Вот теперь он считал себя полностью экипированным для патруля, что подтвердили и напарники. Мигель и Лео были искренне заинтересованы в третьем следопыте, в три смены патрулировать — больше отдыхать. На первую одиночную разведку Счастливчик выехал во все оружии: палаш на седле, арбалет на нем же, кинжал на поясе, метательные ножи на перевязи поперек груди. Прямо не человек, а машина смерти. И плевать, что палашом он так толком и не научился работать. Если самострел разряжен, ножи разбросаны, а конь захекался, палаш будет единственным, что его отделяет от смерти при стычке с индейцами. Может, ну его, это следопытство? Кому он тут что пытается доказать? Самое странное, что как раз ничего и никому. Просто Витя понимал, что в данном конкретном мире можно занять ровно то место, какое можешь сам себе выбить. В полном соответствии с умениями, амбициями и личной силой. Это аристократы рождаются на всё готовенькое, им сразу все и всё должны, кругом богатство и ништяки. Эти если что и делают, вернее совершают, то только от скуки и желания покуролесить. Не его вариант, не Счастливчика.
Зима, если это можно было назвать зимой, закончилась давно, еще месяц назад. Вик узнал про факт окончания зимы только от своих товарищей, занимающихся полевыми работами. Стало ли теплее? Стало, но как по мнению Вика, так просто осень переключили на весну. Какую они могли зиму разглядеть, он не понимал. Полевые работы закончили, два месяца чем-то другим позанимались, снова вышли в поля. Народ, ау! А где распутица, где снег, где лёд на озере? Вопросы без ответов, тем более что они и вслух не были произнесены. Понятно же, что он где-то ближе к югу Северной Америки, где снега зимой не выпросить. И эти каталанцы так сильно напоминают испанцев той земли, что сразу становится ясно — эти чистить снег через океан не поедут, нет у них такой привычки.
Пустошь откуда-то тоже узнала, что наступила весна, и зацвела вдруг с непостижимой скоростью. Вот только вчера еще она была серая и пожухлая, а сегодня вся пестрит цветами, зелеными листьями и травами всех оттенков зеленого. И сразу заиграл камуфляж, и сразу стало меньше пыли. Даже Мигель, провожавший Вика Счастливчика в его первое самостоятельное патрулирование потом сказал, что издалека даже конь не помогает его заметить. На фоне неба всадник виден, а как в низину спускается, то вроде жеребец без наездника. Чудеса! Пёстрое на пёстром в глаза не бросается.
Было ли страшно патрулировать одному? Виктор сам себя спрашивал об этом и не мог дать чёткий ответ. Опаска есть, а вот такого страха, его не было. Главное что? Как говорили парни, главное — крутить головой по сторонам, наблюдать за местностью. И тогда никто к тебе незамеченным не подберется. Ага, если только не будет лежать за холмиком пару часов, дожидаясь, когда Вик сам к нему подъедет. Но и тогда не страшно — кидай свои клинки в неожиданно нарисовавшегося незнакомца да радуйся, что он был один. Двое? Кидай в двоих и вали отсюда нафиг! Есть фора в минутку — заряжай арбалет и скачи отседова! Короче, в любой непонятной ситуации делай ноги — это главный принцип, самое основное правило следопыта. От него ждут не подвигов, а информации о чужаках. Особенно о краснокожих. Даже так — именно о краснокожих. Белые промеж собой еще не воюют, у них и так врагов полно. Белые ездят в гости, обмениваются товарами, слухами, что та же информация.
Скажете, скучно вот так целыми днями бродить по прерии, обвешанному оружием, а из развлечений иметь с собой кусок овечьего сыра да ломоть хлеба? Это вы в полях не трудились весь световой день. Всю жизнь. Вот где скука, и то живут как-то. А кто не любит такую жизнь, пусть лучше сразу рождается сынком какого-нибудь барона или графа. Тем веселее. Пробуйте, у вас непременно получится! Не получилось? Умрите и рождайтесь снова, однажды обязательно повезет.
Глава 5Караван
Ночь опустилась на поселок, пять с половиной лет назад выстроенный общиной на деньги и средства, выделенные роднёй на обустройство. Староста и его возлюбленная жена сидели в кровати, неспешно беседуя перед сном. Я как сторонний наблюдатель даже поначалу решил, что они читают, но нет — темновато, да и нет такой привычки у крестьян, пусть и не рядовых. У простолюдинов если есть навык чтения, то книг нет точно. А что сидя спать ложатся — так все сейчас спят сидя, мода такая. Кровати короткие, под спинами у бедных сундуки, у богатых горки подушек, как вот у старосты.
— Что думаешь, Изабелла, упорхнет от нас этот птенчик?
— Не знаю, не знаю. Уж очень он наособицу, не нашего круга парень.
— Думаешь, Счастливчик впрямь из этих, из аристократов?
— Скорее всего. Или бастард, или из младших, или зарубил кого на дуэли и сбёг. Как его привяжешь к нашей деревне?
— Он зарубил? Вик хоть и Счастливчик, а скорее себе ногу отрубит, чем кого-то на дуэли мечом заколет. Если только магией…
— Ну не знаю тогда, что там за причуда. У них головы иначе думают, не как у нас.
— Да ладно тебе, скажет баба глупость, а ты бабе не верь! — Отгородился от чуждой для принятия мысли староста.
— Алонсо, пенёк плешивый! Вот скажи, что означают слова «моя деревня»?
— Дык ясно что, моя деревня, то есть та, в которой родился, в которой живу. А сейчас наш посёлок стал моей деревней.
