А-174 поперхнулась. Когда она откашлялась, то услышала, что Ю-816 безмятежно продолжает:
— … А с работы мы идём, держась за ручки.
— За ручки?! — ужаснулась А-174.
— Да.
Это была самая последняя стадия страшного заболевания: желание трогать объект. Как будто бы больной не понимает, что может заразить ещё одного члена идеального общества.
Сердце А-174 колотилось как бешенное. «Тахикардия», — поняла доктор. Лоб покрылся испариной. «Это от повышенного давления». И дышать сразу стало как-то трудно.
Дрожащей рукой А-174 включила вентилятор, чтобы привести себя с порядок.
— А этот ваш объект… он… он тоже реагирует на вас по-особому?
— Конечно! — воскликнула Ю-816. — Мы оба так реагируем друг на друга. Уже давно. И это так здорово! Раньше я и не представляла, что мир может быть так прекрасен. Я думала, что существует только работа на благо идеального общества. А оказалось, что всё гораздо интереснее. Представляете, мы можем разговаривать…
— Что?! Вы ещё и разговариваете?!
— Ну да, — безмятежно продолжала Ю-816. — И мой дорогой Кэшечка тоже начал лучше работать. Мы стоим за станком рядом и подмигиваем друг другу. И знаете что?
— Что же?
— Это не мешает нашей работе. Вы же сами видите: производительность труда увеличилась.
А-174 хотела отереть испарину со лба, но рука её не поднималась. «Тремор верхних конечностей», — подумала доктор. Взгляд её упёрся в открытый перед ней список симптомов. «Учащенное дыхание», «повышение давления», «повышенное сердцебиение или ощущение замирания сердца». Все это А-174 чувствовала прямо сейчас!
— Вы пока рассказывайте, — сказала А-174, вытащила прибор для измерения давления и начала его себе мерить.
— Да что рассказывать? С Кэшечкой так весело. Мы смеёмся, когда работаем. А люди вокруг нас тоже слушают, говорят что-нибудь и тоже смеются. Так и у них тоже производительность труда повысилась.
— Не может быть! — воскликнула А-174.
Ю-816 вытащила из кармана новую бумагу.
— Это благодарность нашему коллективу за повышение статистик на этой неделе.
А-174 не стала смотреть в бумагу. Она не отводила взгляд от прибора, измеряющего давление: так и есть — повышенное! А-174 с трудом взяла себя в руки, взглянула в улыбающееся лицо Ю-816 и… И снова почувствовала, что руки её трясутся, дыхание перехватывает и сердце замирает.
— А ты испытываешь такое, что затрудняешься, как описать? — спросила А-174 про самый сложный симптом.
Ю-816 пожимает плечами:
— Да нет. Ну что, доктор, я больна или нет?
— А ты сама как чувствуешь?
— Чувствую, что совершенно здорова. И счастлива, к тому же.
У А-174 задёргался глаз. Она так реагировала только на одного человека в своей жизни: на эту странную пациентку, у которой болезнь была, а её симптомов — вопреки всем законам логики — не было.
«Кажется, я от неё заразилась!» — с ужасом поняла А-174. — Неужели у меня началась «любовь»?!
Она слышала, что многие врачи заражались от пациентов. Все-таки они имели дело с неизлечимой болезнью. Это очень опасно. Только самые стойкие и принципиальные выбирают эту сложную профессию.
И вот теперь А-174 стала неспособна. Она не может больше работать, если сама больна! Она не может больше принести пользу идеальному обществу!
— Подожди тут. Я сейчас схожу в соседнюю комнату, — сказала А-174.
— А зачем?
— Мне нужно немного подлечиться.
Медленный шагом, будто идет на смерть, А-174 вошла в «Комнату для лечения». Дрожащими руками открыла банку с таблетками «Эвтаназия», сунула одну из них в рот, легла в специально сделанное ложе и сложила руки крестом.
Через некоторое время двое санитаров в защитных костюмах вынесли её тело из комнаты для лечения в морг.
Ю-816 ждала возвращения доктора, но та всё не приходила. «Надо её позвать. Может, она обо мне забыла?»
Ю-816 тихонько приоткрыла дверь в соседнее помещение. Там уже стоял новый гроб, в комнате никого не было. Дверь на противоположной стороне была закрыта.
Пожав плечами, Ю-816 вышла из кабинета врача. Некоторое время она стояла в коридоре, совершенно не зная, что делать.
Вдруг дверь в соседний кабинет открылась, и из неё вышел К-131.
— Кэшечка, милый! — расцвела Ю-816.
Он раскинул руки ей навстречу, она подошла и обняла его.
— Что сказал тебе врач? — спросил он.
— Сказала подождать, но сама куда-то делась. Странно…
— Ты знаешь, и у меня тоже! — воскликнул К-131. — Я ждал-ждал, а он так и не вышел из «Комнаты для лечения». Наверное, ушёл в противоположную дверь.
— Значит, мы с тобой здоровы? — обрадовалась Ю-816.
— Но ведь нам не сказали, что мы с тобой здоровы. Да и печать на бумагу не поставили.
— Это верно. Инструктор настоятельно рекомендовал пройти врачебный осмотр. Так что пойдем на приём к другим врачам. Их тут много.
