Гости собрались быстро. Сначала пришли две одноклассницы — толстенькая серьезная Юля Корнеева — редактор классной стенгазеты — и маленькая, вечно улыбающаяся Люда Хвощ. Они принесли в подарок большую золотоволосую собаку с плюшевой белой грудью, зелеными глазами, черным носом и высунутым на целых два сантиметра красным языком. Собака была как живая и даже лаяла с хрипотцой, если кто-нибудь хватал ее за хвост.
— Какие прелести! — восхитилась Рита, целуя всех троих — Люду, Юлю и собаку.
Потом явился одноклассник Вовка Мороз, длинный, столь же худосочный, сколь и ядовитый парень; он поздоровался, снял с головы шапку, тут же нахлобучил ее на прежнее место и, вытащив из-за спины руку с клеткой, промурчал:
— Это тебе, Маргоша, только не целуй и руками не трогай — прокусит хоть нос, хоть палец, у меня уже такое было.
Рита ахнула — в клетке сидела коричневато-серенькая, пушистая белка. К ним заторопились Люда и Юля, подошел и Валька. Все сгрудились возле клетки, девчонки верещали:
— Какая хорошенькая! А мордочка, мордочка… И ушки с кисточками… А можно ее выпустить?
Мороз ответил, что лучше не надо, пусть белка привыкнет к новой обстановке, а уж потом, когда разойдутся гости, Рита сама выпустит, без посторонних, — при этом он почему-то сурово посмотрел на Вальку, будто именно из-за Вальки нельзя открывать клетку.
Рита осторожно взяла клетку за дужку наверху, благодарно кивнула Морозу и понесла белку на подоконник.
— А ты что подарил? — спросила у Вальки Люда.
— Пока ничего, я ей книжку принес, «Утопию»… Такая страна была, ее открыл Томас Мор.
— А кто закрыл? — сунулся в разговор Мороз.
И снова звонок — пришел Ритин двоюродный брат Гена с женой Леной и пятилетней дочкой Светланой. Сняв пальто, Лена раскрыла сумку, достала пакет и, целуя Риту, сказала:
— Примерь!
— Мы тебе дагим вельветовые бьгюки! — радостно подсказала Светлана.
— Не может быть, — улыбнулась Рита, скрываясь в комнате, куда за ней устремились обе одноклассницы.
— А ты что стоишь? — нагло спросил Мороз и, показав на дверь, посоветовал: — Беги скорей, а то успеет без тебя.
Валька ничего не ответил на пошлую шутку Мороза, он думал о том, как отнесется к его «Утопии» Рита, и поглядывал на пальто, где в кармане лежала старая книжка.
«Может, не дарить? Ей вон какие подарки несут, а я… Сказать, мол, подарок дома забыл, а потом что-нибудь другое подарю».
Из кухни с подносом в руках вышла Нина Константиновна, а вслед за ней показался Алексей Юрьевич в генеральском мундире с большим бокалом в руке.
Валька знал, что Ритин дядя — генерал, но, увидев его теперь при полном параде, он даже растерялся — таким высоким, а главное, значительным показался ему Алексей Юрьевич. Особенно поразили его широченные красные лампасы на брюках — не оторвать взгляд.
— Во, полный дом генералов! — не утерпел и тут Мороз.
— Ну, друзья, все ли готовы? — мягким радостным голосом спросила Нина Константиновна и позвала всех к столу.
«Пожалуй, не стоит дарить», — решил Валька и двинулся в большую комнату. Но тут же вернулся и вытащил из кармана книжку.
Гости рассаживались за столом. В новых брюках появилась Рита, щеки ее горели, на губах светилась счастливая улыбка. Было ясно, что о таких брюках она мечтала давно. Брюки действительно были отличные и сидели на ней лучше некуда.
Одноклассницы затаив дыхание смотрели на подругу и были счастливы вместе с нею. Мороз шумно сопел, вздыхал и только изредка бросал взгляд на брюки, а все остальное время смотрел на клетку с белкой — похоже, ему было жаль расставаться с маленьким пушистым зверьком. Валька подумал, что он оставит без внимания выход одноклассницы в новых брюках, но не тут-то было — взглянув на Риту, Мороз сказал:
— Теперь я знаю тайну улыбки Джоконды!
Валька не слушал его. Все еще сомневаясь, он шагнул к Рите и совершенно тихо, почти шепотом произнес:
— Это от меня.
Рита повернулась к нему, посмотрела на книгу и, не переставая улыбаться, нерешительно подняла руки, чтобы принять подарок, но тут же опустила их.
— Мне?.. Что это?
— Ты не думай, что она старая, она замечательная. Мы ее с Женей купили в «Старой книге»…
— В «Старой книге?» — спросила Рита. — Хорошо, положи ее туда, — показала на стеллаж.
Вальке сделалось жарко. Тяжелыми, негнущимися ногами он подошел к стеллажу, сунул «Утопию» между книгами и, повернувшись к Рите, рассмеялся. Но с этой минуты праздник для него кончился. Он сидел за столом, ковырял вилкой салат, жевал хлеб, наливал лимонад, слушал и не слушал гостей — казалось, что все они говорят одно и то же, об одном и том же.
Дождавшись, когда наконец включат магнитофон, Валька вышел в прихожую, схватил пальто, шапку и помчался вниз.
«Зря, зря поплелся на день рождения, — в который уже раз подумал он. — На будущее стану умнее: если пригласят, то сначала спрошу, что подарить, а уж потом пойду…»
— Эй, Валюха! — услыхал он.
