- ...проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии по меньшей мере нелепо.
Торжественный голос диктора поставил точку. И столовая зашумела, загудела возбужденными голосами:
- А я тебе что говорил? Не будет войны в этом году! Товарищ Сталин зря слов на ветер не бросает!
- Честное слово, Василий Петрович, рад я, что ты спор выиграл. Поеду в августе в Крым, привезу тебе массандровского, как обещал.
- Интересно, что немцы нам ответят...
- Немцы? Что немцы? У них Англия за спиной, на два фронта они не посмеют, обожглись в империалистическую.
- Это разве фронт? Сидят по обе стороны Ла-Манша...
- Говорят, немцы хотят, чтобы мы их через Кавказ пропустили в Иран и Индию.
- Пусть дальше хотят. У них Италия в союзниках. Так что пусть через Сицилию в Египет добираются.
- У них же флота толком нет. Британцы им не дадут.
- А это разве наши проблемы? Пусть итальянские линкоры себя покажут.
- Итальянцы... От них толку. Сколько они с австрияками на Изонцо бодались? Пятнадцать раз? А толку? Вот если Франко к Оси примкнет, тогда да.
- А что тогда?
- Фалангисты и немцы берут Гибралтар и британцам в Средиземное не прорваться. Все. Точка.
- Товарищи мужчины! Ну, давайте же танцевать!
ГЛАВА ВТОРАЯ "На площадке танцевальной сорок первый год..."
Пам-па-па-пам, па-па-па-па-пам, пам-па-па-па-па-пам!
Закружился летчик Островко с какой-то смешливой полноватой девчонкой. Они хохотали так, что порой заглушали звуки музыки. Серьезный танкист Сюзев прижимался к такой же неулыбчивой девице, то и дело сдувавшей черную длинную челку с глаз.
Паммм... Пам-пам-пам...
Бах!
Опять задрожали стекла после очередного разрыва молнии. Кто-то, кажется островкина девица, весело взвизгнула.
- Скучаете, молодой человек? - подошел к Волкову тот самый мрачный субъект, похожий на шпиона.
- Никак нет, наблюдаю, - повернулся к штатскому лейтенант.
- Тоже люблю наблюдать, - кивнул без тени усмешки мрачный. - Позвольте представиться, профессор Тамбовского педагогического института имени Владимира Ильича Ленина, доктор педагогики Лев Моисеевич Шпильрейн.
- Лейтенант Волков. Алексей, - без изысков пожал руку профессора молодой человек. Подумав, добавил. - Первый разряд по шахматам.
- Тоже неплохо, - каким-то дребезжащим смешком хохотнул профессор.
- Вы тот самый дядя из Тамбова?
- А почему вас это интересует? - поднял лохматые брови Шпильрейн.
- Никогда бы не подумал, что у Оли еврейские корни.
- Евреи бывают разные, - усмехнулся Шпильрейн. - Впрочем, не волнуйтесь. Я - незаконнорожденный дядя.
- Это как? - не понял лейтенант.
- Жизнь гораздо богаче наших представлений о ней. Представьте себе, что бывают даже двоюродные дети. Однажды молодой красноармеец Коля Карпов спас жизнь не менее молодому еврею Льву Шпильрейну, когда ворвался в Жмеринку со своими красными конниками и порубал в капусту махновцев, которые уже целились в жидовскую впалую грудь. И даже успели выстрелить, но пулю Коля словил своим сердцем. Фигурально выражаясь, конечно. Так-то в ногу его ранило. В итоге мне, вместе с Оксаной, пришлось выхаживать его прямо на руках, после чего мы и стали названными братьями. А Ксюша потом стала его настоящей женой, сменив фамилию с Грищук на Карпову. А иначе как?
- Я не понял, вы же профессор педагогики, а не медицины?
- Каждый еврей - немножко медик. Этому нас научила история и жизнь. Как вам Оленька?
Волков неопределенно кивнул.
- Не стесняйтесь. Я же тоже мужчина, тем более влюблен в ее матушку.
- Даже так? - подивился откровенности лейтенант.
- А что тут скрывать? То, что я любил Ксюшу Грищук, знала вся Жмеринка и немножко Винница, хоть и в другой стороне. Зачем мне это скрывать сейчас?
- И... Товарищ полковник знает?
- Конечно, знает, а куда ему деваться?
- И вы так спокойно об этом говорите?
- Я - еврей. А знаете, чем отличаются евреи? Тем, что умеют ждать. Когда полковник погибнет на войне, я женюсь на Оксане, и кто знает, может быть в моем доме еще будут бегать маленький Изя и маленькая Сара?
Лейтенант поморщился:
- Откуда вы знаете, что полковник...
- Молодой человек, давайте присядем и я вам плесну кошерной водки? Я стар, и я устал стоять. Мне уже глубоко за сорок, вам этого не понять.
- Да вы еще...
- Молодой человек, я двое суток прятался в холодном ручье от деникинцев, а потом еще сутки от латышских стрелков. И те, и другие воевали друг с другом, а почему-то норовили убить меня. Суставы шутить не любят, особенно коленные. А мне их еще беречь для первой брачной ночи, хе-хе...
