этой темы. Это все, что я знаю, Дмитрий. И я буду признателен вам, если в дальнейшем вы не станете слишком настойчиво ссылаться на меня, если дойдет до разговоров с кем-нибудь из корифеев. Просто примите эту информацию к сведению, но постарайтесь на нее особенно не опираться, поскольку сами видите — это просто догадки и ничего, кроме них. Я могу быть сколько угодно уверен, но под прессом-то окажетесь вы.
Швед медленно покивал, пребывая словно бы в легком трансе.
— Скажите, Аркадий Семенович… Ранее во главе киевского Дозора уже становились неопытные Иные, так ведь?
— Бывало, — не стал отрицать Бермас.
— И что… Это случалось тоже во время… подобных кризисов?
— Скорее да, чем нет, — уклончиво ответил научник. — Но порадовать мне вас нечем: кризис обычно оказывался сильнее. Потом, когда все более-менее рассасывалось, внезапно возвращался Лайк, и наступала очередная эра спокойствия и благости, лет на двадцать. Однако вас это, полагаю, не утешит, как ранее не могло утешить тех, кто оказывался кризисом размолот в мелкую пыль.
Бермас встал, показывая, что разговор закончен, и нарочито бодро сообщил:
— Чай уже заварился, наверное! Сейчас попробуем! У меня исключительный чай, смею заверить.
И правда, чай был выше всяких похвал. Во время чаепития говорили только о пустяках, и Швед забыл о них через двадцать минут, тотчас же, как переступил порог кабинета Аркадия Семеновича.
«Ну и денек выдался! — подумал Швед напоследок. — А ведь прошлым утром я просто отправился в родимый николаевский офис поглядеть, что там и как, повидать ребят, войти в струю…»
Вошел, ничего не скажешь.
Глава третья
В соседней комнате мощно храпел Симонов, поэтому Швед поставил простенькую акустическую завесу под названием «Полог», которой научился в Вологодской области у бойкого старичка из глухой деревни Бекренево.
Не спалось.
До площади Победы их с Симоновым подкинул Витя на фургончике и скрылся куда-то в ночь. А перед тем как скрыться, велел записать мобильник и если надо — не маяться дурью с ловлей людей-автомобилистов, а просто звонить.
У Шведа никак не шли из головы слова Аркадия Семеновича о неправильных магах. Получается, бывает какая-то другая, не сумеречная магия?
Чем дольше Швед размышлял, тем меньше ему хотелось верить Аркадию Семеновичу. В сущности, что известно Шведу об этом Ином? Только то, что он сам о себе рассказал. Пара вопросов Симонову перед отбоем убедили Шведа, что винничанину известно о начальнике научного отдела немногим больше. Например, что зовут его на самом деле Арон Самуилович, а Аркадием Семеновичем он назвался уже в сравнительно недавние времена. Ну, еще то, что он очень давно работает в Дозоре, сначала начальником лаборатории был, потом стал руководителем всего отдела. Исключая самое последнее время, разумеется. Но этот год с небольшим Аркадий Семенович дома вроде бы продолжал исследования и систематику, не стал прерываться, что и понятно — кому как не Иным знать, что все проходит, в том числе и смутные времена?
Зачем он вот так, с ходу, ошарашил и без этого сильно обалделого Шведа информацией о загадочных магах? Стоит ли верить ему?
Швед решил, что — нет, не стоит. Точнее, не стоит воспринимать информацию от Бермаса как заведомо правдивую. Нужно просто принять ее к сведению и ни в коем случае не полагаться на нее как на истину, как сам научник и посоветовал. Но и не отметать ее с ходу. Время покажет — Швед тоже начал это понимать глубинным естеством Иного, у которого впереди довольно времени. Он сам сейчас как свеча на ветру — всем виден, и каждый норовит задуть. Еще не забылись одесские интриги в борьбе за руководящее кресло, и нате, опять! Только уровнем выше. Швед был не прочь уйти из начальства, но уходить в роли идиота, поверившего досужим сказкам, не хотелось совершенно. Уходить — так исключительно с высоко поднятой головой, и чтобы можно было потом оглянуться и удовлетворенно подумать: вот это, это и еще во-он то сделал я, когда меня бросили восстанавливать киевский Дозор.
А кроме того, в ближайшее время, можно не сомневаться, ему придется выдержать множество проверок и неизбежных экзаменов на зрелость и выживание в условиях столичных интриг, будь они неладны.
Никому нельзя верить, никому! Ефиму разве что, да и то до определенного предела. Извечные три закона советской и постсоветской роботехники: не верь, не бойся, не проси. Союза давно нет, а они все не устаревают.
И еще Шведу отчего-то не хотелось плохо думать о Лайке. Будто бы тот просто устранился, едва наметились неприятные события. В конце концов, Лайка Швед знал куда дольше, чем Бермаса. Да и не зря же сверху намекали, что и Лайк, и Лариса Наримановна исчезли не просто так, а в результате каких-то загадочных эволюций в высших сферах.
Но, с другой стороны, если выяснится, что Лайк таки действительно решил отсидеться, пока угли из кострища натаскают простаки, Швед знал: удивится он не слишком. Говоря откровенно — так и вовсе не удивится. И скорее всего в мотивации поступков Лайка не окажется ничего личного, только малопонятные соображения Высшего мага, в которых не остается места чувствам и привязанностям. Место остается только голому рационализму.
Отключился Швед незаметно и, как это часто бывает, когда ложишься озабоченный проблемами, практически не отдохнул, а пробудился от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо:
— Эй, шеф! Вставай! Риэлторы на старте! Твои подписи нужны!
Швед открыл глаза и уставился на склонившегося к нему Ефима.
— А? — спросил он, выныривая из вязкого сна.
— Вставай, говорю! Дел по горло! Надо дом расселять, договора заключать! Риэлторы внизу, в машине.
— А времени сколько?
— Час дня, самое утро.
Швед с силой провел ладонью по лицу.
— Встаю… Ща, соберу организм в кучку…
— Чай и бутерброды в кухне на столе, — сообщил Ефим, вставая. — Я там же.
Из кухни раздавалось монотонное бормотание телевизора, из ванной — плеск воды. Судя по тому, что в соседней комнате никто не храпел, плескался Симонов, больше некому.
«Здравствуй, утро, — подумал Швед уныло. — Первое утро нового Дозора…»
Потом, очень непоследовательно, он подумал, что не так уж и плохо начал: приехал только вечером, а уже и с Завулоном потолковал, и со Светлыми перемолвился, и научный отдел фактически реанимировал. Да и транспортный вроде как начал поднимать — стоит звякнуть, и примчится Витя на фургончике. Если отоспался после ночи.