— Кормление хищников.
— Пошлишь, — сказала Вера.
— Простите, хищниц.
— Я прощаю, — кивнула Лида, — пока меня кормят, я добрая.
— Ты, Лидка, чудо! Человек ест, чтобы жить, а ты живёшь, чтобы есть, — упрекнула Вера снисходительно.
При всей своей колючести она никогда не стремилась уколоть Лиду. Думаю, в душе Вера считала себя настолько выше подруги, что могла позволить себе любить её. Понимала ли это Лида? Возможно. Она и тогда была очень неглупа. Однако предпочитала подыгрывать Вере. Так уж у нас повелось — Вере не перечить.
— Ем сама и кормлю других, — согласилась Лида. — Обожаю готовить.
— Старосветская помещица!
— Хотела бы быть! Какие продукты — соленья, варенья…
— Лидка! Я тебе не верю. Неужели ты хотела бы прожить жизнь, как Пульхерия Ивановна?
— Почему бы и нет? Увы, не суждено. Другая нам досталась доля — «Кулинария», столовка… Бр-р-р…
— Ну, серьёзно, Лида! Неужели тебя привлекает сытая обывательская жизнь? Неужели тебе не хочется совершить что-нибудь необычное, выдающееся?
— Я реалистка, Верочка. Не совершу.
— Но хотя бы мечтать, стремиться!
— Ты хочешь? Стремишься? Ну и славно. Соверши и приходи ко мне в гости. Приготовлю что-нибудь вкусненькое, пальчики оближешь. Не всем же парить в поднебесье.
— Рождённый ползать летать не может, — изрёк Сергей, ссыпая в рот крошки, оставшиеся на тарелке.
— Спасибо за комплимент, — поклонилась Лида.
— Обиделась? Я ведь тебя ужихой обозвал. Не змеёй подколодной. А ужей дети любят.
Лида не успела ответить, помешал Олег. Он уже много выпил и освободился от гнёта своей ресторанной истории. Встав в дверях, он объявил.
— Я прибыл к вам, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие… — Олег покачнулся и пояснил: — То есть оно вовсе не пренеприятно, кажется пренеприятным, а, скорее, наоборот, очень даже приятным, как… русско-японская война. Итак, я приглашаю вас выслушать пренеприятнейшее известие. Коля решил жениться!
— Замечательно! — воскликнула Лида.
— Прямо сейчас? — спросил Игорь.
— Потрясающая новость! — усмехнулась Вера.
— Многая лета-а, — пропел Серёжка.
Собственно, будущий членкор и раньше своих серьёзных намерений не скрывал. Думаю, что торжественно объявить о предстоящем бракосочетании он решил потому, что, находясь в подпитии, почувствовал необходимость петь, а любимой его песней была студенческая песня о жене. Вот Коля и сделал заявление, чтобы собрать аудиторию и подвести базу.
Слушатели собрались немедленно, и Коля, приняв шумные поздравления, приступил с бокалом в руке. Скажу прямо, ни слухом, ни голосом он не обладал, если не считать достоинством голоса его громкость. Соль исполнения заключалась в другом. Коля подмигивал…
Вот как это происходило. Песня начиналась с сетований по поводу незавидной участи холостяка.
…жалок мне мужчина холостой, —
выкрикнул Коля, но тут же нашёл выход из положения:
…и тогда, друзья, я обзавёлся
молодой законною женой!
Жена и спасала молодого супруга во всех затруднительных случаях. Скажем, нужно гладить брюки, и что же?
У меня для этой самой штуки
есть своя законная жена!
Жизнь стала прекрасной, ибо для каждой «штуки» под рукой находилась «законная жена». В общем, песня была невинной, однако будущий членкор вкладывал в текст некий дополнительный смысл, выделяя слова «для этой самой штуки». Вот тут-то он и подмигивал выразительно, подчёркивая привлекательную двусмысленность слов и заряжая своим толкованием слушателей.
У меня для этой самой штуки
есть своя законная жена! —
Горланили мы воодушевлённо, а девушки даже краснели. Впрочем, может быть, просто от праздничной суматохи раскраснелись.
А она нарастала. Петь всем понравилось. Инициативу перехватил Олег. Он откинул крышку рояля.
— В честь молодожёнов — геологическая-археологическая!
Теперь речь пошла о допотопных влюблённых, и мы весело пели о юной неандертальской супруге, которая
…была уже не обезьяна,
но, увы, ещё не человек!..
И о её заботливом муже —
В этот день топор из неолита
я на хобот мамонта сменял.
Под эту песню и танцевалось хорошо. Кто-то выключил верхний свет, и танцующие приблизились друг к другу чуть теснее, чем требовал танец.
…не погаснут костры,
до утра просидим мы вдвоём.
А утро было уже близко. В оконных, начавших чуть светлеть стёклах таяли размытые туманным светом отблески последних праздничных ракет, запущенных с соседней крыши, музыка и топот расходившихся по домам компаний перебивали друг друга. Олег хлопнул крышкой рояля и включил проверенную «Мари». Танго сменилось неуправляемым мажором.
