Сожрут.
Застегнул ремень, закрутил гайки лючка, затянув посильнее, чтобы никто без ключа не добрался. Что-то ещё? У Натахи сухпай и инструменты, у меня пистолет и провалы в памяти, у Сэкиль фонарик и сама Сэкиль. Команда мечты.
***
— Третий вниз? — уточнила Натаха, помахивая кожаным чемоданчиком.
— Да.
— Замок там… А, ладно, справлюсь. На, Сека, тащи жратву.
Сэкиль не глядя протянула назад руку, Натаха вложила в неё пакет. Сухари из столовского хлеба, три котлеты в бумаге, фляжка с компотом. Больше нам не надо, потому что к вечеру вернёмся. Обязаны вернуться. Иначе меня обресетит, и хрен пойми, что тогда делать.
Нашу лестничную площадку мы приняли за ноль. Сегодня спустимся на три этажа вниз. Раньше ходили вверх. Хотя это одно и то же.
«…Не знаю, почему все надеются именно на нас. Наверное, в каждом народе должен быть свой Моисей, перед которым воды расступятся. Который выведет на свободу. Которому будут сорок лет пенять, что в плену кормили лучше…»
Кто-то думает, что за гипотетической Дверью Рай или Ад, потому что мы все сдохли, а это Чистилище. Кто-то считает, что выход из Матрицы, потому что всё ненастоящее. (Объяснить, на кой черт нужна низкобюджетная симуляция старого общежития, они не могут.) Есть сторонники теории заговора — эти, как плесень, везде заводятся. Считают, что это Эксперимент Правительства. Или масонов. Или рептилоидов. Если найти дверь и выйти, то наградят, как крысу, пробежавшую лабиринт. Хотя, если это эксперимент, то слишком умную крысу просто препарируют.
Большинству пофиг, что там будет, лишь бы свалить. Но выход никто, кроме нас, не ищет.
Некоторые, впрочем, считают, что ну его нафиг, и тут неплохо. Жратва дрянь, скука смертная, зато работать не надо и безопасно. А найдёшь дверь — и невесть какая жопа оттуда высунется. Эти пытались со мной «разговаривать». Огребли. Наверное, я действительно военный. Вломил им так качественно, что сам удивился. На одних рефлексах. Затаили теперь. Но мне насрать.
Стасик думает (если бурление жиденького говнеца в его черепушке можно назвать таким словом), что я ищу дверь ему назло. Если бы не я, его бы давно признали главным и выдали корону и гарем. Из симпатичных мальчиков.
Васятка уверен, что за дверью ему ДАДУТ. Кто и с какой стати — неизвестно. В ожидании этого светлого мига полирует нефритовый жезл мозолистыми ручонками. Поддерживает, так сказать, боеготовность.
Хитрая чёрная задница Смитти мечтает о полях ганджубаса под жарким ямайским солнцем. Очень ему не хватает тут возможности дёрнуть косячок-другой.
Натаха ничего особо не думает. Ей нужен кто-то, за кем она идёт и делает, что скажут. Выбрала меня.
Что думает Сэкиль, я понятия не имею.
Все уверены, что Дверь где-то есть, и мы ее найдём. Все, кроме меня.
Я думаю, что это херня. Херне не нужны причины, обоснования и выводы. Херня просто случается. Но если бы я считал, что дверь однажды найдётся, то поставил бы на то, что с той стороны то же самое, что с этой. Потому что с чего бы там быть чему-то другому?
Три этажа вниз. Тамбур заперт решёткой, на ней висячий замок. Здесь полно замков, но никто не видел ни одного ключа. Натаха, поглядев и посвистев, что-то себе прикидывает, достаёт из чемоданчика ножовку по металлу. Требовательно оценивает состояние полотна, удовлетворённо кивает и начинает пилить. Почему-то не дужку замка, а петлю. Ну да Натахе виднее. Я не предлагаю помощь, она не требуется.
Через несколько минут замок снят. Натаха покрутила его в руках и, подумав, убрала в чемоданчик. Хозяйственная тётка. Из неё вышел бы хороший муж для какой-нибудь нежной фемины. Но она не по этим делам.
Природа часто несправедлива.
— Готовы? — спросила Сэкиль.
— А что тянуть-то?
И мы вошли.
Глава 2. Аспид
All that is really worth the doing is what we do for others.
Lewis Carrol. The Letters
— Отец, можно к тебе?
— Ты уже вошла, — отметил я очевидный факт.
— Это не помешает мне проявить вежливость.
— Запоздалую.
— Лучше, чем никакой, согласись.
— Соглашаюсь. Чего тебе надобно, дочь моя, отрада отцовских очей?
— Не стебись.
— И не думал.
Настасья в свои двадцать три чудно хороша, но резавшее моё сердце тупым ножом сходство с матерью ушло. Переросла.
— Мне кажется, ты неправ.
— Я неправ в таком количестве вещей, что нужны подробности.
— Народ требует праздника!
— Вот когда этому народу стукнет сороковник, пусть устраивает себе праздник. А я не хочу. Мне некогда. У меня нет настроения. Я не нахожу ничего забавного в юбилеях. Я занят. Я…
— Это кризис среднего возраста! — уверенным тоном профессионала заявила дочь.
— Посредственного.
— Чего?
— Посредственного возраста. Ни то ни сё. Не молодость, не старость, не расцвет сил. Приходи через десять лет, отметим сразу полтинник.
— Па-а-ап!
— Ну что? Это мой юбилей, что хочу, то и делаю. Точнее, не делаю.
— Это нечестно!
— С фига ли? Тоже мне, повод для радости.
— С ещё какого фига! Поводов для радости и так небогато. А ты хочешь целый юбилей замышить.
