… жена печника Лида вышла из дома на цыпочках и пошла топиться. Но Еремей знал, что река их у села глубиной от силы полметра, и что прекрасно плавающая жена ну никак не утонет. А жаль. И самому бы утонуть, подумал печник в отчаянной тоске, да сил не хватит. Тосковать было от чего. Встретив вечером дочь на железнодорожной станции, — приехала, как принцесса, наряженная да с большими деньгами, — родители нарадоваться на приезд Жени не могли. До тех пор, пока она им не рассказала, чем там занимается. А на все вопли материнские, да молчаливый злой взгляд отца, сама зло кричала:
— Ну и что?! Да там все наши, кто помоложе, этим занимаются! А даже если и не открыто собой торгуешь, то все равно с хозяином будешь спать, если захочет! А куда деваться. Домой?! Куда?! Это — дом?! Эх, дома вы настоящего не видели! Это-то не дом, это грязь, дыра, да вечное унижение, Молдавия наша! В Кишинев еще куда ни шло, так ведь на квартиру там денег надо скопить, а где их здесь соберешь?!
Была она вся в отца, и слова бросала резко, как плитку на печь, как делал Еремей, чтоб она, плитка, легла ровно да прочно. И с каждым словом дочери спина его становилась прямее, хоть и понимал, что позора не миновать…
— А что мне здесь делать? — продолжала Женя. — Ненавижу грязь эту, ненавижу все здесь, тоскливо и постыло мне все тут!
Мать рыдала, печник угрюмо глядел на пламя, и дочь пошла спать. Лида пошла топиться, но через час вернулась от реки мокрая и заплаканная. Еремей напоил ее чаем пустырника, от которого спят, как дети, и утром в спальне Жени долго любовался лицом жестоко обидевшей их, но горячо любимой дочери.
А на рассвете дочь задушил и сжег в самой мощной своей печи, где металл для механизаторов обжигал, сжег не только ее, но и самый ее пепел. Проснувшейся к полудню Лиде объяснил, что дочь по своей воле уехала. Жена, правда, удивилась, но была так расстроена и слаба, что спорить не стала. Со временем она сомневаться в том, что Женя уехала, перестала и снова во всем верила мужу. Даже словам его о том, что Италии нет. Поверили ему и в селе. Как тут не поверишь?! Ведь даже дочь скептика Еремея, которая должна была приехать, не приехала. И звонить со временем, как все из Италии, перестала…
А к лету Еремей сложил печь, из которой холодными кусками валил самый что ни на есть черный туман. Который, в отличие от Италии, можно было и рукой потрогать. На сельском сходе торжественно объявили:
— Минус десять ниже нуля по системе Цельсия!
Село Минжир Хынчештского района было знаменито на всю Молдавию тем, что здешние жители частенько продавали почки. Причем собственные. Таких людей в селе насчитывалось уже тридцать. Время от времени в село наезжали корреспонденты «Би-Би-Си», «Радио Свобода» и журнала «Шпигель», от которых раз в полгода начальство требовало сенсаций, и делали репортаж из села. За бутылку коньяка репортеры передавали друг другу координаты Минжира и его достопримечательностей — Василия Мырзу, который продал сразу две почки за три тысячи долларов и «Запорожец», Георгия Стынча, обменявшего почку на лошадь и 200 килограммов овса, и многих других. Жили сельчане плохо, и, что самое главное, больно — ведь, как говорили врачи, без почки долго не протянешь…
— А вот это мы поглядим, Рассвет! — подмигнул другу дед Ион Сандуца. — Еще не раз весь мир удивится тому, как простой молдаванин всех перехитрит! На том стоял наш народ, и стоять будет, на смекалке и хитрости. Ну, что скажешь, приятель?
Друг глядел одобрительно, но молчал. Ответить Иону он ничего в любом случае бы не смог, потому что свиньи, а Рассвет был свиньей, не разговаривают. По крайней мере, при людях. Но это Иона не смущало. Ведь Рассвета он рассматривал исключительно утилитарных целях, как источник… органов для трансплантации.
Началось все в 1999 году, когда в село в очередной раз приехали гости из Израиля. Непонятные личности, среди которых было двое врачей, — по их словам, — убеждали сельчан продать почку. Все знали, что это обман, потому что в 1997 году почку продали четверо минжирцев, и вместо обещанных 8 тысяч долларов каждому на руки дали всего по три тысячи. Поэтому село знало: приезжие — это обманщики! Постановили всем обществом на провокации не поддаваться и почки больше не продавать.
… а поздно ночью в дом, где остановились агитаторы из Израиля, по одному прокрались четырнадцать человек, среди которых был и дед Ион…
Всех их в тот же месяц вывезли в Румынию, где сделали операцию, и очнулся дед Ион на белой, как снежное поле ранней весной, простыне, в запахе эфира, как доктор Живаго. Правда, книги об этом докторе дед не читал, поэтому ему казалось, что он просто очнулся среди запаха эфира. В руку Иону сунули скомканные купюры, вывели, пошатывающегося из палаты, вытолкнули на улицу и дверь захлопнули.
— Пять тысяч долларов! — восторженно сказал дед, пересчитал двоившиеся в руках купюры прямо на улице, ничего не боясь, потому что был все еще под воздействием эфира. — А обещали девять. Почти не обманули!
Правда, чуть отойдя от наркоза, дед понял, что в глазах действительно двоится, и денег меньше — две с половиной тысячи долларов. Но и это было здорово! Глядя на жирных тараканов, шастающих под ногами пассажиров железнодорожного вокзала Бухареста, дед мысленно крестился и пел осанну Господу. Который, без сомнения, был молдаванином.