Тот, кто станет мужем ей…
Олег не давал пластинке остановиться, снова и снова переставлял иголку, и танец длился до упада в буквальном смысле, уставшие валились в кресла и на диван.
Будет счаст…
Наконец-то Сергей прервал нескончаемую радость.
— К столу! К столу! Шампанское из холодильника!
Но, по правде говоря, всего было уже достаточно — и танцев, и шампанского, и к столу шли вяло. Но Сергей был настроен решительно:
— Дорогие друзья!
— Слушайте, слушайте! — провозгласил Олег, хотя никто Сергея не прерывал, всех уже одолевала усталость.
— Друзья! — повторил Сергей и прервался. Поставив бокал, он пошёл к стене, чтобы выключить свет. Лампы погасли, и мы поняли, что утро наступило.
— Дорогие друзья! Начался первый день нового года. Для нас он особенный. В нём мы вступаем в самостоятельную жизнь. Что ж, пусть уходит юность и молодость. Главное — это молодость души. И я верю, она не уйдёт, она останется… Я всех вас очень люблю. И вы меня, я уверен. Да здравствуем мы! Ура!
— Перепился, — сказала Вера.
— Нет, я совсем не пьян. Я знаю, мы будем замечательно счастливы в новой наступающей жизни.
— Ура! — закричал Олег, и все к нему присоединились.
Сквозь крики Сергей пытался ещё что-то произнести, но его уже не слушали. Всё было сделано, всё было сказано.
— Па-а домам! — рявкнул Олег командирским голосом и первый поднялся, но не одеваться пошёл, а снова к роялю, чтобы выдворить нас гусарским маршем.
Оружьем на солнце сверкая,
под звуки лихих трубачей,
по улице пыль поднимая,
уходил полк гусар-усачей!
Под эту лихую музыку мы и направились в прихожую. Девушки натягивали резиновые ботики, а ребята стояли возле них с шубками.
— Я сама, — сказала Аргентинцу девушка из торговой семьи и взяла из его рук свою котиковую шубу.
— Ну почему же?.. Я помогу.
Девушка посмотрела на него и переменила решение.
— Ну, если вам так хочется…
И отдала шубу.
Аргентинец, отнюдь не похожий на изящного кабальеро, неловко натянул шубу на её широкие плечи.
Помню, я подумал, что это он с досады на «вдову» толстухе свои услуги предложил, и посочувствовал мысленно. Однако жалел я, как оказалось, зря и посмеивался напрасно, когда Аргентинец проводить толстуху вызвался. Впрочем, намерение это она ему подсказала, когда мы вышли из подъезда и в последний раз толпились, прощаясь и расходясь в разные стороны.
— Вы меня, пожалуйста, не провожайте, я очень близко живу, — так она ему намекнула.
— В самом деле? Где же?
Оказалось, им по пути. И путь этот затянется года на два, до той самой роскошной, со скандалом, свадьбы, которую я уже описывал. Однако оба они, и Аргентинец, и Надя — я, кажется, забыл сказать, что толстую девушку звали Надя, — находились в то время на периферии нашей компании, и об отношениях их многие не подозревали, да и сам я узнал случайно, однажды в Сочи, на рынке.
Они там мясо на шашлык покупали, а я шатался просто так, сухое вино из бочки пил и вообще любопытствовал. И получилось, не напрасно. Проник в тайну. Конечно, скрыть истину было невозможно. Надя сразу это признала и рассмеялась моему глупому виду — ведь я глаза вытаращил, их вместе увидав, — но Аргентинец был крайне смущён и встречу сначала воспринял как неприятную.
А потом мы чудесно провели день в посёлке, где они комнату снимали. Забрались на гору, в лес, на поляну, откуда и берег был виден в обе стороны, уступами спускающийся к морю, и море бесконечное, сливавшееся вдали и с небом и с дальними, в дымке берегами. Просторно было и радостно. Под пахучими соснами жарили мясо и запивали красным, пропитанным мускатом вином.
Вообще об этих радостях юга, о море, вине и кипарисах с таким избытком наговорено и написано, что удивляешься даже, насколько всё это действительно прекрасно. А почему? Почему восхищаются и не преувеличивают? Почему там особая радость возникает, счастливое единение с жизнью чувствуешь? И стремишься, одежду сбросив, в это огромное море, из которого миллиарды лет назад наши предки вышли, если, конечно, не врёт наука? Почему особенно радуемся, когда входим в море, а не выходим из него? И вообще, почему всю жизнь вперёд стремимся, а по прошлому тоскуем? Почему преуспевший горожанин слезу смахивает, родную деревню, где он по росе босиком бегал, вспомнив? Сто тысяч почему… И дуракам только кажется, что они все ответы знают…
И мы устремились в море. И вот что интересно. Когда спустились с горы, чтобы войти в древнюю купель, и разделись, оказалось, что Надя вовсе не толстуха. Одежда её подводила, а природа облагораживала. На самом деле была она не толстая, а из тех, кого мощными называют, и здесь, в пене морской, выглядела почти величественно, так, что мне вспомнились слова Марины из горьковского Самгина, запавшие с подросткового возраста, когда я преждевременно эту книгу прочитал: «Какой мужчина нужен, чтобы я от него детей понесла?»