Они сели. Профессор налил в стопки уже изрядно потеплевшей водки. Они быстро чокнулись, выпили, потом Шпильрейн закусил квашеной капусткой. Длинная ее ниточка зеленой соплей повисла на его реденькой бородке. Дождавшись, когда профессор утрет большегубый мокрый рот, Волков спросил:
- Таки откуда ви знаете за полковника? - в речи взволнованного лейтенанта проскочил вдруг одесский акцент.
- Вы слышали о такой науке, как психоанализ?
Но договорить он не успел.
- Алеша, теперь твоя очередь со мной потанцевать.
За спиной стояла сияющая виновница торжества, которую под локоток держал полковник Карпов.
- Пост сдан, лейтенант! - подмигнул Волкову полковник.
- Пост принят! - Волков лихо вытянулся, оправил гимнастерку и приложил правую руку к пилотке.
- Не шали! - погрозил ему полковник и повернулся к дочери. - Я на службу. И чтобы в двенадцать была дома. Ночи, а не дня, как в прошлый раз.
- Папа! - возмущенно расширила глаза Ольга.
- Папа шутит, доча, - на плечо Оли мягко легла женская рука. - Иди, Коля, я пригляжу!
- Оксана, эээ...
- Леонидовна, - улыбнулась мама Оли и отошла в сторону. Величаво отошла, как и полагается хозяйке самого настоящего бала.
Шпильрейн торопливо отвернулся и стал доедать надкушенный кем-то бифштекс.
Танцевали они...
Тонкие пальцы Оли нервно трепетали на широких плечах Алексея. А он, пожалуй, впервые в своей жизни, испытывал острое и одновременно мягкое, нежное, как мороженое, желание притянуть Олю к себе. Волков ласково, но сильно и уверенно держал ее за талию, такую тоненькую, что он мог облапить ее, словно березку. Лейтенант смотрел в ее глаза... Ее глаза... Серые и одновременно зеленые, слегка наивные, как у олененка. И она, не отрываясь, смотрела на него. Что-то спрашивала, он отвечал, потом была его очередь спрашивать. Их ноги удивительно свободно и синхронно следовали друг за другом. До блеска начищенные кожаные сапоги лейтенанта едва касались носков Олиных белых туфелек. Ее платье на поворотах нежно трогало подолом его отутюженные галифе. А тем временем...
Тем временем: "В парке Чаир - распускаются розы..."
Лешка не знал, танго это или вальс, или вообще какой-то фокстрот. Оля, наверное, знала, но ей было все равно. Лишь бы синхронно двигаться в такт музыке рядом с юным лейтенантом... И танго сменялось вальсом, вальс медленным фокстротом, а они все танцевали, не обращая внимания на паузы шипящих грампластинок.
Островко спорил с иронично улыбающимся майором о скрытом смысле сообщения ТАСС, а раскрасневшийся Сюзев отчаянно хохотал над незамысловатыми шутками педагогических студенток.
А они все танцевали, танцевали, танцевали, словно боялись отпустить друг друга.
...В это время на девятом этаже огромного дома полковник Карпов принял фуражку из рук жены.
Поправил ее и, прищурившись, посмотрел в зеркало. Жена, на прощание, поцеловала его в грубую, но выбритую до синевы щеку и, неожиданно, сказала:
- Коля, послушай, что скажу... А доча-то наша... Влюбилась!
- Что? - полковник замер, поднимая портфель, делая вид, что ничего не понял.
- Что слышал, - улыбнулась Оксана Леонидовна.
- Чушь, - рубанул полковник словно шашкой. - Я не разрешал. В кого?
А про себя подумал: "Вот и жена заметила..."
- Будто для этого ей твое разрешение требуется, - фыркнула Оксана Леонидовна. - В этого лейтенантика, в Алешу.
- Ксюша, ну что за ерунда? - поморщился Николай Иванович, стараясь хранить лицо. - Они ж первый раз увиделись.
- Коля, я в твоей военной науке ничего не понимаю, а вот ты ничего не понимаешь в женской науке. Влюбилась, влюбилась. Я по глазам вижу.
- А что там, в глазах? - опять сделал вид, что не понял, полковник Карпов.
- Что, что... Глаз от него отвести не может.
- А он?
- И он от нее.
Полковник поморщился. На лестничной клетке, тем временем, загрохотал лифт. Заскрежетали двери, и вот лифтер позвонил в дверь.
- Передай Ольге, чтобы на улицу сегодня не выходила. Мокро. Это приказ, товарищ жена. А с этим лейтенантом... Я уже поговорил с ним.
Жена привстала на цыпочки и снова нежно поцеловала мужа. На этот раз в губы.
- Береги себя, мой мудрый товарищ муж. И это тоже приказ.
И закрыла дверь.
А потом вернулась во внезапно ставшую пустой огромную трехкомнатную квартиру. Да. Ей надо было бы спуститься вниз. К гостям. Улыбаться, поднимать бокалы с шампанским, разговаривать о всяких пустяках, присматривать за молодежью, следить за переменой блюд.
Но больше всего на свете ей вдруг захотелось побыть одной. Совсем одной. Чтобы... Чтобы стоять у окна, смотреть на служебный автомобиль мужа, выворачивающий от "Дома Правительства" на Большой Каменный мост, провожая его взглядом. А потом любоваться весенней грозой и... И тоже улыбаться. Но улыбаться другой - тихой и светлой, совсем не светской улыбкой. Так улыбаются женщины, чьи дочери влюбляются.