— От нее пахнет потом!
Ровно в тринадцать часов к Дворцу бракосочетаний подъехал свадебный кортеж, составленный исключительно из черных «Мерседесов-600». Из тринадцати «Мерседесов-600». Торжественно гудящая вереница сверкающих на солнце дорогих автомобилей остановилась у покрытой кроваво-красным ковром лестницы, ведущей к дверям Дворца.
— Приехали! — прошелестело в толпе зевак. — Жених с невестой приехали!
Среди дорогих гостей звучал шепоток иного рода:
— По всему городу «мерины» собирал, шикануть решил.
— Говорят, две машины из Воронежа гнали.
— Не из Воронежа, а из Липецка.
— Да перед кем он выпендривается? А то мы его не знаем…
— Выходит!
Грязин появился из первого лимузина. Как все женихи в мире, он был несколько рассеян, но традиционно элегантен. Как все приглашенные, он был в черном: дорогой смокинг, широкий блестящий пояс, черная шелковая сорочка, лакированные туфли. Даже короткие светлые волосы Геннадия казались более темными, чем обычно.
— Тоже в черном!
— Ну, Генка, ну учудил!
Следом за Грязиным появился Матвей Шлыков, его друг и будущий свидетель. Стоит ли говорить, что он был тоже в черном? Как все, кто вышел из «Мерседесов».
— А где же невеста?
Из второго лимузина еще никто не выходил. И гости, и зеваки нетерпеливо вертели шеями, стараясь не пропустить выход избранницы самого завидного жениха Белгорода.
Кто же она?
— Готов поспорить, что невеста будет в белом, — господин депутат Государственной Думы Шпунтиков важно стряхнул пепел дорогой сигары. — Поэтому нас и просили явиться в черном.
— Две сотни на то, что невеста будет в черном, — поддержал пари господин Лилисидзе. — Гена при всех своих закидонах имеет острое чувство стиля. Честно говоря, я бы ни к кому больше не рискнул пойти на свадьбу во всем черном.
— Стиля, может быть, — господин депутат Государственной Думы пожевал сигару. — Двести? Согласен.
— Тише ты, — шикнула на Шпунтикова тощая и крашеная госпожа супруга господина депутата Государственной Думы. — Кажется, сейчас появится.
Военный оркестр заиграл торжественный марш, дверца лимузина слегка приоткрылась, Грязин шагнул к машине.
— Невеста! Невеста!!
Дверца «Мерседеса» распахнулась полностью, и Геннадий галантно помог своей избраннице покинуть лимузин.
Она была в черном.
Она взяла Грязина под руку, горделиво вскинула голову и, щурясь на яркое солнце, с улыбкой оглядела собравшихся, спокойно ловя на себе многочисленные ответные взгляды. Разные взгляды: и любопытные, и оценивающие, и безразличные, и жадные, и доброжелательные, и враждебные.
Гомон на площади стих.
Анна оказалась жгучей брюнеткой, с длинными, слегка вьющимися волосами, уложенными в затейливую прическу, венчала которую крошечная черная фата, даже не прикрывающая полностью высокий лоб девушки. Глаза невесты, обрамленные необычайно длинными ресницами, были черными, горячими, еще более горячими, чем полные, алые губы, ярко выделяющиеся на смуглом лице. В ней явно имелась примесь восточной крови, придающая Анне дополнительное очарование и томную загадочность — гремучий коктейль, способный свести с ума любого мужчину. Тонкое черное платье невесты плотно облегало ее упругую соблазнительную фигуру, стройную, но не угловатую, округлую, но не полную, изящную, женственную. Искусно пошитое платье подчеркивало все прелести Анны, а глубокое декольте и шикарный разрез на юбке, начинающийся едва ли не от талии, заставили неровно задышать всех собравшихся на площади мужчин. В руках невесты был роскошный букет черных лилий.
Анна и Геннадий задержались перед гостями ненадолго. Всего несколько секунд они наслаждались произведенным эффектом, а затем двинулись к лестнице, одновременно с первой фразой, которая нарушила установившуюся с выходом невесты тишину.
— Господи, какая же она красавица! — совершенно забыв о том, что рядом с ним стоит семейство Степаненко, произнес господин депутат Государственной Думы Шпунтиков. — Как же повезло Грязину!
И под этими словами подписался бы каждый находящийся на площади мужчина.
Когда новобрачные вышли из Дворца, грянули фанфары, а пена из сотни бутылок игристого щедро омыла серые камни площади.
— Во славу молодых!!
Счастливый Грязин подхватил Анну на руки и, осыпаемый черными цветами, медленно спустился по лестнице.
— Счастья молодым!!
— Здоровья молодым!!
Выстреливали все новые и новые бутылки.
— Друзья! — Гена изо всех сил старался перекричать толпу. — Друзья!! Сюрприз!! Сюрприз для моей красавицы!!
Оркестр замолчал. Гости расступились, и к молодым подкатили накрытый темным покрывалом автомобиль.
— Подарок для моей любимой жены! — провозгласил Грязин и слегка кивнул головой.
Повинуясь этому приказу, покрывало слетело на землю, и все собравшиеся одобрительно выдохнули: на солнце засверкал черный, как душа дьявола, «Мустанг» с именными номерными знаками: «АННА».
— Гена, это мне?
— Именно тебе, моя принцесса!