— Конечно, Бог молдаванин. А иначе стал ли бы Он помогать молдаванину же?! — прошептал Ион.
Тут к нему подошел полицейский и оштрафовал неизвестно за что на пятьсот долларов, которые дед отдал, чтобы не лишиться всей суммы. Иону стало понятно, что Бог не только молдаванин, но и в некотором роде румын. Противоречие снялось, когда Ион вспомнил о родственных связях этих двух народов.
Еще сто долларов ему пришлось отдать проводнику за право ехать в Кишинев на третьей полке. Сто отстегнул молдавскому таможеннику, и еще двести — на вокзале в Кишиневе трем хмурым мужчинам, которые требовали денег от всех приезжих. На вокзале было темно, и полицейские еще не проснулись, поэтому дед Ион благоразумно заплатил. Дома он посчитал оставшиеся деньги и в который раз перекрестился.
— Две тысячи долларов! — тихонько воскликнул Ион. — На всю жизнь хватит!
За три месяца дед справил свадьбу внучки, одни крестины двоюродного племянника и похоронил сестру. Деньги закончились. А спина Иона болела все сильнее. За год дед постарел на десять лет и поехал в Кишинев, справить себе искусственную почку за государственный счет, как ветеран труда. В Кишиневе над дедом посмеялись и посоветовали купить гроб и место на кладбище. По возвращении в село Ион заказал на дом с пенсии, — которую полгода не трогал, — всякую литературу медицинского толка. На почте соврал, что хочет поступить в медицинский колледж, над чем все немедленно посмеялись.
— Смеетесь, кретины, — шептал дед, сжимая в руках увесистый пакет книг, — а я над вами посмеюсь, когда дед Ион снова с двумя почками, здоровый и крепкий, жить будет, а вы подыхать станете!
Вернуть почки дед Ион собрался необычным путем. Где-то он слышал, что людям пересаживают органы животных. Вот и себе Ион решил пересадить почку. Выбирая животное для этой почетной миссии, Ион остановился на свинье. Ведь ее органы, — уже хорошо знал просветившийся Ион, — очень похожи на человеческие. Правда, было одно «но»…
— Люди, которым пересаживают органы свиньи, со временем могут приобрести физические качества этого животного, — говорил в передаче «Здоровье», какой-то засранец с белом халате. — Таков итог моих многолетних экспериментов. Я проводил опыты с нашими биологическими предками, с обезьянами, пересаживая им различные органы свиней. После этого у некоторых обезьян наблюдалось изменение поведения в свинскую сторону. В частности, они стали менее разборчивы в еде. Начали питаться чуть ли не всем подряд. Я допускаю, что с человеком может произойти нечто подобное!
Дед Ион едва было не расстроился, но потом подумал, что лучше быть живой и грязной свиньей, чем мертвым и чистым джентльменом. Предприимчивый пенсионер провел ревизию собственных средств, и, объединив капиталы от пенсии с вырученными от проданного последнего мешка кукурузы деньгами, купил поросенка.
— А звать тебя я буду Рассвет! — сказал он горделиво миленькому поросенку, хрюкавшему в загончике. — Потому что ты будешь символ новой жизни. Как рассвет убивает ночь, так твоя почка отдалит мою смерть и продлит жизнь!
Не подозревающий о своей благородной миссии Рассвет с удовольствием сожрал миску каши, приготовленную дедом, и завалился спать. В загончике Иона ему нравилось. Кормил дед сносно, к тому же, давал поросенку вино.
— А как же! — объяснил дед сам себе. — Я ведь буду егойной почкой пользоваться. Поэтому нужно сызмальства приучать ее к моему обычному рациону.
К сожалению, курить папиросы «Жок» поросенок так и не научился. Зато вино хлебал с удовольствием. Было видно, что будущая почка деда Иона приживется в новом теле без особых проблем. Это радовало Иона. Шло время, и поросенок мужал. Все шло по плану. Оставались детали. Самое важное, понимал Ион, было разрезать брюхо Рассвета так, чтобы не повредить почки свиньи. А потом — пересадить. Особенно дед Ион любил мечтать об этом, когда приходил к Рассвету на рассвете.
— А почку, — рассуждал он вполне со своей точки зрения здраво, — я себе сам засуну. А что? Выпью сто грамм для анести… в общем, храбрости, сделаю разрез, да засуну. Она и прирастет там. Небось, организм тоже не дурак. Все чует и понимает. Кости-то у людей срастаются!
Дед понимал, что риск велик, но выбора у него не было. Операция стоила бешеных денег, и делали ее только в Швейцарии. Продай дед еще одну почку, денег бы ему хватило только на первичное обследование. Рассчитывать приходилось только на себя и на Рассвета.
… июльским утром дед Ион понял, что пора пришла. Несмотря на прохладу, день обещал быть жарким до невозможности. В синем, как кобальтовый чайник жены Иона, небе не плыло ни облачка. С каждым днем Ион терял силы. Как объяснили врачи, в жару с одной почкой особенно тяжело… Потрепав Рассвета по морде, дед уже кабана кормить не стал, чтобы желудок почку не сдавливал, и стал прямо в сарае готовиться к операции, которую наметил к вечеру. Поставил стол. Установил на стол графин с крепкой, — с севера, из под Бельц, самогонкой, — и два стакана. Пить-то будет не с кем, но с