Давно мечтали они провести хотя бы пару недель вместе в родных местах. Не получалось. Откладывали с году на год. Вот и в сорок первом выяснилось, что Константину необходимо на все лето остаться в Могилеве. Единственное, что он мог себе позволить, — это проводить жену и сына до деревни Остер, под Смоленском, и сразу же, не теряя ни одного часа, возвратиться в Могилев.
Они расстались 17 июня, за пять дней до начала войны. И больше никогда не встретились.
...Александра Владимировна достает пожелтевший от времени листок. На нем торопливые, косые, теперь уже нечеткие, поблекшие строчки. Их мало, дорогих, долгожданных. Но тогда, читая их, счастливая, что они дошли до нее (Александра Владимировна еще не знала, что муж погиб задолго до того, как пришла к ней эта единственная и последняя его фронтовая весточка), она не обижалась на любимого человека: разве ему там сейчас до писем?
Может быть, ей просто кажется сейчас, за далью лет, что, прощаясь с ним 17 июня сорок первого года, она не могла найти себе места от страшных предчувствий? Крепко обняв мужа, не отпуская его от себя, она все повторяла и повторяла: «Только бы с тобой ничего не случилось...»
— А он, спокойный и ласковый, — вспоминает Александра Владимировна, — улыбнулся и пожурил меня: «Можно ли беспокоиться о взрослом мужчине, когда на руках у тебя ребенок?» Лучше, мол, беспокойся, чтобы Витька не перекупался, вот это действительно опасно. С тем он и уехал, поглощенный делами, которые ждали его в Могилеве. А я и Виталик очень скоро, прихватив узелок с самым необходимым, двинулись пешком из деревни на восток, спасаясь от гитлеровцев...
Там, на востоке страны, Виталий Владимиров окончил сокращенный по военному времени курс зенитно-артиллерийского училища и ровно в семнадцать лет, как когда-то отец, получил боевое крещение при обороне большого волжского города от фашистских стервятников. А в декабре сорок третьего года пришло от него письмо уже из госпиталя. Мать читала его и плакала. В скупых и ласковых сыновних строчках она узнавала характер мужа: его прямоту и твердость, его чувство долга перед Родиной и доброту, щедрость души. О том, что муж геройски погиб, Александра Владимировна тогда уже знала. Но как, при каких обстоятельствах — это ей было неизвестно. «Погиб смертью храбрых», и все. Уже потом, после войны, ей рассказали очевидцы о том, как сражался с гитлеровцами милицейский батальон во главе с капитаном Владимировым.
Вслед за Александрой Владимировной, правда, спустя много лет, я прошел тем же путем, которым шла она, стремясь восстановить картину боев, в которых погиб ее муж.
Снова и снова вспоминаю рассказы очевидцев легендарного боя. Как много хранят в памяти старые колхозники и как потрясающе просто могут обо всем рассказать! Вот она, летопись тех героических дней...
Батальон был вооружен наганами, винтовками и бутылками с горючей смесью. Считанные гранаты, ни одного пулемета. А предстояли схватки с отлично, до зубов вооруженным противником, которого поддерживали танки, авиация, артиллерия...
Но Владимиров не зря сказал: «Оружие добудем у врага». Добывать оружие у врага и пускать его в ход против захватчиков начали уже на другой день, после того как батальон занял рубеж у деревни Пашково и поселка Гаи. Рубеж, который должен был прикрыть и действительно прикрыл от фашистской бронетанковой лавины подступы к Могилевскому железнодорожному узлу со стороны Шкловского шоссе. Не на день, не на два — на целых пятеро суток.
Боевое охранение, умело расположенное Владимировым впереди безымянной высотки, завязывало короткие, но гибельные для врага рукопашные схватки, отбивало его непрекращающиеся атаки. Тем временем бойцы батальона весь первый день и всю эту ночь рыли окопы и ходы сообщения. Весь этот день и всю первую ночь бой не затихал. Фашисты не смогли здесь прорваться с ходу, в чем были уверены, полагаясь на свое огромное преимущество и в численности солдат и, главное, в вооружении.
Когда забрезжил рассвет 13 июля — второго дня сражения милицейского батальона, — гитлеровцы обрушили на него шквал минометного огня. Одновременно они двинули на Пашково два батальона мотопехоты. Деревня была взята фашистами. Боевое охранение отошло к высотке, в уже отрытые окопы.
Сюда и были доставлены первые трофеи: станковый пулемет, десятки автоматов, много гранат. Все это немецкое оружие тут же пустили в дело. Оно, по существу, стало основной огневой силой батальона.
Наступила вторая ночь. Немецкое командование меньше всего рассчитывало на способность русских предпринять наступательные действия. Очевидно, это сделало врага беспечным.
И вот ночью на Пашково внезапно обрушился удар милиционеров. Три взвода, ведомые Владимировым, бесшумно проникли в тыл гитлеровцев. Два немецких батальона не выдержали дерзкой, отлично рассчитанной контратаки. Пулемет и гранаты, днем добытые у врага, теперь несли ему смерть. Оставив на улице села десятки убитых, фашисты бежали из Пашкова. Только к вечеру следующего дня, 14 июля, им удалось вновь его занять. Для этого гитлеровцы ввели в бой минометы и танки.
