Здесь я должен сделать небольшое отступление. Не думаю, что я упоминал прежде о том, что перед домом был неухоженный сад около пятидесяти ярдов в длину и тридцати в ширину, окруженный грубой изгородью, как это принято в Буше. Я расслабленно сидел и курил, глядя на изгородь в глухом уголке сада. Красота ночи, казалось, действовала успокаивающе на нас троих. Однако, когда Джим собрался было заговорить, Чадфилд вскочил со стула и, указывая на забор, на который я смотрел буквально минуту назад, воскликнул: «Что это?!»
Взглянув в указанном направлении, мы тоже повскакивали. Будучи весьма посредственным сценографом, я не знаю, какие именно слова использовать для того, чтобы передать, что мы увидели. Едва ли далее пяти ярдов от нас находился всадник на белой лошади — высокий мужчина с длинной седой бородой, весь одетый в белое, включая шляпу и ботинки. В руке у него был белый кнут, который он держал у бедра. Я не мог представить, как он сумел подъехать так близко, не издав ни звука, никак не выдав свое приближение, но был уверен, что это ему удалось. С того момента, как мы увидели всадника, до того, как он развернул лошадь и столь же бесшумно понесся прочь, прошло никак не больше минуты, но нам этого показалось более чем достаточно.
— За мной! — воскликнул Джим, стремительно сбегая вниз по ступеням и устремляясь к воротам в конце сада. Мы бежали за ним след в след, но к тому моменту, как достигли изгороди, Призрачного Гуртовщика и след простыл. Мы до рези в глазах всматривались в лежащую перед нами равнину, но не обнаружили ни следа столь внезапного появления.
— Это уже четвертый раз с тех пор, как я приобрел это место, — сказал Спайсер, — и каждый раз он исчезает прежде, чем я успеваю приблизиться достаточно для того, чтобы рассмотреть его.
— Ума не приложу, как его лошадь умудрилась не издать ни звука, — заметил достопочтенный Мармадьюк, — ведь земля здесь достаточно твердая.
— Ждите здесь, я принесу фонарь, — заявил Спайсер. — Не выходите за изгородь, чтобы не затоптать следы, если они есть.
Сказав это, он поспешил к дому, чтобы вернуться спустя пять минут с огромным фонарем в руке. В его свете мы дотошно исследовали землю с другой стороны изгороди, но безрезультатно. Не было ни одного следа лошадиных копыт.
— Ну, это посильнее петушиных боев, — сказал Чадфилд, когда Джим погасил фонарь и мы направились к дому. — Прямо мстительный призрак отца Гамлета, знаешь ли. Вот был бы фокус, если бы ему взбрело в голову нанести визит в Ярку. Боюсь, в этом случае мой уважаемый родитель увидел бы меня в Англии несколько раньше, чем ему это было бы удобно.
На эту речь Джим не ответил ни слова, да и я не считал, что на нее стоило отвечать. Вернувшись на веранду, мы разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи: Джим ушел к себе, Чадфилд завладел диваном в гостиной, на котором ему постелили, а я отправился в свою спальню. Закрывая дверь, я видел, как Джим снял лампу в коридоре и задул ее. Раздевшись, я забрался в кровать.
Не знаю, как долго я спал, но пробуждение оставило неизгладимое впечатление — я сидел на кровати в холодном поту, и эхо от самого ужасающего крика, какой только мог издать смертный, все еще звучало у меня в ушах. Прежде чем я сумел взять себя в руки, крик раздался снова, в этот раз завершившись странным стоном, который длился столько, что я успел досчитать до двадцати. Решив, что это зашло слишком далеко, я соскочил с кровати, открыл дверь и выбежал в коридор, где был тотчас схвачен кем-то. Подняв правую руку, я вцепился в горло своего противника, и в тот же момент Джим открыл дверь и вышел, держа в руке свечу. Тогда я обнаружил, что горло, которое я крепко сжимал, принадлежало не призраку, но достопочтенному Чадфилду.
— Будьте вы оба прокляты! — зло воскликнул Джим. — Какого черта вы делаете?!
— Делаем? — просипел Чадфилд. — Ну, меня разбудил самый ужасный крик, какой я только слышал в своей жизни. Я выбежал из комнаты посмотреть, в чем дело, и был схвачен за горло вот этим парнем. — Он повернулся ко мне и продолжил в своей обычной томной манере: — Кажется, ты едва не сломал мне шею, знаешь ли.
— К черту твою шею! — оборвал я его. Я был крайне раздражен, и кто-то должен был заплатить за тот ужас, который я испытал. — Джим, ты слышал крик?
— К несчастью, — ответил бедный Джим. — Хотел бы я сказать «нет». Что, черт возьми, все это значит?
— Это значит, — жестко сказал я, — что если здесь есть призрак, то я не успокоюсь, пока не увижу его. И если это розыгрыш — что ж, я найду шутника или узнаю причину, по которой он это делает. Когда же я сделаю это, то закончу то, что едва не сделал с Чадфилдом, — я сломаю ему шею.
С этими словами я прошел к первой двери в конце коридора и проверил ее, затем перешел к следующей, затем к двери в кабинет. Все три были надежно заперты с нашей стороны.
— Насколько я помню, звук, был слышен откуда-то отсюда, — сказал я, указывая на пол в центре. — Что под этими досками, Джим?
— Одна только матушка земля, — ответил он. — Я заменил несколько досок, когда только приехал сюда.
