Со злости Малёхин так стукнул дверцей своей «семёрки», что чуть не развалил её вдрызг. Придётся назад, в Гдов.
В ритуальной конторе «Покой» при райзагсе девушка-приёмщица, зевнув, подтвердила:
— Да, с послепасхи… с радоницы… нынешнего года… Требуется собственноручное заявление покойного.
— Завещание, где было бы? — Здесь Малёхину было легче объясняться, здесь хотя бы понимали привычные термины. Да и выглядела приёмщица симпатично: пухлые губки, холеные накрашенные ноготочки, глазки с поволокой. Не тот вурдалак с чем-то запёкшимся под ногтями.
— Нет, — вздохнула девушка. — Ну как вы все не понимаете. На подзахоронение нужно личное, собственноручно написанное, синими или лиловыми чернилами, напечатанное не принимается, заявление покойного по установленной форме, с перечислением всех захороненных на указанном покойным кладбище родственников со степенями родства, завизированное этими родственниками.
И она вскинула на Малёхина ясно-серые глаза, широко взмахнув ресницами.
Голова Малёхина отказывалась варить.
Он всё же преодолел себя и выдавил:
— А форму… ознакомиться?
Девушка подвинула к Малёхину по столу лист.
Как взял его в руки, как вышел из кабинета, как очутился на парковке — Малёхин не помнил. Очнулся, когда сообразил, что сейчас ткнётся лбом в столб.
На столбе трепыхались клочья. Так же, как и у Малёхина всё трепыхалось внутри. И мелькало перед глазами.
Вчитался. Привычка, что поделать. Увидел что напечатанное — читай.
«ВЫЗОВ ДУХОВ»
Каких ещё духов… Шанель? Красная Москва?
Неуместное просвистело игриво в замученных извилинах, но читать и понимать стало легче. Вызов духов, дипломированный спирит, любая эпоха со времени заселения края (VII век), материализация артефактов за отдельную плату. И борода телефонов понизу объявления.
Конечно, это не монтировалось с малёхинским высшим техническим, ещё советским. Но вдруг там внесут ясность — почему тот хрон и эта фифа, да такую одинаковую фигню? Не в полицию же, в самом деле. Попробуй здесь её ещё найди.
По телефону ответил поставленный лекторский голос:
— Собственноручно покойным? Вы знаете, сударь, у нас онлайн не приветствуется. Все договорённости только при личной встрече.
Малёхин перевёл дух. Как приятно общаться с таким человеком. С каким именно — так и не отдал себе отчёта.
Под ложечкой нехорошо задрожало, когда въехал в ворота по адресу, названному уверенным голосом. Проулок между двух стен старого закопчённого кирпича, нескончаемой длины проулок. И где могут тут быть дома-то таких размеров? Кованые ворота, каждая половина украшена кованым же изображением парусника и какими-то незнакомыми символами полукругом под ним.
Когда капот «семёрки» приблизился вплотную к железу, ворота заскрежетали и открылись. Обе половины строго одновременно, симметрично. Никого за ними не было.
— Кар-р-р! Гар-р-р! — раздалось сверху.
— Заезжайте, — донеслось из окна, выходившего во двор. — Я вам открыл, а закроются сами.
Офис дипломированного спирита был всему этому под стать. Компьютерный стол с этажеркой и на нём двадцатичетырёхдюймовый монитор. Кабели под ногами, во все углы. Высоченный, как в средневековом соборе, стрельчатый лепной потолок. Диплом в рамке, готическим шрифтом, кое-как прочёл: ACADEMIA SPIRITICA. Вместо подписи бурый оттиск пальца. Над дипломом — череп. Настоящий, человеческий. На противоположной стене гобелен с планетами, в том числе языкато-пламенным Солнцем, обращающимися вокруг Земли. И рядом шкаф, полный железок самого археологического вида.
Договор был составлен быстро.
— Принципиально не нанимаю секретарш, после того как лучшую сожгли в Нюрнберге в тысяча шестьсот… дай нечистый памяти… исполняла по своей профессии должность, облако ей пухом… Только сам. Перекусить тоже не предлагаю, не все могут при свете очей моего учителя и советчика… — И кивнул на череп. — Значит, собственноручное… Как вашего родственника зовут? Малёхин Неодим Прохорович? — прошение о подзахоронении на кладбище деревни Лунёвщина Гдовского района Псковской области, заверенное. Крещёный Прохорович-то? Кто он вам?
— Дядя, — буркнул советский инженер. — И как вы себе представляете имя Неодим в святцах? Любого попика кондратий бы объял.
Дипломированный спирит расхохотался. Неприятно, лязгающе.
— Это упрощает. Кстати, не представился: Вальдемар.
— Артур Михайлович, — ответил Малёхин.
— Тоже упрощает. Ясно, что некрещёный. Как я понял, действуем немедленно?
Малёхин кивнул в ответ на оба вопроса-утверждения сразу.
— Значит, непременные условия… Пока идёт… э-э-э, процесс — никаких упоминаний бога, чёрта, лешего и прочих. Они намного сильнее и могут испортить всю музыку. Это раз. Необходимые материалы покупаете сами. Я ещё не знаю, что может понадобиться, ведь мы пока на место не выехали. А понадобиться может разное. Это два. Личное присутствие покойного. Это три. И четвёртое: строго повиноваться каждому моему слову. Осознали?
— Да он в Пскове, в морге! — возмутился Артур Михайлович. — Я предполагал договориться о рытье могилы, а тут преподносят! И вы туда же!
