Кисло улыбаюсь, давлюсь слезами, набираю тройку и пять нулей.
Прощай, мечта. Не ждите меня, Мальдивы…
Но, может, это и есть тот самый шанс измениться и выйти из зоны комфорта?
***
10
10
В экстремальные ситуации с участием отморозков я не попадала лет десять — с момента, как перекрасила волосы с кислотно-розового в цивильный русый и сменила гардероб.
Орки, сверившись с чеком, рассовали наличку по карманам и отвалили, а меня все еще трясет. Досада, страх, омерзение накатывают волнами — словно я соприкоснулась с мерзкими сущностями из темного мира, и те забрали часть энергии и любви к жизни…
А вот гарантий, что парень больше не в опасности, мне никто не дал.
Слезы искажают картинку, кончики пальцев покалывает от паники.
Спешу обратно в сквер, но ватные ноги, как в кошмарном сне, не подчиняются командам мозга, путь занимает целую вечность, хотя в обычных обстоятельствах от банкомата до елок пара минут прогулочным шагом.
На скамейке, спрятав лицо за ладонями, сгорбившись, сидит он, и из груди вырывается вздох облегчения.
— Эй… Ты как… — присаживаюсь рядом и тихонько трогаю его грязный рукав. Парень дергается, убирает руки, но, увидев меня, расслабляется.
— Прекрасная незнакомка… Слава богу. Ну вот зачем ты влезла, а?
— Они же… — Откашливаюсь и оцениваю причиненные ему повреждения — губа разбита, на скуле синяк, толстовка и ворот футболки запачканы кровью… — Запросто могли убить!
— Ну и сдох бы. Тебе-то какое дело? — устало вздыхает он. — Сколько они с тебя взяли?
— Ну… только то, что они трясли с тебя. — Испуг отступает, адреналин сходит на нет, и смутные подозрения превращаются в уверенность — меня ограбили на сумму, сильно превышающую его долг.
— Сколько теперь я должен тебе? — допытывается парень. — Неужели полтос?
Не хочу, чтобы он догадался, что меня развели, не хочу, чтобы чувствовал себя виноватым — потому и блефую:
— Да, пятьдесят.
— Не ври. Тебе не идет… — он криво усмехается. — Я эту сумму наобум назвал — просто чтобы проверить. Так сколько на самом деле?
— Отстань. Теперь уже без разницы… — тереблю уголок сумки, парнишка, смягчившись, подсаживается ближе и вкрадчиво шепчет:
— Окей. Давай поступим так. Я буду отдавать тебе деньги частями до тех пор, пока ты не скажешь, что хватит.
От мятного дыхания кружится голова, но я кусаю изнутри щеку. Гребаный паноптикум. Что я делаю здесь, в темном сквере в обществе избитого сопливого наркодилера, по вине которого лишилась всех средств к существованию? Неужели ведусь на его бредни?..
— Каким, интересно, образом? Опять свяжешься с ними? Будешь раскидывать закладки с удвоенным усердием, или…
— Такого не будет!!! — отрезает он, а я затыкаюсь, в очередной раз пораженная тем, как сопляк временами может «включать мужика». — Я никогда ничем таким не занимался, это впервые! Просто везет как утопленнику…
Сто к одному, что он врет, но, заглянув в его черные горящие глаза, я решаю поверить.
— Мне нужно было подзаработать. Неделю назад шел с весом на руках, но на Проспекте, как по наводке, увязались менты. Чтобы не попасться, скинул его… и попал на деньги, — он рассматривает ссадину на ладони, поднимает голову и расцветает, словно узрел божество. — Они бы сломали мне пальцы и залили рожу зеленкой. Спасибо тебе! Спасибо, что впряглась и выручила. Я думал, что такого не бывает…
Сейчас мальчик делает то, на что так и не решилась я — благодарит. На душе становится еще гаже. Нашариваю в сумке платок и протягиваю — он перенимает его и, поморщившись, прикладывает к рассеченной губе.
Нужно поставить в известность родителей — по крайней мере, так должен поступить взрослый и разумный очевидец правонарушения. Нельзя это так оставлять!..
— Ты совершеннолетний? — брякаю, отчего-то совсем не тем тоном, которым следовало.
— С какой целью интересуешься? — Парень игриво поводит бровью, но тут же становится серьезным. — Обижаешь. Мне девятнадцать. Уже можно все.
Он напропалую намекает неизвестно на что, по весеннему воздуху летают феромоны, пульс разгоняется до запредельных скоростей, а по коже ползут теплые мурашки.
Моргнув, отворачиваюсь от наваждения, но облегчение, жгучий интерес и радость не исчезают.
— Где ты живешь? Как твое имя? — из последних сил пытаюсь сохранить лицо и выяснить подноготную, но натыкаюсь на все ту же наглую ухмылку:
— Ну уж нет. Сначала ты скажи!
— Ладно. Меня зовут Майя.
— Ого! Это… так красиво… — он пялится на меня с удивлением и восхищением, граничащим с поклонением, по неизвестной причине я тоже не могу отвести взгляд. Раны не убавили его адскую притягательность, наоборот, сделали невыносимо прекрасным.
— А я — Тимур. Тим. Тима, или, как говорит мама, Т-и-имочка… Но мне не нравятся все эти варианты. Лучше придумай свой. Как же мне, черт побери, приятно! — он протягивает для пожатия руку, но я игнорирую жест.