— Ну, лично я собираюсь сидеть здесь и ждать дальнейшего развития событий, — сказал я. — Кто-нибудь из вас хочет разделить со мной дежурство?
— С удовольствием, — ответил Джим.
— И я тоже, если это необходимо, — воскликнул достопочтенный Мармадьюк с необычайным пылом. — Не собираюсь подвергать себя риску проснуться от еще одного такого же вопля.
Джим ушел в спальню и сказал что-то жене. После этого мы оделись и со всем возможным комфортом устроились в гостиной. Но хоть мы и просидели там до утра, больше ничего не услышали. Когда рассвело, мы разошлись по постелям и безмятежно спали до восьми утра, пока нас не разбудила миссис Спайсер.
В обед, несмотря на наши язвительные замечания, Чадфилд оставил нас и вернулся на свою ферму. Он сказал, что с него хватит и он сыт Варрадуной по горло, а поскольку он не проявил себя как великий храбрец, мы можем не утруждать себя попытками переменить его решение.
— Никогда не думал, что он окажется таким трусом, — сказал Джим, когда мы смотрели, как юноша исчезает в лесу за рекой. — Тем не менее здесь не так много людей, и если сегодня вечером придет этот несчастный скот, нам понадобится вся доступная помощь, чтобы присматривать за ним на равнине.
— Ты думаешь, они придут сегодня?
— Это более чем вероятно. Они должны были прийти еще утром; стать лагерем в зарослях они не смогут, так что вынуждены будут остановиться на ночлег на равнине. И тогда, готов биться об заклад, наш драгоценный Гуртовщик даст нам прикурить. Он обычно появляется, когда здесь проходит гурт.
— Если он появится, мы должны схватить его и разобраться с вопросом о его принадлежности к миру духов, так сказать. Полагаю, у тебя найдется пара револьверов?
— Около полудюжины, и кроме того — патроны для них.
Затем мы оба вернулись в дом. Было уже время чая, и, приведя себя порядок, мы приступили к чаепитию. На середине трапезы нас прервал звук шагов, и мгновением позже на веранду вошел Руфорд, единственный оставшийся у Джима пастух.
— Наконец-то ты появился! — воскликнул Джим, как только узнал его. — Где скот?
— Расположился на равнине, — был ответ. — К несчастью. Все, что я смог сделать, — это найти двух черных парнишек, чтобы оставить со стадом. Вы спуститесь туда?
— Мы будем через полчаса, — пообещал Джим. — Я сам, а со мной этот джентльмен, переночуем с вами сегодня и поможем. А теперь уходи и налей себе чаю.
Руфорд исчез без единого слова.
— Но если вы оба сегодня будете заниматься скотом, что будет со мной? — спросила миссис Спайсер. — Я не могу остаться здесь одна.
— И в самом деле, — покачал головой Джим. — Я не подумал об этом. Черт бы побрал этого жалкого труса Чадфилда… Вот что я скажу тебе, Минни. Я пришлю Руфорда приглядеть за тобой. Он не расстроится, получив возможность поспать с комфортом. Понимаешь, важнее, чтобы мы были со стадом на случай, если ночью явится Гуртовщик. Если это случится, мы надеемся покончить с ним.
Верные своему обещанию, после еды мы оседлали лошадей и отправились вниз, к костру, ярко горевшему на равнине, указывая нам путь.
К тому времени, как мы достигли цели, погода совершенно переменилась — тучи затянули все небо, начал накрапывать дождь. Руфорд отвел скот к реке, чтобы он мог напиться, а затем отогнал назад в лагерь, где за стадом присматривали двое черных. Это была не слишком приятная ночь: поднявшийся ветер стонал среди кустов, как тысячи затерянных душ. Я никогда не чувствовал себя более тоскливо, чем в эту ночь на равнине.
Как только мы подъехали к костру, Руфорд обратился к нам в сильнейшем раздражении:
— Полагаю, вы считаете забавным слоняться вокруг лагеря, шурша и издавая такие стоны, от которых можно сойти с ума от ужаса.
— Кто здесь шуршит и стонет? — спросил Спайсер. — С чего ты взял, недоумок, что это мы? Мы только что из дома. Ты или пьян, или спишь.
— Уснешь тут, пожалуй! — воскликнул тот. — Говорю вам, тут начались какие-то старческие стоны вокруг, как солнце село.
— Стонет, как твоя бабка, — сказал Спайсер, спешиваясь и привязывая коня к дереву неподалеку. — Поезжай в дом, переночуешь там. Миссис Спайсер совсем одна; полагаю, ей может быть страшновато. Мы присмотрим за стадом.
Когда Руфорд уехал, мы растянулись на одеялах возле костра и начали травить байки.
Я могу вспомнить все это до мельчайших деталей. Из-за того, что небо, как я уже упоминал, закрыли тучи, темно было так, что хоть глаза выколи, ни одного проблеска света, куда ни посмотри. Прежде чем покинуть нас, Руфорд подбросил дров в огонь, и тот гудел, вздымаясь ввысь, когда внезапно раздался громкий странный стон из зарослей позади, заставивший нас подскочить в один момент. Мы посмотрели в том направлении, откуда исходил звук, и в ярком свете пламени увидели высокого худого мужчину лет пятидесяти. У него были седые волосы и длинная седая борода. Вся его одежда, даже сапоги для верховой езды, были белыми, в руках у него был кнут. Он был бледен как смерть и бесконечно печален. Он смотрел