— То-то, что ясно! — Изабелла явно перехотела спать, — а для благородного «моя деревня» означает, что это его собственность! Понял теперь⁈
— Ух ты, не подумал. И верно, что по-другому думают. И чего?
— Того. Медовой ловушкой его не заманишь. Вообще, очень похоже, что он этого наелся уже, не смотри, что молодой. И не боится, и не трусится от вожделения, и не стесняется вовсе.
— А ты что, прямо вот показывала ему что-то?
— Вот дурак старый! Я видела. Мне не обязательно юбки задирать, чтоб видеть, я глазами смотрю, а не тем, чем вы мужики думаете. Третий глаз, он женщине для других случаев природой даден.
— Ха, третий глаз… Лучше скажи, у вас нету того, чем мы думаем, оттого вы бабы и думать не умеете.
— А я вот сейчас как дёрну! С одного разу думалку твою оторву. Зачнешь тогда головой думать, а не срамным удом своим.
— Ладно, ладно, угомонись! Или дергай, но аккуратно, чтоб с пользой. Может, нам его оженить на ком?
— Ну да, так он и разбежался жениться на крестьянках. Нет, Алонсо, тут надо чем иным привязывать. Чем-то серьёзным, хоть той же кровью.
— Тьфу-тьфу! Крови уже немало пролилось, да и Вик её пролил на нашей земле.
— Не в счёт, он чужую пролил. А вообще, нам так нужен этот белоручка?
— Скажешь тоже, аристократы, у них же война в крови. Это раз-другой мы дуриком отмахались от дикарей. А придёт настоящий враг, сильный, кто нами командовать станет?
— Да кто придёт-то? Муж, ты чего-то знаешь?
— Знаю, Изабелла. Когда у тебя накапливается добро, обязательно кто-то начинает на него разевать свой рот. Или несколько племен объединятся. Или соседа позавидуют.
— А нечего завидовать, работать надо!
— Ну да. Кому-то не повезло с землей, кому-то лень, у иного дождь не вовремя. Когда свои детки голодают, чужих жалеть не больно охота. А то еще хуже может выйти. — Староста вздохнул в темноте.
— Это как?
— Благородные придут и захотят свою власть тут установить. Там они чего баяли, мол земли их по праву рождения, крестьянин её арендует и платит за защиту от разора. А сюда придут чисто как волки, как бандиты, чтоб забрать всё по праву сильного. И лет через двести опять запоют, мол земля их по праву рождения.
— Думаешь, так и будет?
— Не знаю, но так может быть. Благородные… всё их благородство на нашем горбу зиждется. Надо быть очень сильными, чтоб не отобрали нашу землю. Вик нам нужен, хоть он и из этих.
— В каком качестве он нам нужен, Алонсо? Что ты задумал?
— Не знаю еще. Не придумывается. Но иметь на своей стороне мага — это правильно.
Вик Счастливчик пока каждый выезд на разведку воспринимал как приключение, его разъезды еще не стали рутиной, так что глаз не замылился, интерес не пропал. За полный день он объезжал половину маршрута, ночевал под открытым небом, если не было дождя, а потом завершал неправильное кольцо на дороге, ведущей от поселка к городу и порту. И уже по дороге возвращался в поселок, не имеющий официального названия.
Его не сильно напрягал собственный статус в поселении, приняли, не зовут чужаком, не сторонятся, так чего еще надо? Вспоминая рассказы родителей и уроки истории в школе и шараге, он называл существующий уклад в поселке коммунизмом. А что, похоже: работают сообща, кормятся за общим столом, во всяком случае холостяки. Урожай делят на всех, по нужде выделяется одежда и ресурсы, сообща строят жильё для семей. Чем не коммунизм? Непонятно, что будет дальше, но пока всё по уму, считал Вик. Его трофейный конь был вроде как его собственностью, но использовался на общее дело и кормился из общего котла. То есть, из котла кормился Счастливчик, а жеребец из кормушки. Потому как Счастливчику давно объяснили — нормальная рабочая тягловая или верховая скотина на одной траве долго не выдержит, исхудает, обессилеет, перестанет работать. Он для себя понял так, что история та же, что и с тачкой, на паленом некачественном бензине движок нормально не тянет.
Вообще, проведенное в этом обществе время стало для Виктора временем сплошного обучения. Он учил сначала язык, параллельно с этим правила поведения в поселении, навыки обращения с инструментом в кузнице, потом учился ухаживать за лошадью. Оказалось, что его те еще навыки езды верхом вообще ничего не стоят. Конь — это вам не сел и поехал. Конь — это обиходил, приследил, починил сбрую, кормишь, холишь, приучаешь к себе, даже чужого, которого выдали проехаться. Кони — это сложно, ни разу не проще батиной «Мазды».
Если бы он так упорно учился в институте, то стопудово бы его закончил и не попал в ту задницу, которую устроил сам себе. Да чего там, сослагательного наклонения в реальной жизни не существует, события или происходят, или нет. Попал, значит попал. И да, ежели кто-то из читателей решил, что долгими зимними вечерами наш герой одновременно с постижением науки выживания в средневековом обществе мастерил из дерьма и палок паровоз, то он сильно ошибся. У попаданца было такое впечатление, что всё, что можно было улучшить, исходя из имеющихся возможностей, технологий и материалов, уже было улучшено лет сто назад. А если что не стали доводить до совершенства, значит очень дорого выходит. Вик не переделывал ничего, кроме арбалета. И кроме одежды. И кроме метательных клинков, которые тут раньше оружием не числили.