— Прекрати паясничать. Позвони матери, или дай мне ее номер!
— Мне нельзя в таком виде домой. Меня там покарают сильнее, чем эти доппельгангеры. — Темные глаза вспыхивают нахальным блеском, я не могу раскусить его намерений, и снова верю. — Утром мать уедет на пару дней, тогда есть шанс выжить. А пока… пережду бурю тут.
Избитый мальчишка не должен всю ночь сидеть на улице, но что я могу? Неужто опять предложить помощь?
Тусить вечерами одной надоело до дрожи, до воя… И на кухне есть мамин диван.
Черт с ним, пусть спит на нем.
— Тогда… — говорю спокойно и ровно, только голос все равно предает. — М-можешь… Перекантоваться до утра у меня.
Мальчишка вскакивает слишком уж резво, будто не его только что возили по земле симпатичным лицом, вплотную подходит ко мне и кивает:
— Окей. Пойдем.
Поднимаю голову, и мысли улетучиваются. Я любуюсь им.
Волосы, в свете фонаря отливающие розовым золотом, внушительный рост, стройная фигура, широкие плечи, мой платок в кулаке… К горлу снова подступают слезы.
Это — как вернуться с войны — потрепанными и не без потерь, но связанными невидимой прочной нитью.
— Но только при условии! — спохватываюсь и, прищурившись, указываю на него пальцем. — Ты будешь держать при себе свои грабли!
— Обещаю. Клянусь, — демонстрируя покорность, он поспешно прячет их в карманы штанов.
***
Окончательно стемнело, вечер обратился в бархатную душную ночь, не привлекая внимания прохожих, мы медленно идем к остановке. Тимур держится чуть поодаль и молчит, только две черные тени впереди исступленно трутся друг о друга и сливаются в страстных объятиях. Усмехаюсь, но ничего не могу поделать с ощущением полета и трепета — как у без памяти влюбленной девчонки гудит голова.
Мне больше не жалко денег, заработанных непосильным трудом, открылись другие перспективы — неведомые, жуткие, будоражащие, опасные…
Он галантно пропускает меня в подошедший автобус, запрыгивает следом, и кондуктор, недобро зыркая на странную потрепанную парочку, тут же выдвигается к нам. Выясняется, что у нас нет ни копейки, но, на счастье, есть проездные — предъявляем их и, отвернувшись к окну, встаем на пионерском расстоянии. Мальчик больше не лезет ко мне и не давит плечами. И не сопит возле уха, сталкивая сознание в пучину хаоса…
Но нерадивая бабуся с огромными баулами бросается наперерез автобусу, водитель, матерясь, в последний момент тормозит, пассажиры ахают… Чтобы не навернуться, хватаюсь за теплый бок Тимура и тоже ахаю.
— Ну что ты творишь, Май? Был же уговор: не лапать друг друга… — отчитывает он меня без тени иронии. Краснею как рак, а он ржет.
От дурных мыслей подташнивает, но, едва ветерок спального района освежает разгоряченную кожу, здравый смысл пробивается сквозь толщу невнятных желаний и отрезвляет.
…Что я делаю?.. А, главное, зачем?..
По давно заведенной ЖЭКом традиции, лифт не работает, но я несказанно рада этому факту — не придется вжиматься в заплеванную обшивку кабины, потупившись, любоваться грязной обувью и задерживать дыхание, дабы не дышать слишком громко и не вызывать у парня подозрений.
На лестнице нарываюсь на вездесущих соседок, их натянутые в елейных улыбках губы дергаются, а глазки блестят сотнями вопросов, но Тимур безучастно проходит мимо них, а я вынуждена догонять. Сенсации не случается.
— Высоко же ты забралась, Май, — сетует он, хватая ртом воздух и упираясь ладонями в колени.
— Да уж. Лететь долго… — Гремлю ключами, распахиваю дверь и включаю настенный светильник. — Прошу!..
Парень разувается, почтительно ставит кеды на полочку, выпрямляется и нависает надо мной — прихожая, квартира, город, вся земля вдруг становятся слишком тесными…
Он вспыхивает, вспыхиваю и я.
— Привет этому дому. У тебя классно, Май. — Тимур шарахается в сторону первым и прочищает горло. — Знаешь, что я подумал. Я испугал тебя утром, ведь так?
— А сам как считаешь? Твое поведение нормально?.. — вешаю сумку на крючок и сбрасываю с усталых ног обувь. Прохожу в комнату и зажигаю свет.
Он плетется за мной и, скромно притулившись на краю дивана, ловит мой взгляд.
— Я не маньяк. И не дилер — все случилось по глупости. Просто нам нужно ближе узнать друг друга. Станем друзьями, и тогда, возможно…
Подпираю плечом стену и долго смотрю на него.
Он словно выпал из другого мира и непонятно как оказался в моей покрывающейся паутинами и плесенью норе с дурацкими шторками на окнах. Благодаря ему эта ночь не будет наполненной тошнотворным одиночеством, оглушающими мыслями и традиционным самобичеванием. Но он же олицетворяет собой все неслучившееся. Ушедшие мечты, несбывшиеся надежды и рассыпавшиеся в пыль планы. Он — это то, что уже никогда со мной не произойдет.
— Тимур… Какая дружба, мне тридцать два, — выдыхаю и принимаюсь деловито забрасывать на полки разбросанные вещи. После этих слов должен был грянуть гром, а парень в ужасе свалить, но ни черта не происходит. Он кивает: