Аргумент был безупречен и выверен, поэтому спорщиков не нашлось. Троллейбус выдержал три крестных хода, после чего выяснилось, что помимо урожаев, дьявол ниспосылал проклятой советской власти еще и электричества вдоволь. А без него, как выяснилось, троллейбус не ехал.
— Тогда будем его толкать, — с энтузиазмом, потому что его место в любом случае было в салоне, объявил Паисий. — Господь поможет!
Но эта затея спросом не пользовалась, и крестные ходы стали в Ларге традиционными. Паисия, с детства ненавидевшего прогулки, это расстраивало. Правда, сейчас он бы согласился на сто, двести, тысячу крестных ходов в год! Лишь бы его супруга вернулась к нему, сам он попал в Италию садовником, — имевший отдаленное о работе в саду представление Паисий думал, что это приятная и непыльная работенка, — а супруга и детки при нем. Где? Конечно, в Италии. Ведь там, по слухам, был рай. Оставалось выяснить, как туда попасть отцу Паисию, и как наскрести необходимые для этого четыре тысячи евро. Ведь за единственную ценную вещь в церкви, чудотворную икону Николая Страстотерпца, священнику давали всего пятьсот евро. А сам храм в залог кишиневские ломбарды не принимали. Не то, чтобы в ломбардах смущались статусом здания… Это-то как раз никого не останавливало. Паисий доподлинно знал, что под залог церкви вполне можно получить кредит на отдых, жилье и образование. Некоторые банки даже разработали рекламную компанию для священнослужителей Молдавии с предложением такого кредита.
Просто, мучительно остро вспомнил свое унижение отец Паисий, в ломбардах приводили один аргумент, который сейчас батюшка в черное от безысходности и ночи окно и прошептал:
— А церквушка-то — неликвид…
На крыше дома, под большим колесом, где невозмутимо глядела друг на друга чета аистов, сидели двое мужчин. Печник и хозяин дома.
— Положи руку на трубу! — попросил печник.
— Горячо же, обожгусь, — нехотя сказал хозяин дома. — Горячий…
— Клади! — крикнул Еремей.
Хозяин осторожно приблизил руку к трубе. Потом, осмелев, положил ее. Затем, удивленно засмеявшись, сунул руку в трубу по самый локоть.
— Холодный! — изумленно выкрикнул он. — Дым холодный совсем!
— Ледяной, — улыбнулся Еремей, — настоящий, холодный дым. Вот он. Бери его рукам, трогай. Раз потрогать можно, значит, настоящий
Для печника Еремея из села Алексеевка мир делился на две части. То, что есть, и то, что выдумали люди. В числе первого было село Алексеевка, он сам, которого Еремей мог потрогать руками, его инструмент, печка, жена Лида, дочь Евгения, трава в поле, земля в поле, колодец, в котором по вечерам тонуло солнце, а по утрам вновь из него выбиралось обсушиться да проветриться в небе. В категорию выдуманного Еремей, не мудрствуя особо, относил паранормальные, на его взгляд, явления. Такие, как привидения, честный районный агроном, победа олимпийской сборной Молдавии в Китае в 2008 году, и… Италия.
— Нет ее, никакой этой Италии! — категорично заявлял он в доме очередного клиента, шлепнув мастерком глину резко, как последний аргумент. — Все это выдумки банды международных аферистов!
— Как же так? — удивлялись самые грамотные. — Ведь Италия существует на карте мира.
— Я вам на карте, — хмыкал Еремей, — что хочешь нарисую. Нет, конечно, страна такая, может, и есть. Но наши работники там явно не нужны. Все это грандиозное надувательство!
Изумленной публике, — а послушать Еремея в селе собирались часто, потому что он был человек уважаемый, — печник объяснял. Хоть и говорят все об этой Италии, и что, мол, в нее уже 200 тысяч молдаван уехали, но разве кто-то из здесь собравшихся ее, эту Италию, видел?
— Мне, — робко встревал кто-то из слушателей, — сосед говорил, что у его родни из Маркулешт в Италию сын уехал. Каждый месяц по двести евро шлет!
Но Еремей предавал неосторожного спорщика осмеянию, предполагая, что мальчика из Маркулешт давно уже распродали на органы. Слушатели изумленно ахали, а Еремей, любивший поговорить во время работы, споро слагал печку. Как древнерусский сказитель — песню.
— Понятное дело, они, аферисты эти, на продаже мертвого тела кучу денег заработали, — поднимал он мастерок, — а кого-то из них совесть мучает. Вот они крохи родителям-то и присылают.
— Какие же крохи, если двести евро в месяц?! — пытался подловить кто-то Еремея на явном несоответствии.
— Для нас это сумма, — усмехался Еремей, — а для них крохи!
Люди грустно замолкали, представив, сколько же денег должно быть у тебя, чтобы двести евро были крохами, а Еремей откладывал инструмент и шел пообедать. Ел он всегда дома, а вернувшись, продолжал разговор, словно и не было почти часового перерыва.
— Конечно, — несколько смягчался он после еды, как и всякий мужчина, — я не думаю, что 200 тысяч молдаван продали на органы в этой Италии. Наверняка кто-то и выжил. Но их, я полагаю, держат в заточении. И силой заставляют работать! Зарабатывают на них миллионы… Нет, миллиарды! А какие-то крохи шлют их родственникам.
— А зачем? — удивлялся хозяин дома, где Еремей работал, — ведь они все равно в рабстве.
— А чтоб лишних вопросов никто не задавал! — отвечал уже подумавший об этом печник, любуясь произведенным на людей эффектом.
Эффект и вправду был. Еремей был не только неожиданным, остроумным и оригинальным оратором, — воскресший Цицерон Алексеевки, так назвал его перед смертью сельский учитель, — но и блестящим печником. О его печах слагали легенды. Все знали, что дым из трубы над печью, сто сложил Еремей, выходит совершенно холодным. А это значило, что все свое тепло он отдал дому. Соперники не раз пытались подглядеть, как именно выстраивает этот печник сложные ходы дымохода, но всякий раз запутывались и горько плакали, бессильно скрежеща зубами. Еще бы! Одна печь стоила почти двести леев[2]. И это давало основания считать Еремея весьма зажиточным человеком. Настолько, что к нему даже вламывались в дом несколько раз воры. Но, ничего не найдя, уходили с пустыми руками.
— Где ты прячешь деньги, — спросила печника жена после очередного неудавшегося ограбления, — что они их никак найти не могут?
— Гляди сюда, — таинственно поманил Лиду Еремей и показал пальцем. — Только никому не слова!
Оказалось, что все ценности Еремей хранил в печке, прямо под огнем. Но сложил он печь так умно, что место, где полыхало пламя, всегда было холодным. Подивившись уму мужа, Лида еще раз благословила Бога за то, что тот ее с правильным мужчиной свел, и отправилась в поле работать. А Еремей пересчитал деньги и сложил их под огонь, не обжегшись. Это было второй его тайной, которую он даже жене не открыл: огонь с ним ничего поделать не мог, а только гладил кожу, как добрый хозяин — кошку. Потом распрямился, вспомнил об Италии, о которой только все и говорили, да фыркнул. И услышал шаги.
— Папа, — сказала подошедшая сзади дочь Женя, — одолжи четыре тысячи евро. Я в Италию на работу уехать хочу.
После новостей об озеленении города Бельцы, отстреле бездомных собак в Сороках и пресс-конференции премьер-министра в местной газете, настала очередь непременной теперь Италии.
— По данным института Института сотрудничества и развития Италия-Молдова, — гнусаво забубнил диктор молдавского телевидения, — число молдавских граждан, незаконно работающих в Италии, может достигать 200 тысяч человек! Председатель Института Дойна Бабенко отметила во вторник на пресс-конференции, что Институт предпринимает меры по поддержке молдаван, незаконно находящихся в Италии, но по…
Раздосадованный Еремей выключил телевизор и прошелся по комнате, сунув руки в карманы. Развенчивать миф об Италии ему стало теперь не совсем прилично. Ведь там, в городе Болонья, работала сейчас его дочь. Удивительно, но Женя добралась до Италии, позвонила оттуда, сказала, что место рабочее для нее нашлось, и стала потихоньку возвращать долги родителям. Выходит, Италия существует? А думать, что ничего такого нет, а деньги ему шлет международная мафия торговцев человеческими органами, распилившая его дочь на части, Еремей как-то не хотел. Тем более, что Женя регулярно звонила, отчитывалась, что ест, как живет, не курила и была весела. Еремей был счастлив, потому что дочь любил, но с поры ее отъезда как-то ссохся и помрачнел. И не из-за разлуки с дочкой…
— Эй, Еремей, — так как это нет никакой Италии, — если там сейчас твоя дочка Женя. Или нет никакой дочки Жени у тебя? А?!
И провожали печника дружным гоготом. Тот от расстройства не только похудел, но даже перестал спать, и работал как-то нервно и неровно. Брака Еремей не допускал, но многие заметили, что дым из его печей стал выходить чуть тепловатым. А, значит, печка не все тепло себе, дому и людям оставляла. Злопыхатели даже провели эксперимент. Съездили в райцентр и украли из тамошнего медпункта градусник. И сунули прибор в трубу дома, где печь Еремей после отъезда дочери выложил. Через сутки градусник вынули.
— Плюс два выше нуля, — торжественно объявил другой печник села, Анатол Ткачук, — по системе Цельсия!
Правда, клиентов у него после этого все равно больше не стало, потому что дым от печей Анатола выходил температурой плюс двадцать по системе Цельсия. Но все в селе поняли, что Еремей стареет, и, того глядишь, утратит былое мастерство.
— Послушай, Еремей, — сочувственно сказал как-то приятель печника, фермер Постолика, — почему бы тебе не признать, что ты был несколько не прав, когда утверждал, что нет никакой Италии. Люди, они ведь не звери. Они все поймут и простят. И, может, перестанут над тобой насмехаться.
— Дело-то не в людях, — признался Еремей, — а во мне самом. Понимаешь, все обрушилось будто. Получается, я много лет рассказывал людям сказки?..
И уж тем более укрепились люди в этом мнении, когда по селу пошел слух, что погостить к родителям, — из Италии! — приезжает Женя. Случай был уникальный, ведь до сих пор самое большее, что было в контактах между молдаванами в Италии и их родственниками — телефонные переговоры да денежные переводы! К встрече дочери Еремей приготовился основательно и даже сложил в ее честь маленький переносной камин. Правда, дым из него шел чуть-чуть, но тепловатый…