— Наверное.
Горничная с улыбкой удалилась. Анни выглянула в окно, потом, обернувшись, сказала:
— Хотелось бы мне знать, есть ли у него еда в номере.
— Вполне возможно.
— Мне хочется проверить, — сказала Анни.
Она внезапно вышла из комнаты, Регина, зевнув, потянулась, потом с отвращением оглядела меблировку в сельском стиле, стены, затянутые светлым кретоном. Она ненавидела эти безликие гостиничные номера, где побывало столько людей, не оставивших после себя никаких следов, и где не останется и следа от нее. Все будет выглядеть точно так же, а меня здесь не будет. Это и есть смерть, подумала она. Если бы хотя бы в воздухе оставался отпечаток и порыв ветра наталкивался бы на него, но нет — ни складок, ни отметин. На этой кровати будет лежать другая женщина… Регина отбросила одеяло. Дни ее скрупулезно отмерены, нельзя терять ни минуты, а она застряла в этой убогой провинции, где остается лишь убивать время — время, что умирает так быстро. Эти дни не в счет, подумала она. Они вроде бы мною и не прожиты. Двадцать четыре умножить на восемь, это будет запас в сто девяносто два часа, который следует добавить к той поре, когда времени ни на что не хватает…
— Регина, — позвала Анни, появившись на пороге номера с таинственным видом.
— Что такое?
— Я сказала им, что забыла ключ в номере, и попросила у портье специальную отмычку, — сообщила Анни. — Пойдемте со мной к йогу. Посмотрим, есть ли там продукты.
— До чего же ты любопытна! — сказала Регина.
— А вы что, уже нет? — парировала Анни.
Подойдя к окну, Регина выглянула наружу, разглядывая неподвижно лежащего человека. Ее вовсе не интересовало, ест он или нет. Тайна его взгляда — вот что ей хотелось разгадать.
— Пойдем, — настаивала Анни. — Разве вы не помните, как было забавно, когда мы обшаривали домишко в Розэ?
— Сейчас иду, — сказала Регина.
— Это номер пятьдесят два.
Регина последовала за Анни по длинному пустынному коридору.
Анни вставила ключ в замок, и дверь отворилась. Они вошли в номер: мебель в сельском стиле, стены затянуты светлым кретоном. Ставни затворены, шторы задвинуты.
— Ты уверена, что это его комната? — спросила Регина. — Не похоже, чтобы здесь кто-то жил.
— Номер пятьдесят два, точно, — заверила Анни.
Регина медленно повернулась, оглядывая комнату. Не было видно никаких следов человеческого присутствия: ни книги, ни листка бумаги, ни окурка. Анни раскрыла нормандский шкаф: там было пусто.
— Где же он хранит продукты? — растерянно спросила она.
— Может, в ванной? — предположила Регина.
Тут точно кто-то бывал. На раковине лежали бритва, кисточка для бритья, зубная щетка, мыло; бритва была обычной, мыло самое что ни на есть настоящее, это были нормальные, внушающие доверие предметы. Регина потянула дверцу шкафа. На полке было сложено белье, на плечиках висела фланелевая куртка. Она полезла в карман.
— Это уже интересно, — заметила она, вынимая руку: на ладони лежала пригоршня золотых монет.
— Господи боже! — воскликнула Анни.
В другом кармане был листок бумаги — справка из психиатрической больницы департамента Нижняя Сена. Мужчина, как оказалось, страдал амнезией. Он назвался Реймоном Фоска. Не были известны ни место рождения, ни его возраст, месяц назад его выписали из больницы, сколько времени он там провел, не уточнялось.
— Ах, месье Роже был прав, — разочарованно протянула Анни, — это сумасшедший.
— Конечно сумасшедший, — сказала Регина. Она вложила листок обратно в карман. — Интересно, почему он там оказался.
— Во всяком случае, здесь нет никаких продуктов, — заметила Анни. — Он ничего не ест. Она в замешательстве огляделась. — Может, это и впрямь йог, — сказала она. — Йог ведь может быть сумасшедшим.
Усевшись в плетеное кресло рядом с неподвижным человеком, Регина окликнула его:
— Реймон Фоска!
Он выпрямился и посмотрел на Регину.
— Откуда вы знаете мое имя? — спросил он.
— О, я немного колдунья, — ответила Регина. — Вас это не должно удивлять, ведь вы тоже колдун: вы можете обходиться без еды.
— Вам и это известно? — сказал он.
— Мне многое известно.
Он откинулся назад.
— Оставьте меня и идите прочь. Вы не имеете права преследовать меня.
— Никто вас не преследует. Я живу в этой гостинице и вот уже несколько дней наблюдаю за вами. Хотелось бы, чтобы вы открыли мне ваш секрет.
— Какой секрет? У меня нет секретов.
— Я хочу, чтобы вы открыли мне, как вам удается избежать скуки?
Он не отвечал. Он закрыл глаза. Она вновь тихо окликнула его:
— Реймон Фоска! Вы слышите меня?
— Да.
— Мне так скучно, — сказала она.
— Сколько вам лет? — спросил Фоска.
— Двадцать восемь.
— Вам предстоит прожить еще больше пятидесяти лет, — сказал он. — Время пролетит быстро.
Положив руку ему на плечо, она грубо встряхнула его:
— Что?! Вы молоды, сильны, а предпочитаете жить как покойник!