— Забираете и везёте сюда. Ведь на похороны и так привезли бы? Вот и везите. А я как раз подготовлюсь. И попрошу задаток на бочку — десять тысяч рублей!
Малёхин внутренне выдохнул. Кто его знает, дипломированного. Хорошо, что не кровью… или чем там у них принято.
Ночь была настолько черна, насколько это возможно осенью на берегу Чудского озера. Да вдобавок в условиях какого-никакого, а города. С набрякшего неба, еле подсвеченного оранжевыми фонарями, там, в трёх верстах, на центральной улице Гдова, лило потоками.
Артур Михайлович и дипломированный спирит Вальдемар были в дождевиках грибников. Дядюшка Малёхин покоился в прицепе к «семёрке», покрытый сверху поливиниловым чехлом.
— Всё с собой? — пролязгал Вальдемар. — Вино?
— Угу, — промычал инженер Малёхин.
— Красное?
— Как сказали, «Медвежья кровь».
— Кисти?
— Угу.
— Три небьющиеся кружки?
— Угу.
— Серебряное что-нибудь?
— Ложка чайная подойдёт? — вопросом на вопрос ответил Малёхин. Очень уж неуютно было. И дождевик оказался дырявым, за шиворот текло.
— Да, — кивнул Вальдемар. — Приступим.
Он вышел из машины и свистнул. Да так, что у Артура Михайловича засвербело в ушах. Даже сквозь дверцы.
Раздались хлюпанье, шлепки, и соискатель потустороннего артефакта понял, что к машине подошли ещё несколько человек.
Когда Вальдемар скомандовал выходить, гроб с телом дядюшки уже стоял перед дверью какой-то избушки. Дождь как будто притих, но по пластику плаща всё равно постукивало.
— Негасимый давай, — сипло приказал Вальдемар.
Из-под полы одного помощника явился какой-то свёрток. Потом откуда-то вытащили корыто, и в нём запылал огонь, иногда шипя от падающих капель дождя. Завоняло горелой промасленной ветошью.
— Адскую смолу! — рыкнул спирит.
Над корытом появилась тренога с котелком на ней. Вонь усилилась.
— Вино в кружку, и ложку туда, — цыкнул Вальдемар своим. — Кисть! — обернулся к Малёхину.
Тот задрал дождевик, подал чёрному магу купленную сегодня обыкновенную макловицу.
Послышался стук, в котелке размешивали, а потом раздалось:
— Эхваз, Турисаз, Вуньо!
Вальдемар намалевал друг за другом три фигуры на двери избушки, после каждой вновь макая кисть в чёрную субстанцию. С неё капало в огонь, жжёная резина через нос забиралась, казалось, в самые мозги.
Последний знак был похож на хорошо знакомое Малёхину английское «дабл-ю», символ Интернета, и инженера обуяли сомнения.
— Развинтить кр-рышку! — Голос спирита набрал силу. — Для вопрошания!
Трое, подошедшие к машине, кинулись снимать чехол с прицепа. Гроб с телом сгрузили наземь, отвинтили болты крышки, и на лицо покойного упали отблески огня.
— Ты — кружки наготове, а ты… — Вальдемар ткнул кистью в сторону подбежавшего помощника и попал прямо ему в грудь. Вспыхнуло ярко-красное, с чёрными прожилками, пламя, раздался вой боли, чёрная против света костра тень метнулась, споткнулась и упала прямо поперёк гроба. Многоэтажный мат на секунду покрыл все остальные звуки, но тут прорезалось ещё громче:
— Шевели-и-тся! Ма-ма-а-а!
Упавший, обхватив тело покойного Малёхина, как будто пытался не дать тому встать из гроба. Артур Михайлович увидел руки дяди: они мотались вокруг обезумевшего, хватали воздух. Ноги лягали покрывало, точно пытаясь его сбросить, высвободиться. Гроб лизали языки огня.
— А-а-а! — будто со стороны услышал он, не соображая что блажит сам. Кинулся во тьму, подальше от багрового и чёрного. Ударился плечом, понял — дверь, затряс отчаянно. Подалась! Ноги заплелись, он не вошёл, не вбежал, а ввалился в постройку.
Там было почти светло. Но не кровяным отсветом костра, а словно бы дрожал электрический синеватый отблеск. Висел над полом сам по себе, ни на что не опираясь. От него тянуло жаром. Между двух огней!
Ноги подогнулись сами. Рухнул на пол, больно расшиб коленки. Головой попал в мягкое.
И тут же на него рухнул кто-то ещё. Живой.
— На-ж-г-рался и др-р-рыхнет! А мы надр-ры… Ик!
«Ик» вырвался у того, живого, от ужаса. То, во что влетел макушкой Малёхин, схватило его за загривок и теперь поднималось. Синий свет набирал мощь. Потрескивало. Малёхин взвопил петухом.
— Р-р-ра-а-а! — грянуло над головой.
Малёхин заизвивался уклейкой на крючке. Шею жгло, волосы стояли дыбом, вокруг головы трещало и несло горелым. Ещё чуть — и лопнет сердце.
— Попрошу без рук! — Сам себя не услышал.
Но сверху отдалось эхом:
— …ква?
Не головным, а спинным мозгом, печёнками угадал интонацию вопроса. Вопрос… Колебание врага — половина победы!
— Хенде хох!
Хватка на загривке разжалась. Малёхин рухнул и взвыл — сбитые коленки пронзило болью. Но сумел подняться и заорать громче прежнего: