как певицы синего спида в ночных аллеях в темных
деревьях там где скорбное зло и подруги живы мои
в темной ночи развалин расцветают тела и над ними
скалится свет недовольный солнечным их сочлененьем
и трава сожженная ветром колет липкое тело мое
и вертит хрустящая влага звезды в прибрежном песке
это солнце развалин темное гулкое солнце, предрассветные
сколы уступов и скал — то что вспышкой рассвета над морем
взорвется огнем водометов сквозь темную ночь восстаний
сквозь копошение моллов шуршание площадей
где воронкой в зарю вкручиваются осадки
и дрожит под слоистым нёбом черный язык
где плавит герилья июля тела камней, насекомых
и этот расплав мы пьем на скользящих немых берегах
позовите к себе нас в теплый войлок вечернего моря
в удушающий планетарий политики и любви
где навстречу дождливому лету ослепленные умброй утра
возвращаются влажные травы в город бессмертных москву
«Я был в сараево во время великой войны…»
я был в сараево во время великой войны
среди гудящих вспышек своими глазами
видел финские сосны татарские степи
средиземноморский мокрый песок
видел как солнце садится над тускнеющей
эспланадой
эти фразы меня беспокоят когда я иду
по москве — в тонкой пленке бульваров
проворачиваются фонари, я смотрю на тех
кто рядом идет и меня беспокоит огонь
их фаллических ног, их настоящая жизнь
сцепления их голосов
и то как в этнических чистках пропадают
большие миры и переулки вспухают почвой
после дождя и танки едут по улицам а тебе
хочется спать завернувшись в сирию и ливан
в афганистан и белудж обороняя рвы
отстреливаясь из-под песка
и вместе с дымом соцветий я снова расту
пышным огнем сквозь слюдяную ночь
и дождь как в начале модерна смывает
меня — в осень ислама к скоплению волн
и корней где горы не знают снéга и ли́ца
скрывает туман
я видел мост протянутый над горной рекой
надорванный ветром или прицельным огнем
скользящий к нему автобус и побережье где
они продают кислоту среди скрученных ветром
домов и за плечами их медленно нарастает
громада песка
«Ночью к тебе постучится огромный двадцатый век…»
ночью к тебе постучится огромный двадцатый век
в гирляндах синеющей гари с углями в черных глазах
в одежде защитного цвета дышащей дымом болот
в пыли тверского бульвара обволакивающей ладони
проникающей прямо в сердца
коммунисты националисты в животе у него звенят
а в глазах отсветы патрулей, фалангисткие колоски
алонзанфаны красных бригад, арафат форсирующий
иордан, осаждающий бейрут и дождливым летом
двадцать шестого восходящий вверх тополиный пух
слуцкий на фронте, его брат возглавляющий моссад
им обоим поет лили марлен и они покачиваются в такт
и осколки песен как осколки гроз оседают на крыши москвы —
однажды к тебе постучится огромный двадцатый век
в тихом свечении ночи он спросит на чьей же ты стороне?
ты повторяющий лорку на стадионе в сантьяго пока тело ее
соскальзывает в ландверканал, пока лисы и сойки тиргартена
прижимаются к телу его и над каспийским морем открывается
в небе дверь и оттуда звучит ва-алийюн-валийю-ллах — ты
оттесненный омоном на чистопрудный бульвар по маросейке
бежишь мокрый от страха и от дождя и пирамиды каштанов
разрываются над тобой над туманным франкфуртом
оглушенным воздушной войной и сквозь сирены
и отдаленные крики движется он разрезающий
влажную ночь — твой последний двадцатый век
III
«Вот они сходятся во дворе ночь и под водой голос…»
вот они сходятся во дворе ночь и под водой голос
простирались степи и сны тревожили
волновались чащи над землей холодной
когда путешественник златоволосый
пыль презирая es ist zeit sagt mir и мы
открыты двери не светятся окна и голос другой
(на мотив старой песни)
il pleur im stillen raum как в сердце поет
обрубок дня
но дыма не видно лишь туман поднимается
над бесконечными лощинами да мышь полевая
рыбацкую песню поет
растения между камнями и тот и другой в подступающей
тишине
как ловцы в пустых деревнях и те кто выходит навстречу
и те что идут по следу веселую песню поют
и несется она над полями
как на руках пилигрима несут
(так ангел поет вместе с нами)
а трава как положено ей уходит под землю
«Цветные развешаны поло́тна…»
цветные развешаны поло́тна
дробящие солнечный день
среди застывших молекул
а тени все льются и льются
ветер задул свечу и поют о заводах
солнцем сожженные трубы
и чернеют поля непрозрачные
проносящимся в автомобиле
молчит в темноте часовой
гулкая комната полная ветра
тонких губ сухие расщелины
в предчувствии снежного утра
их обнаженность простертая
по этому городу так дремлет
настороженно но и ей предстоит
пока поднимается солнце
«В синем пространстве гор…»
в синем пространстве гор
разрываясь цвели цветы
спускаясь в долину
и хрипели они увязая
в сладкой воде болот
там сокровища спят или только
осторожные кости дремлют
подотчетные сырости и тесноте
в глубоких долинах цветут бесконечно
сквозь отслоенную дерму
в пене травы извиваясь
начиненные ядом бессмертным
и бросаются птицы в заросли
пламенем нефтяным горят
«Зияющая высь марксистских глаз…»
зияющая высь марксистских глаз
память о них их выраженье
мы мир насилия разрушим
пока весна эллинская в партийной ячейке
расправляет крылья кто из них переживет
поцелуи ее на раскрашенной кинопленке
и гниющие статуи садов городских
принесут им плоды и цветы
отягощенные цветением движутся берега
и скрипят суставы под красным покровом
так межсезонье равняет с землей
звуки рабочего молота и оседают
в песчаные рытвины стены факторий
готическими сводами длящих
уже невозможный день
«Эфемериды луны и солнца…»
эфемериды луны и солнца
в астрономических грезах
в парнасском глубоком метро
парками величественными
высветленные скрытые
в прудах подмосковных
разделенный меркурий
на почтовых листках
но зачем им сходиться
в единении меридианов
где стекаются боеприпасы
продолжая унылый путь
и разрытая почва и стены
смещенные но нет ничего
за пределами перемещений
где перевернуты кубки
и дурак неподвижный
окаменевший в парении
«Как в разъемах гор лампады горят…»
как в разъемах гор лампады горят
сквозь молчание коммуникаций
так иди к перевалу где ожидает
с лицом опаленным
домны трепещут в расщелинах
книгу уралмаша так перелистывает
раскаленный ветер горных предплечий
как над дряхлыми дремлет лощинами
взметает обрывки твоих стихов
так ненавидят из безликой руды
высекая венец огнестрельный
но отменит горы солнечный пролетарий
сравняет постройки тифозная вошь
составы на всех перегонах
только прах прах распыленная
от тебя не останется праха
Стихи покойнице м. в
на перевале устланном исключительно
отдыхающими и растворенными
побережий солнцем зеленым
в наше миналото фърли мрак
так что ноздрям тяжело
от урва на урва
от ядра поэзиса к периферии
расходятся волны чтобы
продвинуть дело миров
и поезд всех разделивший
уходит наконец к звездам
пишет к теплу их и пеплу
удержана высота так что
тошно подводным османам
вязкому илу признаться
при закрытых дверях в затонах
беззвучных и сообщая
вот да прощай навсегда
там где никому не надо
«Курукшетра девяностых…»
курукшетра девяностых