Возле закрытого на выходной промтоварного магазина стояли двое: сосед Мишка Песков — ученик автомобильного пэтэу, и Витька Старинский, который учился с Валькой в одной школе, но уже в девятом классе. Мишка и Витька были давнишними друзьями, и Валька часто встречал их вместе, а раньше, когда у него еще не было Жени, он даже завидовал их дружбе, хотел быть с ними.
Подошел, поздоровался. Мишка спросил, куда он держит путь, и Валька сказал, что в этот момент он подгребает домой.
Парни переглянулись, Мишка у Витьки спросил:
— Может, ему доверим?
Витька настороженно взглянул на Вальку и пожал плечами.
Мишка снял-стряхнул с Валькиного воротника соринку, взял его за пуговицу:
— Помощь твоя нужна… Есть у нас одна фигня, ее в нейтральном месте подержать надо, понимаешь? Не у меня дома, не у Витьки, а в другом месте.
— Чужая, что ли? — спросил Валька.
— Не совсем, но… В общем, подержишь недельку, а мы тебе за это — червонец! Сунешь дома в темный угол, куда никто не заглядывает, а через недельку заберем.
«Червонец — это хорошо, — подумал Валька. — Я бы Жене отдал…»
— Большая вещь-то?
— Да не мотоцикл, не бойся, — обыкновенная кинокамера в футляре. А червонец дадим хоть сейчас.
«Совершенно легкий червонец получается, — подумал Валька. — Даже если мать обнаружит или батя, можно сказать что угодно. Зато можно долг отдать. Сколько можно одалживать и не отдавать? Какое мое дело, откуда у них кинокамера? Суну в кладовке под ватный матрац — век не обнаружат!..»
— Давайте червонец! Только поживей, — пробормотал Валька, делая вид, что замерз.
Мишка побежал за угол и вернулся с небольшим свертком. Витька полез в карман, вытащил десятирублевую бумажку. Протянул Вальке, а когда он взял деньги, Мишка вручил ему сверток.
— Никому не говори про это, не советуем. А ляпнешь кому — пожалеешь.
Валька сунул сверток под мышку и, не говоря ни слова, двинулся к дому.
«Надо же, повезло! Совершенно пустячный червонец! Всегда бы так», — ликовал он, прибавляя шаг.
И тут его окликнула мама. Она медленно, ссутулившись, подходила к дому, и Валька, почувствовав неладное, заторопился навстречу.
— Что случилось? — спросил он.
Мать оперлась рукой о его плечо и, сдерживая рыдания, произнесла:
— Наш папа, сынок, разбился… Привезли его в больницу без сознания. Врач сказал, что плохой он.
— На работе? — спросил Валька, хотя понимал, что отец мог разбиться только на работе.
Она часто-часто закивала головой и, не удерживаясь, зарыдала…
Ломакин остановился передохнуть. Озеро кончилось, начинался некрутой подъем на берег, и там, вдали, уже виднелись заснеженные верхушки сосен и елей. Он огляделся в надежде отыскать Виталика и Ларису. Поправив крепление, Ломакин двинулся в гору — он решил, что если ребят не окажется наверху, то повернет обратно. Чем выше поднимался он на берег, тем легче было идти. «Наверное, второе дыхание открылось», — порадовался Ломакин, и вдруг ветер донес к нему какой-то странный звук — будто скрипнули тормоза автомобиля.
Он бросился в ту сторону. Бежалось легко, впервые лыжи подчинялись ему, не тормозили движение, а наоборот, помогали поддерживать скорость.
Выскочив наверх, он увидел у самого леса машину — хлебный фургон. Она стояла на обочине дороги, капот был поднят. Дверцу покачивал несильный ветер. Грузный, рослый шофер, встав на бампер, копался в моторе.
Ломакин направился туда и, подъехав, спросил, не видел ли он двоих на лыжах — парня и девушку. Шофер, не оборачиваясь, ответил, что видел, что проехали они стороной — мчались друг за другом, будто на разряд сдавали. Он кричал им, хотел позвать, чтобы подсобили, но они не расслышали.
Шофер выпрямился, обиженно процедил сквозь зубы:
— Черт бы побрал эту рухлядину — весь хлеб заморожу.
Спрыгнул на дорогу, повернулся к Ломакину круглым безбровым лицом.
— А ты молодец, что сюда завернул, поможешь мне!
Вытащил из кабины заводную ручку, вставил в отверстие над бампером, дважды крутнул — машина фыркнула и тут же осеклась.
Ломакин понял, что от него требовалось. Воткнул в снег палки, сбросил лыжи и взялся за ручку. Дождался, когда шофер подаст из кабины команду, крутнул раз, другой — бесполезно.
— Двумя руками берись, легче будет, — посоветовал шофер.
Ломакин раскрутил ручку двумя руками — мотор зачихал и вдруг лениво заурчал, затарахтел. Шофер добавил газу, крикнул:
— Молодец, спасибо!.. Ты из поселка?.. А я туда хлеб везу. Хочешь, тебя подброшу?
Соблазнительно было прикатить в дачный поселок на машине, но Ломакин надеялся отыскать Виталика и Ларису — неудобно возвращаться без них.
Шофер махнул на прощание и тронул с места. Вскоре машина растаяла в снежной дали.
Ломакин снова встал на лыжи. Огляделся по сторонам, не зная, где искать ребят. Решил дойти до леса и, если их не окажется там, повернуть обратно.