— Гена, ты чудо! Ты… — ее глубокие черные глаза сказали обо всем гораздо лучше слов. — Гена…
— Говорят, что эта игрушка стоит невероятных денег, — шепнула мужу мадам Степаненко. — Сделана по специальному заказу. Везде ее вензель нарисован золотом.
— Мот, — толстяк пожевал сигару. — Не умеет ценить деньги.
Мадам Степаненко поджала губы и посмотрела на мрачную дочь.
Грязин поднес жену к сверкающему «Мустангу», и фотографы дружно защелкали камерами, фиксируя страстный поцелуй новобрачных.
Анна задумчиво посмотрела на фотографию, стоящую на камине. Из всех свадебных снимков ей больше всего нравился именно этот, и она настояла, чтобы он, и только он, украшал гостиную. Остальные фотографии пылились в роскошных альбомах, в которые уже давно никто не заглядывал. Очень давно.
Молодая женщина с улыбкой сняла снимок с камина. Она на руках, на крепких руках Грязина, нежно обнимает его за шею и страстно целует в губы. Черные волосы рассыпались по плечам, игривый разрез обнажает стройное бедро, а на заднем плане блестит на солнце черный «Мустанг» с именными номерными знаками. Его свадебный подарок. Анна нежно провела пальцем по фотографии. Самое интересное, что она не просила такой подарок, не намекала Гене, что ей нравятся быстрые автомобили, не наводила его на мысль, что спортивная машина подойдет его жене гораздо лучше, чем традиционное колье. Нет, он угадал сам. И марку, и цвет, и внутреннюю отделку. Это был настоящий сюрприз, поразивший ее в самое сердце. В тот момент она окончательно убедилась, что Гена по-настоящему любит ее.
Анна вернула фотографию на камин, одернула тонкое шелковое кимоно и посмотрела на развалившегося в кресле широкоплечего, лет шестидесяти, старика.
— Ты уверен в этом?
— Абсолютно. — Черные очки старика, плотно прилегающие к его лысому черепу, сверкнули с холодным безразличием. — Информация проверена.
— Он разорен?
— Он разоряется, — поправил Анну собеседник и сделал маленький глоток вина. — До полного краха осталось несколько шагов. И, судя по его прогрессирующему безрассудству, он сделает их довольно быстро.
— Но почему так получилось? — Молодая женщина надула полные губки. — Что произошло?
— Геннадий потерял покровительство Степаненко. — Старик слегка повел мощными плечами. — И вовремя этого не понял. Старый хрыч не собирается прощать Грязину, что он выбрал тебя, а не его жирную дочку. Точнее, этого не может простить мадам Степаненко.
— А ты куда смотрел? — Черные глаза Анны яростно сверкнули на собеседника. — Почему ты не предупредил Грязина?
— Я не думал, что Степаненко это так сильно заденет, — признался старик. — А еще, если честно, не предполагал, что Геннадий так сильно от него зависит.
— Не думал, не предполагал. — Молодая женщина медленно выбрала одну из изящных фарфоровых статуэток, украшавших камин, взяла ее в руку, спокойно развернулась, прищурилась и изо всех сил запустила безделушку в стену.
Осколки фарфора разлетелись по гостиной. Старик, невозмутимо потягивающий вино, даже ухом не повел.
— А о чем ты вообще думал? Что ты предполагал?
Вторая статуэтка последовала вслед за первой. На прекрасных глазах Анны выступили слезы.
— Что ты молчишь?
Старик спокойно налил себе еще вина и только после этого соизволил повернуть голову в сторону женщины:
— Надо действовать быстро. Очень быстро. Тогда мы сможем спасти четверть состояния Грязина.
— Насколько быстро? — помолчав, спросила Анна.
— День, максимум два. — Он снова пригубил вино. — Степаненко хочет встретиться с Грязиным в пятницу. Из его кабинета твой супруг выйдет нищим.
— Проклятие! — Женщина опять вернулась к разглядыванию статуэток. — А если Степаненко все равно решит довести дело до конца? Разорить нас? Ведь его толстуха наверняка ненавидит меня не меньше, чем Гену.
— Против нас у Степаненко нет рычагов, — буркнул старик. — Грязин крепко повязан, у них свои разборки. Мы же договоримся об отступных и уедем.
— Опять уедем? — Анна снова взяла в руки свадебную фотографию. — Знаешь, как я устала уезжать? Мне нужен дом! Мой дом!
— Маленький шалашик на пригородной свалке подойдет? — осведомился старик.
Женщина зло прищурилась:
— Это была твоя идея!
— Плохая? — Она осеклась, снова одернула кимоно, исподлобья взглянула на старика, и в ее глазах блеснула вина.
— И куда ты собираешься ехать на этот раз?
Старик допил вино, спокойно поставил бокал на столик, поднялся — помимо широких плеч, он отличался высоким ростом, — подошел к Анне, взял из ее рук фотографию, мельком посмотрел на нее, скривился и сжал лицо женщины своими большими ладонями:
— Мне тоже надоело работать по мелочам, девочка. Я тоже устал. Я тоже хочу дом. Мое время уходит, через год-два я стану для тебя обузой.
— Не говори так, пожалуйста, не говори. — Она нежно коснулась его щеки.
Черные очки старика безжизненно смотрели на Анну.