Владимиров, однако, не просто отводил своих солдат на новый, заранее подготовленный рубеж, не только, отступая с наименьшими потерями, заставлял врага мести потери во много раз большие. Он все время маневрировал, искал и находил просчеты гитлеровцев, незамедлительно пользовался ими для новой внезапной контратаки. Не раз охваченные паникой цепи фашистских автоматчиков поворачивали вспять, устилая поле боя трупами. Снова пополнялся арсенал милицейского батальона трофейными автоматами, гранатами. Искусно маневрируя, капитан готовил своих офицеров и солдат к новым, еще более трудным боям.
Больше всего беды ждал Владимиров от вражеских танков. Он знал: боя с ними не миновать. И не ошибся. Утром 15 июля со стороны Пашкова послышался зловещий рокот моторов. Танки шли цепью, ведя за собой пехоту.
— Приготовить бутылки с горючей смесью и гранаты! — звучит спокойный и уверенный голос Владимирова.
Команду эту повторяют командиры рот и взводов, ее передают по окопам и ходам сообщения. Сам же комбат, пригнувшись, бежит вдоль линии окопов туда, где залегли молодые курсанты.
— Не робеть, ребята! — улыбается он им. — Подпускайте ближе и бейте по смотровым щелям, наверняка. Танки не страшны, главное — отбить от них пехоту.
Мужественно встретила притихшая, словно обезлюдевшая, высотка первую атаку стальных чудовищ. Стерпела свинцовый дождь танковых пулеметов. Выдержала скрежет гусениц почти у самых окопов. Не дрогнула, ничем не выдала себя, ожидая команды «огонь». Владимиров долго, очень долго не подавал ее. Но зато, когда она прозвучала, на фашистские танки обрушился такой дружный и меткий огонь, что сразу же одна машина запылала. Словно факел, понеслась она назад, в ложбину, завертелась на месте, а потом взорвалась.
«Ура!» — поднялись наши на высотке, бросились вслед повернувшим назад танкам и теперь уже не прикрытой ими пехоте врага.
Снова застрочили вражеские пулеметы. Снова и снова шли в атаку фашистские пехотинцы под прикрытием танковой брони. Снова и снова поднимался Владимиров, а вслед за ним все его боевые товарищи в контратаку. Закипали ожесточенные рукопашные схватки. Вражеские трупы устилали склоны высотки и ложбину перед ней.
Но сильно таяли и ряды милицейского батальона. На место павших вставали раненые. Никто не соглашался хотя бы на несколько минут оставить поле боя, воспользоваться медицинской помощью. По примеру командира стояли насмерть. «Фашисты пройдут, только убив нас!» — повторяли за ним клятву Родине.
В 14 часов 18 июля враг, подтянув резервы, бросился на новый штурм высотки. Теперь там уже не было батальона, не было и роты, и даже взвода. В живых остались считанные бойцы. Их и поднял навстречу вражеским цепям тяжело раненный командир.
И эта последняя контратака милицейского батальона была достойным завершением его подвига.
Мы сидим на тихой улочке поселка Гаи возле колодца и ведем неторопливую беседу со старожилами.
Улица спускается в широкую, живописную лощину, к лесу. На другой ее стороне, между лесом и избами поселка Гаи, высотка. На вершине ее памятник-обелиск. Это братская могила. Подходим ближе. На мраморной плите выбитые золотом буквы:
«Бойцам батальона милиции, героически сражавшимся и погибшим при обороне Могилева в июле 1941 года».
Именно здесь был последний бастион героев, именно отсюда раненый капитан Владимиров поднял остатки своего батальона словами клятвы: «Умрем за Родину, но не пропустим фашистскую гадину!» Именно отсюда бросились за своим командиром все, кто только мог держаться на ногах. Тяжелораненые, поддерживая друг друга, зажав в кулаках гранаты, грудью пошли на врага. В свой последний бой...
Память о подвиге героев живет в сердцах людей.
Иван МедведевВ СПИСКЕ ГЕРОЕВ НЕ ЗНАЧИЛСЯ...
Летом прошлого года мне предложили поехать в Грузию, собрать там материал о героизме работников милиции и написать о них серию очерков. Мне вручили список героев моих будущих очерков, их адреса и краткое описание подвигов.
Имя Георгия Николаевича Шавлухашвили в списке не значилось. Впервые я услышал о нем в Министерстве охраны общественною порядка Грузии от Константина Варламовича Мелашвили — работника управления кадров. Константин Варламович — член Союза журналистов, автор многих очерков и рассказов о милиции.
Мы говорили о моем задании, о людях, с которыми мне предстояло встретиться, о том, где и как их легче разыскать.
В конце нашей беседы Константин Варламович задумался, что-то прикидывая в уме. А потом решительно открыл сейф, достал из него синюю папку с белыми тесемками. Долго в ней рылся и наконец протянул мне какие-то бумаги, схваченные обыкновенной канцелярской скрепкой.
— Вот, познакомьтесь, может, заинтересуетесь, — сказал он и вздохнул. — Сам хотел заняться, да, видно, не соберусь: времени не хватает.