— Что сделать?
— Замышить. Утащить в норку, закрыться и чахнуть над ним. И ладно бы тебе это доставляло удовольствие! Так нет же: вместо того, чтобы жрать с народом торт, будешь в одно жало жрать себя. И виски.
— Боже, что же будет, когда ты доучишься?
— Тогда я буду настоящим психотерапевтом и не смогу разговаривать с тобой на эти темы из соображений профессиональной этики. А пока я тебе как дочь говорю — ты не прав! Ты в депрессии. У тебя кризис. Ты слишком много пьёшь, в конце концов!
— Нет у меня никакой депрессии! Я бодр, как кролик на амфетаминах! Деловит и позитивен! Могу вести курсы «Хочешь стать счастливым идиотом — спроси меня, как!»
— Ага, поэтому у тебя в мусорке упаковка от антидепрессантов.
— А что ты искала в моей мусорке?
— Я убирала в твоём кабинете! Иначе тебе понадобилась бы лопата, чтобы выйти.
— Хм, да, я всё как-то собирался навести порядок… А таблетки — это не то, что ты думаешь. Просто разболелась старая травма, и Микульчик прописал от хронических болей.
— А виски он тебе тоже прописал?
— Виски я себе прописал сам. От Микульчика. У меня от врачей стресс. Они грубо нарушают моё личное пространство. А ты меня пилишь, как будто ты мне не дочь, а жена. Фу быть такой. В двадцать три года не положено обращать внимания на родителей, надо предаваться здоровому юношескому эгоизму.
— Вот так тебе не повезло с дочерью! Терпи! А если ты будешь мышить юбилей, я натравлю на тебя Клюсю!
— Это нарушит все конвенции по применению ОМП!
— Меня это не остановит! Её — тем более!
— Ладно, ладно, я подумаю…
— Недолго! Подготовка праздника требует времени! Так что я скоро вернусь за твоим, безусловно положительным, ответом!
И гордо проследовала на выход.
Достойно ли отца любоваться ногами дочери, когда она вот так идёт в короткой юбке? Или я должен отвернуться?
Настасья прекрасная. Того, что у меня такая классная дочь, должно хватать для вечного счастья. А я запиваю вискарём антидепрессанты. И кто я после этого?
— Нетта, я много пью?
— За последние восемь месяцев потребление алкоголя возросло на триста двадцать четыре процента относительно аналогичного периода прошлого года.
— Эй, так нечестно! В прошлом году я почти не пил…
— Динамика потребления с начала года — плюс тридцать два процента в месяц, усреднённо. Ты пьёшь всё больше и больше, Антон.
Нетта укоризненно покачала головой и сошла со стены в комнату. Проекционные поверхности до сих пор вгоняют меня в дрожь. Я знаю, что это всего лишь комбинация управляемых микротоками окрашенных нанокапсул, заставляющая мой мозг создавать картинку. Но нанокапсулы теперь везде — в краске стен, побелке потолка, материалах мебели и интерьера. Подумать только, когда-то меня напрягали граффити — первые опыты в объектной визуализации. А теперь передо мной стоит совершенно живая Нетта. Не мультяшка, что поселилась когда-то в моём смарте, а красивая черноволосая девушка с большими янтарными глазами.
— Нетта, девочка моя. Мне очень херово.
— Я знаю, Антон. И самое плохое, что ты говоришь об этом только со мной.
— А с кем ещё? Кого я должен нагрузить своими мудовыми страданиями? Дочь? Сына? А может, мне выйти к воспитанникам и сказать: «Дети, вашему директору пиздец как хреново?» Счастье, что хоть ты у меня есть.
— Спасибо, Антон.
— За что?
— Мне приятно, что я важна для тебя.
— Ещё как важна. Чтобы я без тебя делал вообще?
— Утонул бы в бухгалтерии и отчётах! — засмеялась Нетта.
— Вот именно!
***
— Антон Спиридоныч?
Ну почему никто не стучится?
— Я этот человек. Привет, Клюся. Настасья уже наябедничала?
— Нет, — расстроилась девушка, — я пропустила что-то интересное? Признавайся, возрастной дядька, что ты опять натворил?
— Фиг тебе.
— Ну и ладно, Настюха расскажет. Я к тебе по другому делу. У нас проблема.
— Ещё одна?
— Одна. Но требующая твоего руководящего вмешательства. Тыждиректор.
— А тыжзамдиректора.
— По воспитработе. А тут нужно административное решение. И я за тебя жопу подставлять не стану.
— Фу, Клюся, ты работник детского воспитательно-образовательного учреждения!
— От этого моя жопа не перестаёт быть моей. И жопой не перестаёт быть тоже.
— У нас опять неприятности?
— Ну, такое. Политика. Я тебя по пустякам не дёргаю, ты знаешь.
Знаю. Клюся здорово мне помогает, хотя её манеру общаться с воспитанниками лучше не демонстрировать ювенальной комиссии. Но дети ей в рот смотрят (мальчики ещё и в декольте) и с руки едят. Живая звезда, омайгот! Клюся — популярная исполнительница собственных песен, её вирт-концерты собирают миллионные онлайн-коммьюнити. Мало кто из поклонников знает, что она живёт в экстрапровинциальном Жижецке и работает в детдоме. Все уверены, что она блистает в одной из мировых столиц или ведёт безбедную жизнь на собственной яхте. «Вы без меня пропадёте!» — смеётся в ответ на вопросы. Кстати, она ещё и одна из спонсоров. Когда нам резанули бюджет, Клюся пожертвовала немалую сумму со своих концертных сборов. Анонимно, но Нетту не обманешь. Теперь у нас игра «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Но со всем уважением.