— Пошли, — согласился К-131. — Если в этой больнице все так будут исчезать, можно будет поехать в другую. Мы же не должны нарушать законы идеального общества. Если инструктор направил, надо добиться, чтобы нас или вылечили, или отпустили работать как здоровых членов общества.
— С тобой хоть на край света.
Держась за руки, они пошли по коридору искать новые двери. Их было великое множество.
Женя Сторонка. Мой друг — оптимист
Я заподозрил неладное сразу, едва отворив дверь. За дверью стоял мой друг.
У него почти всегда маниакальный вид — к этому я привык. Но порою к пронзительному блеску глаз добавляется особый огонёк, отчего сразу делается ясно, что пора искать бомбоубежище. Или хотя бы крепкий подвал с прочным засовом на дверях. И к этому привыкнуть уже сложнее.
Вот и в этот раз мне сразу захотелось оглядеться в поисках направления для бегства, особенно после того, как он радостно сказал:
— У меня отличная идея!
Я ему конечно не поверил, но в квартиру впустить пришлось. Ведь он, мерзавец, друг мне.
— Представь: я открыл секрет бессмертия.
Я подумал и сказал: «Круто». Довольно равнодушно для новости подобного масштаба, согласен. Но в тот период я был всецело поглощён вопросом множественных вселенных, так что меня можно извинить, я считаю. Но Гоша значимых вопросов мироздания не воспринимал, и смотрел очень сурово.
Как его занесло в учёные — большая загадка. Наверное, муха укусила. Или неведомые детские комплексы. Потому что сложно поверить, что он пошёл на это добровольно.
В школе я был уверен, что он подастся в авантюристы или в жулики, а то и вовсе в политики, и будет либо дурить народ, либо смешить. Но он решил остаться любителем, а профессиональное образование получил на биофаке. Его родители до сих пор считают, что он их где-то надул, и даже демонстрация диплома не помогла.
— Ну ладно, — я решил, что немного заинтересованности даст плюс мне в карму, — удиви меня.
— Я тут не для этого, — Гоша всё ещё дулся. — Но что взять с приземлённых ограниченных умов, не способных постичь реальное величие?.. Ты ведь читал Библию?
На какую-то секунду я замешкался: нельзя так просто взять и сходу сообразить, как с достоинством реагировать на подобный вопрос.
— Нет. Я читал теорию относительности.
— Не важно, — отмахнулся Гоша, — ты всё равно наверняка слышал, что Авраам родил Исаака (или Исаак родил Авраама — не суть), а тот потом родил ещё кого-то.
— Они основательно подошли к делу, — согласился я.
— И жили лет под тысячу так. Знаешь, почему?
— Хорошая экология и колбаса без вкусозаменителей?
— Возможно, это сыграло свою роль, — покладисто согласился Гоша, — но не главную. Всё дело в размножении.
— Ты имеешь в виду, что под Авраамом подразумевался весь его род до пятнадцатого колена?
Гоша закатил глаза:
— Да нет же, я говорю о бессмертии отдельно взятого индивида, а не его рода.
Я попросил его перейти сразу к сути. Ведь множественные вселенные сами себя не опишут.
Мой друг смерил меня оценивающим взглядом, словно пытался понять, какого уровня сути я заслуживаю. Я не мешал и стоял ровно, чтобы не пришлось начинать заново: ещё в детстве у Гоши были трудности с фокусировкой. Вот и классная вечно говорила ему: «Гоша, не разбрасывайся по сторонам…»
Мои старания помогли и Гоша продолжил:
— Смотри, обычно под всеми этими «Авраам родил Исаака» подразумевают иносказание, так? А на самом деле понимать надо буквально.
— Я слышал анекдот на эту тему: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, а потом что-то случилось и рожать стали женщины.
— Всё гораздо серьёзнее, и я нашёл тому подтверждение.
Я, конечно, заинтересовался. Хотя многие биологи и умудряются выдавать за фактологию случайные флуктуации в своём мозгу, нельзя исключать небольшой вероятности встретить и осмысленную информацию (отчасти подтверждённую расчётами или, хотя бы, репрезентативной выборкой экспериментальных данных).
Тут Гоша стушевался и начал юлить: мол, не хочет забивать неподготовленную биофаком голову такой информацией, которая может разрушить мой незащищённый знаниями мозг. Я ответил как подобает, он обозвал меня занудой, а я его мракобесом.
— Короче, — рявкнул Гоша, — мужики жили по восемьсот лет потому, что рожали сами!
— Как Шварценеггер, что ли?
— Точный механизм я пока не знаю, — голос Гоши стал слегка озабоченным, — это ещё только предстоит выяснить. Но основное я готов доказать уже сейчас.
— Нина будет в восторге, — моё одобрение хоть и было лицемерным, но всё ж потребовало некоторых усилий, однако Гоша тех усилий не оценил и сделался мрачен.
Нина у него — человек серьёзный, не склонный к сомнительным авантюрам. И это правильно, я считаю: в паре хотя бы один должен быть с мозгами. В общем, не предусмотренного брачным институтом почкования она бы не одобрила. Сжалившись над другом, я выразил ему соболезнование.
Лучше бы я молчал и думал о множественных вселенных.
Гоша посмотрел на меня оценивающим взглядом и в этом взгляде было что-то от физиолога.