– Добро пожаловать, милорд!
Казалось, наше появление не произвело на хозяина уединённого жилища ни малейшего впечатления. Он ни на дюйм не сдвинулся с места и, даже не повернув головы, продолжал шептать едва слышные слова молитв.
– М-да, – озираясь, вздохнул Лис, – так и запишем: с гостеприимством в Северной Англии слабовато. Ау, дедуля! Будь так добр, сделай богоугодное дело, помоги сбившимся с дороги путникам.
Но и эти слова, судя по всему, были обращены к шумевшему за стеною хижины девственному лесу. Однако вот последнее слово молитвы было произнесено, и отшельник, с кряхтением поднявшись с колен, обернулся в нашу сторону.
– Мир вам, добрые люди, – выдохнул он хорошо поставленным голосом, словно декламируя с церковной кафедры.
– Доброе утро, папаша, – недовольно хмыкнул Сергей, приподнимая козырек отсутствующей кепки. – Это вы всегда дремлете в такой неудобной позе? Или в связи с тёплым сезоном тюфяк в стирку сдали?
Сам того не заметив, мой друг скинул возраст обитателя сего неуютного местечка с «дедули» до «папаши» и, несомненно, был прав. Безусловно, отшельник был немолод, но, невзирая на любовно запущенный вид, вряд ли ему можно было дать более пятидесяти лет. И хотя подпоясанная грубым вервием холщовая сутана, весьма нуждающаяся в штопке, длинные засаленные волосы и седоватая щетина неумолимо свидетельствовали о его нищенском существовании, гордая осанка и взгляд, устремлявшийся прямо в глаза собеседника в те секунды, когда очи не были потуплены долу, свидетельствовали о том, что, вероятно, этот человек знавал и иные времена.
– Я вас знаю, – неожиданно, без всякого перехода, произнёс отшельник, окидывая меня оценивающим взглядом с ног до головы. – Вы сэр Торвальд аб Бьерн, брат-близнец принца Эстольда Трёхрукого и приходитесь племянником покойному королю Лоту Оркнейскому.
Я обескуражено посмотрел на Лиса, но он лишь пожал плечами, не зная, что и ответить. Конечно, несколько лет тому назад мы с ним весьма недурственно прошлись по горам и восточному побережью Каледонии, охотясь на особо злостного короля скоттов Шнека Хеттена и разваливая созданную благодаря козням его очаровательной супруги и нашей «двоюродной сестры» Каледонскую империю, не угодившую руководству нашего Института. Результаты были вполне ощутимы: древний императорский венец, презентованный мною королю Артуру, и великий меч Катгабайл, преподнесённый мне, тогда ещё не Торвальду, а, так сказать, брату-близнецу Эстольду феей Сольнер на заповедной поляне примерно такого же леса. Меч этот, выкованный для отважнейшего из асов, однорукого Тюра, давал владельцу весьма изрядные преимущества в бою, но, впрочем, это особая история, рассказывать которую сейчас мне недосуг.
Итак, моё имя было довольно известно. В благодарность за императорский венец Артур и причислил меня к рыцарям Круглого Стола. Но здесь, в непролазной глухомани, где в новолуние и медведю-то грозит поломать себе лапы, никому не ведомый отшельник с лёгкостью узнает во мне оркнейского принца, правда, семнадцатого по праву наследования, но всё же…
– Прошу простить меня, святой отец, мы с вами, – я замялся, подбирая слово, – знакомы?
– Увы, – печально вздохнул тот. – Видимо, время и терзания души моей до неузнаваемости изменили телесный облик, ибо в тот миг, когда вы преклоняли колено, дабы стать уже рыцарем Круглого Стола, не кто иной, как я читал над вами священные слова мессы.
Я поперхнулся на вдохе и стал пристальнее вглядываться в лицо хозяина.
– Да, да. Вы не обознались. – Отшельник печально склонил голову. – Рваное рубище и убогое жилище, где даже алчный разбойник не найдёт себе добычи, ценнее этого вервия, служащего мне поясом, вот всё, что нынче составляет удел Эмерика, архиепископа Кентерберийского.
– «Капитан, не волнуйся», – поспешил успокоить меня Лис, очевидно, встревоженный ошарашенным выражением моего лица. – «Наполеон с Нельсоном ещё не родились, вот мужик и мнит себя архиепископом Кентерберийским. Ничего страшного, небольшая шизофрения».
– «Ты знаешь, Лис», – вглядываясь в глаза стоявшего передо мной священника, передал я, – «похоже, это не сумасшествие. Он действительно преосвященный Эмерик, архиепископ Кентерберийский».
– «Оба-на!» – неизвестно чему обрадовался мой друг. – «Вот он, образец истинно христианского среброненавистничества! До каких высот, в смысле, наоборот, низин, опустилась церковь не стяжающая! Отрадно видеть главного попа Англии, пекущегося о деле Божьем, а не о той части денария, которую хорошо бы оставить себе вместо того, чтобы отдать кесарю».
Запас шуток, как и запас хитростей, у Лиса был неистощим, и потому, отключив связь, я галантно поклонился его преосвященству.
– Святой отец, осмелюсь узнать, что привело вас в столь бедственное состояние?
– О-о-о! – преподобный Эмерик воздел вверх руки, и из глаз его покатились слёзы, образовывая на давно не мытых щеках светлые дорожки. – Всё этот нечестивец Мордред, которого язык не поворачивается величать рыцарем! Это он, змеёй прокравшийся в доверие к дяде и отцу своему королю Артуру, повинен во многих бедствиях и страданиях, обрушившихся на несчастную Англию. О-о-о!
– «Кстати, Капитан, меня всегда занимало, почему здесь никого не смущает, что наш Орёл Пендрагоныч является Мордреду, так сказать, двойным родственником?»
Я лишь вздохнул, оставляя вопрос напарника без ответа. Версия о коварстве феи Морганы, хитростью заманившей своего брата короля Артура на ложе, была широко известна. Но доводилось слышать и другие варианты, зная же пристрастия зерцала рыцарской доблести к хмельному элю и его любвеобильный нрав, они отчего-то не казались мне чересчур надуманными.
– Когда король Артур, – вещал, вновь входя в роль архиепископа Кентерберийского, бедный отшельник, – отправился с войском усмирять взбунтовавшуюся Арморику [1], его злосчастный злокозненный сын был оставлен правителем Британии. И он, о коварнейший, вознамерился прибрать к рукам отцовское наследие. – Монах начал яростно загребать руками, изображая из себя снегоуборочный комбайн. – Гадом ползучим пробрался он в замок к королеве Гвиневере с лживым известием о том, что великий супруг её пал в чужедальнем краю, и потребовал от несчастной беззащитной женщины отдать ему руку свою и сердце, вожделея к ней и её королевскому титулу.
– «А что», – вновь прорезался на канале связи Лис, – «помню я эту Гвиневеру. У мальчика неплохой вкус. Опять же в духе семейных традиций: папаша Утер Артура слепил тайком, под видом супруга проникнув к чужой жене. Сынок Артур с сестричкой расстарался – Мордреда сострогал. Не вижу, отчего бы этому юному красавцу не жениться на собственной мачехе. Тем более что по возрасту она всё же ближе ему, а не Артуру».
– «Серёжа, отстань, дай дослушать информатора».
То, что сейчас говорил Эмерик, было в общих чертах известно – произведение сэра Томаса Мелори «Смерть Артура» я проштудировал ещё в годы ранней юности. И хотя вдохновенный певец и разбойник с большой дороги сподобил несчастную Гвиневеру бежать и запереться в лондонском Тауэре, до строительства которого было ещё лет триста, а Эмерик утверждал, что она скрылась у неведомых друзей, в сущности, дела это не меняло – королеве удалось бежать. Мордреду же – собрать против обожаемого папаши огромную армию, не виданную дотоле на английской земле.
– …Тогда я пришёл к Мордреду и заявил, что за грехи его я прокляну его колоколом, книгой и свечой.
– И как? – вмешался в разговор Лис.
– Проклял.
– А он?
– Пообещал изловить меня и отрубить голову.
– Узнаю Мордреда. Он всегда с вниманием относился к наставлениям отцов церкви, – всплеснул руками мой неугомонный напарник. – Однако я вижу, для обезглавленного у вас вполне здоровый цвет лица.
– Я бежал, едва успев захватить с собой молитвенник! – возмутился архиепископ…
– Понятно, – прервал его я, – стало быть, с тех пор вы сидите здесь в глуши и, вероятно, не знаете, что творится далее полуденного перехода отсюда.
– О нет, – захохотал отшельник, и его суровые черты исказила улыбка, казавшаяся неуместной на измождённом лице. – Я знаю! Я знаю, что король высадился в Дувре и разбил там изменника Мордреда. Я знаю, что он разбил его на холмах Бархем-Даун, заставив бежать точно зайца, и теперь, лишь вчера утром, он был неподалёку.
– Куда? Куда он направился? – выпалили мы с Лисом, не сговариваясь.
– В замок герцога Ллевелина, к Адриановому валу, – гордо произнёс прелат. – Передохните, подкрепитесь, если у вас есть чем, а после заутрени я выведу вас на дорогу.
Глава 2
Опасность – опьянение, которое отрезвляет.
Утро встретило нас парой ячменных лепёшек, принесённых невесть кем в лесную глухомань для подкрепления сил преподобного отшельника. Эти незамысловатые хлебцы да глиняная плошка росы, собранная святым отцом, вот всё, что составляло утреннюю трапезу вчерашнего архиепископа. Однако, невзирая на категорические отказы, он всё же преломил несчастные лепёшки, вручив нам перед отъездом большую часть своих съестных запасов.
– Дух, не обременённый заботою о страстях телесных, воспаряет к небесам, аки белый голубь. Вам же, доблестные воины, след подкрепить силы, ибо справедливое дело, коему вы служите, потребует их от вас до последней капли, – напутствовал он нас, указывая длинными узловатыми перстами едва натоптанную тропинку, скрывающуюся в высокой траве у подножия скал. – Езжайте, она выведет вас на дорогу, по которой вы без труда доберётесь до Кэрфортина, где правит вернейший союзник Артура, Страж Севера герцог Ллевелин. Передайте ему моё благословение и да хранит вас Господь. – Он осенил нас крестным знамением, и мы что есть сил пришпорили коней, спеша наверстать потерянное ночью время.
Солнце ещё не спеша катилось в зените, едва лишь присматриваясь, куда лучше опуститься на ночёвку, когда перед нами открылись изрядно обветшавшие за век после ухода римских войск, но всё же весьма внушительные укрепления Адрианового вала. Бесконечная стена его, кое-где полуобрушенная, но местами сохранявшая полную боевую готовность, как во времена цезарей, появлялась из-за горизонта на западе и тянулась сколь видел глаз, скрываясь вдали на востоке. Здесь дорога превращалась из разбитого копытами и колёсами просёлка в широкую, выложенную каменными плитами трассу, любовно сработанную римскими инженерами и предназначенную для бесперебойной п