— Не нашел лучшего выхода.
— Ищите, — настаивала она. — Хотите, будем искать вместе?
— Нет.
— Вы говорите «нет», даже не взглянув на меня, — сказала она. — Посмотрите на меня.
— Не стоит, я сто раз вас видел.
— Издали…
— И издали, и вблизи!
— Когда это?
— Во все времена, везде.
— Но это была не я. — Наклонившись к нему, она заявила: — Нужно, чтобы вы посмотрели на меня. Скажите, вы меня видели когда-нибудь?
— Может, и нет.
— Я так и знала.
— Ради всего святого, идите прочь. Идите прочь, или все начнется снова.
— А даже если начнется?
— Ты что, вправду хочешь тащить этого психа в Париж? — спросил Роже.
— Да. Я хочу вылечить его, — сказала Регина, бережно укладывая в чемодан черное бархатное платье.
— Но зачем?
— Меня это забавляет, — ответила она. — Ты не представляешь, как он переменился за четыре дня. Когда теперь я заговариваю с ним, и он не отвечает, я хоть понимаю, что он меня слышит. А иногда он отвечает.
— А когда ты его исцелишь?
— Тогда я утрачу к нему интерес, — весело ответила она.
Роже отложил карандаш и посмотрел на Регину.
— Ты меня пугаешь, — сказал он. — Ты просто вампир.
Она наклонилась и обняла его:
— Вампир, который никогда не причинит тебе зла.
— О, ты еще не сказала последнего слова, — недоверчиво протянул он.
— Ты прекрасно понимаешь, что тебе нечего меня опасаться. — Регина прижалась щекой к его щеке.
Ей нравились его расчетливая нежность, ум, преданность; он принадлежал ей душой и телом, она дорожила им настолько, насколько вообще была способна кем-либо дорожить.
— Хорошо работается? — спросила она.
— Кажется, мне пришла неплохая идея насчет декорации леса.
— Тогда я покину тебя. Пойду навещу моего больного.
Она прошла по коридору и постучала в дверь пятьдесят второго номера.
— Войдите.
Она открыла дверь, и он подался к ней из глубины комнаты.
— Можно зажечь свет? — спросила она.
— Зажгите.
Регина нажала на выключатель. На столике у изголовья кровати она увидела пепельницу, полную окурков, и пачку сигарет.
— Вот как, вы курите? — удивилась она.
— Купил сигареты сегодня утром. — Он протянул ей пачку. — Вы должны быть довольны.
— Я? Почему?
— Время вновь потекло.
Она уселась в кресло и прикурила сигарету.
— Вы знаете, что завтра утром мы уезжаем? — спросила она.
Он по-прежнему стоял у окна и глядел на звездное небо.
— Звезды все те же, — заметил он.
— Завтра утром мы уезжаем, — повторила она. — Вы готовы?
Он уселся напротив Регины:
— Почему вы тратите на меня время?
— Хочу помочь вам выздороветь.
— Я не болен.
— Вы отказываетесь жить.
Он смотрел на нее с озабоченным и отстраненным видом:
— Скажите, вы меня любите?
Она рассмеялась.
— Ну, это уж мое дело. — Реплика прозвучала двусмысленно.
— Потому что не стоит… — сказал он.
— Я не нуждаюсь в советах.
— Это особый случай.
— Знаю. — Она повысила голос.
— Да что вы, собственно, знаете? — медленно проговорил он.
Регина не отвела взгляд:
— Мне известно, что вас выписали из психиатрической клиники и что у вас амнезия.
Он улыбнулся:
— Увы!
— Что значит «увы»?
— Если бы мне повезло потерять память…
— Повезло?! — воскликнула она. — Никогда не следует отказываться от своего прошлого.
— Если бы я страдал амнезией, я был бы почти таким, как все люди. Быть может, полюбил бы вас.
— Не стоит труда, — сказала она, — и успокойтесь, я вас не люблю.
— Вы хороши собой, — сказал он. — Видите, какие успехи? Теперь я знаю, что вы хороши собой.
Она склонилась к нему, положив руку на его запястье:
— Поедемте вместе со мной в Париж.
Он заколебался.
— Почему бы не поехать? — В голосе Фоски прозвучала грусть. — В конце концов, жизнь вступила в свои права.
— Вы что, правда сожалеете об этом?
— Я вас не виню. Даже без вас это случилось бы рано или поздно. Однажды мне удалось задержать дыхание на шестьдесят лет. Но как только люди прикоснулись к моему плечу…
— На шестьдесят лет?
Он улыбнулся:
— На шестьдесят секунд, если угодно. Какая разница? Бывают мгновения, когда время останавливается. — Он долго разглядывал свои руки. — Мгновения, когда ты паришь за пределами жизни и видишь ее оттуда. А потом время вновь начинает отсчет, сердце бьется, вы вытягиваете руку, переставляете ногу; вы еще помните, как она выглядит со стороны, но больше уже ее не видите.
— Да, — сказала она. — Оказываешься у себя в комнате и расчесываешь волосы.
— Ну да, приходится причесываться, — сказал он, — каждый день.
Он опустил голову, лицо его расслабилось. Она пристально молча смотрела на него:
— Скажите, вы долго пробыли в клинике?
— Тридцать лет.
— Тридцать лет? Так сколько же вам сейчас?